Тайная помощница для ректора-орка (СИ) - Демидова Татьяна

Его покой становится моим покоем, его уверенность — моей уверенностью. Все формулы вычислены, все битвы выиграны.

Мы любим друг друга и впереди у нас яркая, интересная и очень счастливая жизнь.

Эпилог

Три года спустя

.

— Объясните мне, — низкий голос Дорхара звучит негромко, но от этого ещё страшнее, — как можно было пренебречь базовой калибровкой резонансного контура? Или вы все, — его золотистый взгляд медленно скользит по бледным лицам инженеров, — решили, что если «Ирд Индастриз» лидирует на рынке, можно расслабиться и халтурить?

Он делает шаг к столу, заваленному компонентами нового анализатора. Его мощная фигура в дорогом, но строгом камзоле кажется исполинской. Он поднимает бракованную деталь, и его пальцы сжимают её с такой силой, что кажется, сталь вот-вот треснет.

— Это, — он бросает деталь на стол с оглушительным грохотом, заставляя всех вздрогнуть, — не ошибка. Это преступление. Преступление перед самой идеей качества. Я не нанимал вас для создания посредственности. Каждый механизм, выходящий из этих стен, должен быть безупречен. Как часы. Как математическая формула.

В цехе стоит гробовая тишина. Никто не смеет даже дышать.

Таким я видела его в главном зале Академии. Только теперь его ярость направлена не на студентов-нарушителей, а на брак в работе.

В этой ярости до сих пор живёт его страсть. Страсть к идеалу, которая когда-то заставила его разобрать мой провальный эксперимент, чтобы собрать заново, уже вместе со мной.

Я сижу в стороне за своим чертёжным столом, заполненным свежими эскизами, и смотрю на моего сурового мужа, скрывая улыбку. Мои пальцы сами тянутся к обручальному кольцу на левой руке, привычно находя успокоение в его холодной поверхности.

— Я жду исправлений. К завтрашнему утру, — отрезает Дорхар.

После этого он разворачивается и, не глядя больше ни на кого, идёт ко мне. Его шаги отдаются гулким эхом по цеху, из которого инженеры начинают торопливо, но без суеты, расходиться.

На самом деле, такой разнос, как сейчас, редкость. Второй раз вижу в этих стенах. И на лицах инженеров я успеваю прочесть искреннее желание скорее исправить. Ведь моего грозного мужа здесь буквально боготворят.

Людям слишком нравится здесь работать. Самые достойные условия во всём королевстве, все возможности для роста, передовое оборудование и ощущение собственной ценности. Уважения к личности. И бескомпромиссное сражение за идеал.

Дорхар подходит, и его огромная ладонь опускается на моё плечо. Тяжёлая, тёплая, такая родная.

— Готовься, Кьяра, — его голос теряет сталь, становясь низким и глубоким, предназначенным только для меня. — У нас сегодня важное семейное совещание. Всё остальное может подождать.

Я кладу свою руку поверх его, чувствуя под пальцами напряжение, всё ещё бегущее по его мышцам.

— Совсем персонал запугаешь, — тихо говорю я, поднимая на него глаза.

— И правильно, — он хмыкает, и в уголках его глаз собираются лучики смешинок. — Страх, отличный мотиватор. Но не лучший. Лучший, это ты.

Важное семейное совещание запланировано у нас дома, расположенного в тихом престижном районе. Район был выбран не случайно. В соседнем, таком же уютном особнячке, живут мои родители.

Мы застаём маму на крыльце, она качает коляску и что-то напевает. Увидев нас, она расцветает улыбкой.

— Внучек только что заснул, такой сладкий! — тихо произносит она.

И снова внутри меня вспыхивает тёплое, уютное чувство. Моя мама счастлива. Счастлива по-настоящему, без тени той вечной тревоги, что была в её глазах три года назад.

Из дома доносится знакомый гул и лязг. Папа в своей новой, прекрасно оборудованной мастерской, которую ему помог обустроить Дорхар. Он выходит, вытирая руки о ветошь, и его лицо, помолодевшее и спокойное, озаряется улыбкой при виде зятя.

— Дорхар! Как там новый модулятор? Говорил я тебе, что нужно усиливать подачу маны на третьем контуре!

Дорхар наклоняется, легко целует меня в губы, и смотрит на моего отца. Его осанка меняется. Из владельца стремительно растущей корпорации он превращается во внимательного, уважительного коллегу.

— Усилили, Арнис. Но появилась вибрация на высоких частотах. Зайдёте позже, посмотрите? Ваше мнение бесценно.

Они уходят вглубь дома, увлечённые техническим спором, и я остаюсь с мамой и сыном. Она обнимает меня, когда мы смотрим на спящего малыша.

— Дорхар у тебя такой счастливый, дочка, — шепчет мне она, глядя на удаляющуюся спину Дорхара. — С тобой. С малышом. С работой. Я иногда смотрю на него и не верю, что этот исполин может быть таким нежным.

— Он и есть нежный, мама. Просто его нежность не для всех.

Спустя час мы забираем проснувшегося Элиона и возвращаемся в наш дом.

В гостиной, застеленной мягкими коврами, мы опускаемся на пол.

Элион, наш изумрудный малыш с золотистыми, не по-детски серьёзными глазами, неуверенно перебирает пухлыми ножками, держась за папин палец.

— Ну же, сынок, — Дорхар говорит непривычно тихим, певучим голосом, который он использует только с ним. — Сделай шаг. Всего один. К маме.

Он отпускает его ручку. Элион качается на месте, его бровки хмурятся в сосредоточенном усилии.

И вдруг он делает его. Неуклюжий, шаткий, но настоящий шаг. Второй. Он преодолевает короткое расстояние и с торжествующим, звонким «Ага!» падает ко мне на колени.

Сердце замирает у меня в груди, переполненное такой любовью и гордостью, что, кажется, вот-вот разорвётся.

Я смеюсь, подхватывая его, и прижимаю к себе.

— Умница! Наш мальчик! — восклицаю я, широко и счастливо улыбаюсь мужу.

Дорхар смотрит на нас, и на его обычно суровом, каменном лице такое выражение безграничной, почти болезненной нежности, что у меня перехватывает дыхание.

— Смотри, Эли, — шепчу я, поворачивая малыша к стене, где в почётном месте висит небольшой портрет. — Видишь этого дядю? Это был великий человек. Очень умный и добрый. Его звали Элион Грейспан. Он изобрёл много удивительных вещей. Папа и мама сохранили то, что он создал, чтобы мир стал справедливее. И мы назвали тебя в его честь. Чтобы ты помнил.

Малыш лепечет что-то неразборчивое, протягивая ручку к портрету, и я целую его в макушку.

— Уже интересуется, — тихо говорит Дорхар, и в его голосе слышится та особая мягкость, которую он хранит только для семьи. — Скруглённые углы на новом корпусе анализатора, кстати, это его идея. Ползал, стукнулся, и теперь все прототипы проверяю на безопасность для детей.

Я смеюсь, представляя моего грозного мужа, лично проверяющего каждую деталь на возможность столкновения с любопытным малышом. Наш сын тянется к портрету, и его маленькие пальчики смыкаются в воздухе, будто пытаясь схватить механизм в руках Грейспана.

— Он бы гордился тобой, — говорю я, глядя на Дорхара поверх головы ребёнка.

Дорхар присаживается к нам, обнимает меня и сына. Нежно целует меня в губы и смотрит прямо в глаза.

— Он научил меня не только механике, Кьяра. Он говорил, что самое сложное, это не создать совершенный механизм, а построить что-то, что переживёт тебя самого. Что будет иметь значение. — Его рука ложится на мою. — Я думал, это будут мои изобретения. А оказалось... это вот оно. Наша любовь, Кьяра.

— Люблю тебя, Дорхар, — улыбаюсь ему я.

Новый поцелуй уже горячее. Обжигает обещанием грядущей ночи. Ох и жаркие и долгие они у нас. Даже жарче и дольше стали, а наша близость ещё пронзительнее и ярче.

Элион поворачивает голову и смотрит на отца своими огромными золотистыми глазами, точь-в-точь как у Дорхара. Он протягивает к нему ручки, и Дорхар берёт его у меня, поднимая высоко в воздух. Малыш заливается счастливым смехом, а его ладошки хлопают по отцовским щекам.

— Лети, сынок, — говорит Дорхар, и его голос слегка дрожит от сдерживаемых эмоций. — Лети высоко. Выше нас. У тебя всё получится. Мы с мамой всегда будем рядом.

Я смотрю на них. На могучего орка, нашего грозного защитника, удерживающего своего сына, как самое драгоценное сокровище, и на этого маленького мальчика. И понимаю, что это и есть наше главное наследие.