Урожай Смерти (СИ) - Магнус Гэвин

Это было подобного искре огня, чей свет озарил бездну тёмного океана, вспыхивая на его дне. Холодному разуму не свойственна вера: ему вообще не свойственны любые чувства. И всё же, я почувствовал что-то: слабое, неоформленное, угасающее, но определённо — моё!

И это был гнев, за который я ухватился, как хватает за осколок тонущего корабля моряк, сражаясь с неукротимой стихией. Как смеет он, жалкий выродок старого мира, бросать вызов мне, первому из владык новой эры? После всего, что я сделал? После могущества, ради которого я поставил на кон собственную душу? Да кто он вообще такой?!?

Эта ярость — маленькая, почти незаметная искра, безнадёжно малая на фоне бескрайнего океана силы смерти, что был в моей душе - всё же смогла расколоть лёд моего разума, яркой молнией поднимаясь на поверхность. И вместе с ней пришло понимание, что ещё я могу сделать.

Мой враг разрушал саму реальность, включая и часть ритуала, что позволял мне раз за разом восстанавливать себя. Но что, если я изменю его? Здесь и сейчас, вложу в защиту цепи своего бессмертия?

Дать ему пробить защиту, потерять одну из опор, возродиться и продолжить бой - или поставить на кон всё, в последней, безумной надежде остановить несокрушимую силу.

Рациональный повелитель смерти всегда выбрал бы второе. Но рыцарь людей - тот самый, что достоин пламенного клинка - даже не колебался.

И я сплёл воедино семнадцать цепей, возводя свою последнюю линию обороны. Мир потемнел, сужаясь до одной-единственной вспышки безжалостного света, что сжигал саму реальность и мою душу вместе с ней, оставляя лишь одну мысль: держать… Держать любой ценой!

В этот последний щит мною было вложено всё, что я имел: разум, бессмертие, сила, сама моя душа…

Не было ни предсмертный откровений, ни иных мудростей. В конце концов, даже этого оказалось мало: столь велика была решимость моего врага, столь сильная его нерушимая воля. Что стоит одна искра моей ярости против бесчисленного фронта праведного гнева, что пылал в душе Этериаса?

Свет ударил в меня могучим взрывом, поднимая в воздух вокруг тонну пыли. Всего, что я бросил в бой, оказалось недостаточно, чтобы отразить его удар, и я почувствовал, как испаряется собственная плоть, собственная аура и сила, как умирает сама душа…

А затем всё кончилось, оставляя лишь боль.

Вот только боль — прерогатива живых существ.

Силы моей защиты оказалось недостаточно, чтобы остановить его удар. Но достаточно - чтобы его выдержать.

Левая рука повисла плетью, стёсанная почти до костей. Левый глаз лопнул. Я выглядел так, словно меня попыталось аннигилировать наполовину: от доспехов и одежды остались жалкие ошмётки.

Правая часть тела уцелела куда лучше, хотя и пострадала: именно там, на поясе, висел королевский меч. Наверно, я выглядел страшно: как полуживой мертвец, израненный и убитый наполовину.

И всё же я остался стоять на ногах: живой, искалеченный… Но бессмертный ли?

Попытка потянуться к привычному бессмертию отозвалась страшнейшей вспышкой боли, пронзающей всё естество. Никогда прежде мне не доводилось испытывать подобного: даже сгорая заживо. Я пошатнулся, с трудом устояв на ногах, и едва успел принять ровную позу, прежде чем поднятая взрывом пыль рассеялась.

Конечно, я выглядел плохо: но я так и не сошёл с того места, где стоял. А вот на лицо моего противника надо было видеть: ибо впервые за всё время боя я увидел там мрачную обречённость. Этот удар явно не дался ему легко: на лице великого мага было легко увидеть печать усталости. Повторить подобное он явно не сможет. Я улыбнулся, глядя на покрытого мелкими порезами волшебника. Пусть мои раны серьёзнее его: сегодня я победил саму судьбу. Будь здесь пять, десять, таких как он, они стёрли бы меня из реальности, вне всяких сомнений. Но одного Этериаса явно было мало…

— Почему ты не можешь просто умереть. — в сердцах устало выплюнул из себя волшебник, медленно пытаясь стянуть из окружающей нас пустоты энергию.

Я вскинул правую руку и ударил чёрной молнией: слабой, неожиданно обычной, отдавшейся каскадом боли внутри. Вместо привычного толстого потока ударил один ветвистый заряд. У меня было ещё достаточно сил: но, похоже, удар моего врага повредил нечто большее, чем просто тело, и вся эта сила утекала сквозь мою волю, словно через решето…

Мой враг окутался зеленоватым щитом жизни, одновременно бросая своё тело порывом ветра в сторону, уходя с линии удара. Даже не применил божественную защиту? Похоже, его тоже неслабо потрепало, раз перешёл на использование жизненных сил. Впрочем, даже так, я тоже явно не в той форме, чтобы добить его, хотя попытаться и стоило.

Но это было последней вещью, что я стремился показать. На миг я демонстративно замер, пошевелив губами, делая вида, что не могу говорить из-за ран. А потом: сквозь нечеловеческую, невероятную боль, потянулся к цепям, что привязывали меня к этому миру…

Сама смерть, наверно, не знает, чего мне стоило сохранить лицо в этот миг. Медленно, неохотно, едва не сводя меня с ума от раздирающего душу чистого страдания, мои раны закрылись, возвращая тело в норму: оставив лишь боль внутри.

Я слегка склонил голову, посмотрев на противника:

— Бессмертие - это такой сложный концепт? Ты не можешь убить меня. Никто не может.

— Ничто в этом мире не лишено слабостей. — отчеканил Этериас, стиснув зубы. — Бессмертный, говоришь? Тогда узри вечность!

Невесомая, почти незаметная волна ряби прошла по воздуху, когда светлый маг отправил в меня свой удар: сделанный скорее из отчаяния, слабый, почти незаметный…

Но, к моему удивлению, он прошёл насквозь возведённую мною наспех стену смерти!

И время остановилось. Застыла пыль, витающая в воздухе. Остановился ветер, ещё недавно слабо дувший мне в лицо. Замер неподвижной фигурой и мой враг: а вместе с ним и я. Остановилась даже боль.

Несколько долгих секунд я тщетно пытался пошевелиться, сделать хоть что-то: двинуться, создать нить смерти, выпустить из себя хоть крупицу энергии: но без тени успеха.

Мир остановился для всех, кроме моего разума. Кто-то бы обрадовался такому: но я понял план врага почти сразу. Неплохое решение: изящное, коварное, изощрённое. Конечно, ему не под силу было остановить время во всём мире. Но, похоже, оказалось по силам слегка сместить поток времени для моего сознания, воздействовать на разум. Вероятно, на краткий миг, долю секунды: но за эту самую секунду для меня может пройти целая вечность. Как много времени нужно человеческому разуму, запертому в клетке, чтобы сойти с ума? И как много, чтобы перестать быть? Кем мы становимся, проведя взаперти сотни лет? Тысячи? А если миллионы? Я не знал ответа, но вероятность, что на выходе получиться просто овощ, была достаточно велика: и далеко не факт, что я, совершенно незнакомый с магией времени, окажусь способен избежать подобной участи.

Вот только мой враг не учёл одной вещи. Я уже расколол свой разум на части, выбираясь из непробиваемой иллюзии. Сознание привычно скользнуло во вторую часть, что летала неподалёку небольшим тёмным облаком, своеобразной заготовкой для неожиданного удара: и в следующий миг время вернулось в нормальное русло.

В реальном мире я просто замер на мгновение, моргнув.

— Что заставляет тебя думать, что вечность способна остановить бессмертного? — невозмутимо приподнял я бровь. — Вечный. Бесконечный. Бессмертный. Это слова-синонимы, описывающие одно явление. Ты не сможешь убить меня окончательно. Никто не сможет.

Впервые, пожалуй, я увидел в глазах Этериаса по-настоящему тёмную, злобную ненависть. Обречённую, усталую, бессильную и исступлённо безумную: такую, что подходила больше зверю, чем человеку.