Урожай Смерти (СИ) - Магнус Гэвин

— Ты падёшь однажды. — тихо ответил он, беря себя в руки. — Может, не сегодня и не завтра, но падёшь.

Я медленно, осторожно, максимально мягко для собственных энергоканалов выпустил из себя тёмно-серый туман, закручивая его вокруг вихрем. Больше иллюзорная демонстрация силы, чем реальная боевая техника: но выглядело эффектно.

— Тогда сражайся. Этот бой только начинается. — спокойно ответил я. — Думаю, я нашёл твою. Можешь ли ты ответить так же?

Глава церкви ответил мне огромной, слепящей, вспышкой света, что затмила небо до горизонта, забивая даже духовной зрение. Инстинктивно я прикрыл глаза рукой, защищая их: но когда проморгался, моего врага уже не было рядом.

Вот же ублюдок! Вспыхнувшая внутри волна гнева ударил смертью вперёд меня, раскалывая землю: он не мог далеко уйти, наверняка где-то рядом есть ходы в канализацию, подземные туннели…

Волна разрушений дошла до берега реки, обрушивая подземные коммуникации: но как я не вслушивался сквозь боль в свои ощущения ошмётками своего восприятия, я так не почувствовал смерти сильного мастера магии… Не знаю как, но он ушёл.

Передо мной лежал разрушенный, сброшенный в реку город: и я стоял на краю провала, созданного своими руками: последний удар, запустивший цепную реакцию, разрушил даже некоторые мосты…

К счастью, не всё. Некоторые уцелели: армия всё ещё могла переправиться на ту сторону. Но не стратегия и тактика была главным: главным была боль…

Некоторое время я стоял на месте, на краю, пытаясь взять себя в руки, справиться с неведомым ранее чувством: своего рода фантомной, но невероятно сильной и реальной болью. Тело было в порядке: но она словно пронизала меня изнутри, будучи везде и нигде одновременно, раздирая само естество души изнутри. Я глубоко вздохнул, могучим усилием воли вгоняя себя в лёгкую медитацию: тяжело, неуверенно, но приглушая ужасающее чувством. А затем медленно зашагал по краю провала, пытаясь найти дорогу к реке.

Каждый шаг отдавался ударом изнутри. Каждый взгляд был подобен попытке взглянуть на жгучее солнце.

Я всегда считал себя исключительным человеком: волевым, решительным, непреклонным. Таким, которые не ломаются.

Но даже у самого лучшего из людей есть предел боли, которую может выдержать его разум, прежде чем тот сойдёт с ума: и в этот раз я подошёл к безумию так близко, как никогда. Шестое чувство подсказывало: есть способ справиться с этим. Нужно лишь погасить ту искру гнева и желания, что вспыхнула внутри к решающему мигу нашего боя: вернуться в состояние холодного разума, что, казалось бы, легко могло отрезать любые страдания.

Никогда в жизни я бы не сделал так, даже если это будет стоить мне души. Ведь это означало ещё и погасить ту искру жажды власти, что тлела глубоко внутри, сквозь страдания, раздирающие саму душу…

Медленно, осторожно двигаясь вдоль обвала, я пытался справиться с обуревающими болевыми приступами и переключиться на иные мысли: и была одна мысль, что не давала мне покоя.

Что за сила даёт ему такую мощь? И не только ему - многим иным. Тем ныне безвестным и безымянным героям, от рук которых пали великие повелители смерти прошлого. Шаг за шагом я перебирал в памяти приёмы некромантов древности, наследником чьих знаний я стал. Они разрушали города и страны, завоёвывали миры и стирали с лица вселенной целые народы: и всё же, все как один, пали.

Искусство смерти способно дать человеку почти немыслимую по меркам простых смертных силу, полубожественную, в каком-то роде. Нужна лишь воля и решимость вместе с толикой древних знаний, чтобы пройти по этому пути. Даже сейчас меня питала смерть многих тысяч жертв: несмотря на раны, я был очень далёк от истощения.

Как именно молодой волшебник сумел собрать силы, способные в буквальном смысле разрезать этот океан мощи? Что за источник питает его?

Медленно, неторопливо, отстраняясь от боли, я перебирал воспоминания, связанные с моим врагом. Наши встречи, слухи, доклады моих шпионов: восстанавливая весь его путь, что начался, пожалуй, вместе с моим отбытием из Кордигарда.

Осознание пришло быстрой вспышкой: яркой, болезненно-острой.

Это была моя вина.

Не только моя, разумеется, но всё же… Я сам создал его. Этериас, как и я сам, был родом из Аурелиона. Мастера молодого королевства не славились древними знаниями и особым мастерством: но смогли встать вровень с остальными, до предела ужесточив тренировки боевых магов. В народе поговаривали, что выживают немногие: вплоть до того что иногда люди побогаче предпочитали отдавать детей на обучение в другие королевства. Грицелиус как-то обмолвился, что у них выживает четверть...

Этериас Инвиктус был одним из лучших мастеров своего поколения: другого бы не выбрали верховным иерархом, и он был боевым магом. Само по себе это не значило слишком многого: я убил немало людей, что превосходили его и в силе, и в мастерстве.

Конечно, на моей стороне сыграл эффект неожиданности, но всё же… Если я и знал что-то боевой магии, так это то, что каждый бой, каждое испытание делает тебя только сильнее.

Слишком долго я не обращал серьезного внимания на последнего из иерархов. Слишком много раз ему удалось выжить, бросая в бой всю свою магию: на пределе сил, на пике могущества, выворачивая себя наизнанку.

Реши я убить его сразу после возвращения с севера - и он не имел бы шансов. Но сейчас, спустя годы, после долгих лет жизни под чувством постоянной угрозы, переживший несколько покушений и множество битв молодой волшебник превратился в настоящего ветерана, равных которому, возможно, ещё не видел этот мир. Я создал его таким: подливая масла в бушующий огонь его магии каждой попыткой убить его.

На губах сама собой возникла кривая ухмылка. В этом была ирония: своими руками создать врага, способного сражаться со мной на равных. Уверен, демон громко смеялся, наблюдая за этим: если, конечно, он может смеяться.

Мне следовало убить его ещё на первых переговорах, наплевав на последствия. Но теперь было слишком поздно: теперь я имел врага, способного бросить мне вызов в открытом бою.

Я остановился на краю обрыва, там, где сохранилась полуразрушенная часть одного из домов, что устоял, не обрушившись под землю, и посмотрел на свои руки: одна совершенно здоровая, чистая, другая - получерная, покрытая татуировками искусства смерти. Обе руки дрожали…

Боль нахлынула новой волной, заставляя стиснуть зубы. Можно ли считать меня победителем в этой битве? Поле боя осталось за мной, но сравнимы ли мои раны с теми, что я оставил своему врагу?

Если смотреть с этой точки зрения, конечно, можно посчитать, что я вышел победителем в битве с Алайсиагами. Ведь я ушёл непобеждённым, лишь усталым - а они потеряли около трети отряда. Но поле боя было не за мной…

На миг мне стало любопытно, что напишут историки об этих битвах. Будет интересно прочитать их летописи через пару-тройку столетий. Но сперва мне надо взять этот город. Стать королём королей. Выиграть эту войну.

Я с хрустом сжал руки в кулаки, и пошёл в сторону от обрыва, выискивая путь дальше, к уцелевшим мостам: но боль не отпускала. Очередной приступ: невыносимый, острый, забивающий всё мысли, нахлынул. Столь мощный, что я не выдержал, утратив на миг контроль над телом: и упал на колени.

Не знаю, как долго я стоял так: на коленях, упавший, смотря в пустоту перед собой, сражаясь с болью, что разрывала сознание и душу изнутри. Из мучительной агонии меня выдернул чужой голос: