Соломенное сердце (СИ) - Алатова Тата

Губа Поли сама собой дернулась вверх, обнажая зубы, в горле зародился предупреждающий грозный рык.

— Т-с-с, — раздался шепот, — только не кусайся. Это всего лишь я.

И в оконном проеме появился сияющий, как начищенная монетка, Даня.

Глава 21

— Меня тутошний горт впустил, я его уболтал, — улыбаясь от уха до уха, сказал Даня, с удовольствием разглядывая Полю.

Она сидела, поджав одну босую ногу, с книжкой в руках. Потрепанные джинсы, блеклая футболка, золотистая теплая кожа, трогательная синева круглых глаз и пушистые соломенные волосы, распущенные после бани.

Ее верхняя губа оставалась приподнятой — Даня так и знал, что его встретят волчьим оскалом. Шляются всякие по ночам, как не рычать.

— Пришел все-таки, — мелодично и приветливо пропела Поля, музыкальность ее голоса успела позабыться и отозвалась приятной волной в спине, как будто между лопаток кто-то положил нагретую ладонь.

— Привет-привет, — Даня сбросил кеды, прошел вперед, опустился на пол перед креслом и скрестил руки на Полиных коленях, уткнувшись в них подбородком. — Интересная книга?

Она показала ему обложку:

— Ага. Про то, как оборонительные рубежи превратились в торговый пункт. А почему ты через окно? В дверь не пустили?

— Да я и не ломился, — признался он. — Мы с Потапычем как прикатили — ну Потапыч, он меня в бане отпаривал после нашего поцелуя… О, мы же были на болотах, где васса с вьером живет! Она рассказала мне про то, кем была та старуха, которая меня после волков спасла и с которой ты жила в той избушке… Ты только послушай!

— Нет, это ты только послушай. Та мертвая старушка из лесной хижины ухлопала духов Гиблого перевала.

— Да ты что!.. — ахнул Даня. — Совсем ухлопала? Начисто? А впрочем, ничего из ряда вон. Да она сама их выдумала! Так сильно поверила в богов, что те воплотились в реальности. Что уж тут говорить о всяких духах… Но подожди, — перебил он сам себя. От радостного волнения, ну наконец-то, вот она Поля, стоило ради этой встречи так сильно гнать старенький велосипед, надрывая мышцы, мысли у Дани прыгали как кузнечики по траве. — Это что же теперь такое, ходи кто куда хочешь? Плохо, Поленька, я же здесь вроде как в бегах… За мной гонятся тринадцать братьев одной ветреной красавицы. Ах ты ж мунн многобрехливый, вот напасть, — и он мрачно поерзал, прижимаясь к Поле еще плотнее. Устроил голову на ее коленях, положил ее ладони себе на макушку, молча требуя почесать за ушком.

Она рассеянно почесала:

— Тринадцать братьев одной красавицы? Звучит как Егоркина сказка. Что они от тебя хотят? Выпороть? Застрелить?

— Женить они меня хотят, Полюшка, — горестно простонал Даня. — Такого молодого, такого свободного опутать неподъемными путами, привязать к ногам гири пудовые, стреножить меня на веки вечные…

Тут он замолчал, и в окутавшем его тревожном тумане засиял яркий свет.

— Полюшка, — прошептал Даня, осененный гениальной идеей, — по дороге сюда я видел калину и рябину, а уж бессмертник и незабудки мы где-нибудь раздобудем.

От неожиданности она больно дернула его за длинную прядь, а потом низко над ним наклонилась, так, что ее перевернутое лицо размылось, кожи коснулось теплое дыхание, а светлые волосы упали на губы и нос.

Вот бы сейчас поцеловать девушку! И Потапыч рядом, авось отпарит как-нибудь. Но только Даня размечтался, как Поля вдруг произнесла резким и скрипучим голосом, совсем ничего общего с мелодичностью:

— Калина? Рябина? Осла облезлого тебе хвост, а не свадьба, поганка ты этакая!

Такого отворота Даня никак не предвидел и часто заморгал, будто в лицо ему рванул пыльный ветер. Отодвинувшись, он взглянул на Полю и увидел, что ее брови сердито хмурятся.

— И зря ты не хочешь, — сказал он обиженно. — Ведь если я женюсь на тебе, то даже тысяча братьев и десять тысяч братьев не заставят меня жениться на всяких посторонних красавицах!

Она зачем-то схватилась за свое горло, будто от приступа резкой ангины, замотала головой и продолжила так же резко:

— Если ты надеешься, что это соломенное сердце размякнет от всяких там улыбок и ласкового чириканья, то быстрее мунны научатся хранить секреты, а анки полюбят купаться.

— Не то чтобы я претендовал на твое сердце, душа моя, — объяснил Даня, — только на руку. В целом, я не думаю, что быть женатым так уж сложно, — надо просто перестать шляться по вассам и целоваться со всеми согласными женщинами. Знаю, что ты скажешь! Для счастья нужно узнать друг друга получше…

— Да нет же, — скептически фыркнула Поля. — Для счастья нужен человек, который умрет позже тебя, а не раньше.

— А? — изумился Даня. — А, с этим как раз не будет трудностей, ведь во мне есть капелька вечности первой жрицы, что бы это ни значило. Правда, она может быть и в тебе, что обещает нам жизнь, полную таинственных сюрпризов.

Будто кто-то выдернул гвоздь из трухлявого дерева — такой звук вырвался из Полиных губ, а потом она наконец отпустила свое горло и мелодично выругалась с нежной хрипотцой:

— Да что же некоторым все неймется-то! Ужас какой, когда тобой разговаривает кто-то другой.

Тут только Даня осознал произошедшее.

— Ой, — сказал он, — ой-ой-ой, это сейчас что такое было? Это же сама первая жрица изволила мне явиться, — и Даня по привычке перешел на воркование, которым обычно обмурлыкивал духов: — Такая разговорчивая, даже несговорчивая… Это честь для меня, познакомиться с великой древнейшей…

— Не распинайся, — прервала его Поля, все еще раздраженная. — Не перед кем. Ушла твоя первая жрица, да и не было ее тут вовсе. Это просто нечто вроде встроенной защиты, которая пробуждается в минуты особой опасности. Когда ее никто не просит, между прочим, — добавила она, совершенно раздосадованная.

— Опасности? — обомлел Даня. — Это я-то — опасность? Да я самый безобидный человек по ту сторону гор и по эту. И почему это мне облезлого осла хвост, а не свадьба?

— Нипочему, — отрезала Поля почти свирепо. — Разумеется, мы с тобой поженимся как можно быстрее — пока меня не выдали за очередного сына очередного старейшины. Тоже форма взятия в заложники, только куда более безжалостная.

— А, — Даня хмыкнул. Услышав, что Поля согласна, он сразу успокоился, хотя прежде как огня избегал всяких намеков на женитьбу и связанную с ней неволю. И дело было вовсе не в том, что, застав его с какой-нибудь вассой, эта девочка лишь пожмет плечами и обойдется без драматических сцен или проклятий. Дане и самому надоело болтаться из одних мокрых объятий в другие. Просто Поля была Полей, и если с ней было легко и приятно бродить, куда глаза глядят, то и жить, наверное, будет также. Она не выглядела человеком, который может когда-нибудь опостылеть.

Да и потом — ей же еще предстояло снять его проклятье путем предательства и причинения невыносимой боли. Вот бы уже скорее разделаться с этой волокитой.

— Я, кстати, так и не понял, в каком качестве ты пребываешь в доме старосты. Если гость — то почему тебя так охраняют? Если пленник — то почему в таких хоромах? — заметил он уже совсем сонно. Все-таки они с Потапычем изрядно намаялись за этот долгий день.

— А меня охраняют? — Поля не особо удивилась. — Но ты все равно просочился… Эй, не спи на полу, ложись на диван.

— Ага, — Даня лениво перебрался на мягкое, накрылся пахнущим шерстью ковриком и закрыл глаза. — Значит, как проснемся, так сразу по калину-рябину, да?

— После завтрака только, — строго поправила его Поля, а потом что-то сказала про письмо от княжны Кати, но Даня уже спал.

Его разбудил женский визг, наполненный упоением. Что-то оглушительно загремело с медным треньканьем. Послышался мягкий голос Поли:

— Ну-ну, милая, зачем так орать? Никогда спящего мужчины не видела?

Кто-то торопливо убежал прочь, а Даня открыл глаза.

— Доброе утро, — проговорил он, потягиваясь.

Поля стояла посреди комнаты, удрученно глядя на перевернутый медный кувшин и лужицу молока, которую жадно впитывал ковер.