Соломенное сердце (СИ) - Алатова Тата

— Тю! Торговлю-то прикрыли.

— Пока будут люди, будет и контрабанда, — убежденно ответил Даня, которому не терпелось быстрее рвануть поближе к КПП Верхогорья.

— Что ты сделала? — переспросил Горыч.

— Кажется, уничтожила духов Гиблого перевала, — вздохнула Поля. — Но я не специально!

Охранник нервно почесал за ухом:

— И что мне сказать старейшинам? Что мы объявили бунт против князя, а теперь остались полностью беззащитны перед ним?

— Первым делом следует по всему перевалу раскидать чертополох, чтобы отогнать муннов, это даст вам время на раздумья.

— Чертополох! — повторил Горыч с презрением. — Первым делом следует отправить на перевал охотников, чтобы отстреливали всякого, кто попытается его преодолеть с той стороны. С горцами бесполезно сражаться в горах, знаешь ли.

— С вами еще никто не сражается, — напомнила Поля, — а вы уже собираетесь отстреливаться! В любом случае, это дело старейшин, а я пошла.

— Куда? — Горыч цепко ухватил ее за рукав. — Ты приемная дочь князя! Заложник!

— О, — глаза Поли округлились. — Ты действительно настроен воинственно, правда? Но ведь не тебе решать, что делать дальше.

— Не мне, — с сожалением вынужден был признать Горыч, и по его виду было понятно: уж он-то, подобно Ворону и его лесного братству, обязательно бы ворвался в город янтаря и черного камня, чтобы бездарно, зато удальски погибнуть во имя невнятной идеи.

Поля надеялась, что у старейшин больше здравого смысла.

— Тогда я пока посплю, — сказала она. — Где у вас тут кровать для заложников?

Горыч, кажется, устыдился и торопливо провел Полю в собственное логово, которое располагалось за просторным и теперь пыльным таможенным залом. В его комнатке тоже задорно приплясывала в воздухе пыль, пахло чабрецом и лавандой, а накрытый пушистым пледом топчан выглядел мягким.

— Разбуди меня, когда Даня придет, — попросила Поля, с удовольствием плюхнувшись на него. Они договорились встретиться на полянке Ворона, но она очень сомневалась, что этот беспокойный искатель приключений усидит на одном месте хотя бы несколько дней. Скорее всего, он уже побывал там и сям, и Поле становилось немного грустно из-за того, что она пропустила.

— Какой еще Даня? Пришлый балбес, болтающий с духами? — спросил Горыч.

— Герой Сытоглотки, между прочим.

— Ну, я и говорю… Чего ему тут делать-то? Старейшины запретили и близко подходить к КПП, а то больно много недовольных развелось, тех, для кого мошна важнее гордости.

— Кстати, о еде… Ты голоден? Я стащила из княжеской кухни немного еды с защитными рунами.

— Мне княжеских огрызков не надобно, — с достоинством ответил Горыч. — Ты спи пока, а я жаркое сделаю. Арра такой оленины прислала!

Проснулась Поля поздно, уже к самой ночи.

Вышла из комнатки в поисках Горыча и обнаружила седовласого мужчину в таможенном зале. Засучив рукава, он старательно мыл пол, пока Горыч, краснея и страдая, стоял в углу и глазел на трещину на стене.

— Если КПП закрыто, значит, пусть приходят пыль и запустение? — ворчал седовласый, елозя тряпкой по камням. — Мне страшно за наше будущее, мне страшно за нашу молодежь!

Горыч, уже давно перешагнувший сорокалетний рубеж, только супился.

— Здравствуйте, — сказала Поля.

Старик зыркнул на нее из-под густых бровей.

— Если мои дети улягутся спать в этакой грязищи, я отлучу их от рода, — сообщил он. — Соизволила проснуться? А ну-ка сядь. — Он вручил тряпку Горычу.

Поля послушно села за конторский стол, за которым прежде велся учет товаров.

— Приемная дочь князя? — уточнил седовласый. — А я старейшина Заградыни, Арсений Вахрамович. Ну, рассказывай, что ты там натворила на перевале?

Она замялась. Как объяснить про старуху, прожившую столь долгую жизнь и любившую столь многих, что это разорвало смертоносных духов в клочья?

— Гиблый перевал открыт, — выбрала Поля короткий путь, — теперь любой может проехать его, не опасаясь за свою жизнь.

Он задумчиво помолчал, наблюдая за тем, как Горыч неумело домывает пол.

— И князь пока не знает об этом? — задал старейшина новый вопрос.

— Я только Горычу рассказала. Но вы же знаете этих муннов…

— Ручные мунны старейшин стерегут перевал, об этом можно не беспокоиться. Но вот что действительно нас тревожит — как поведет себя князь? Направит к нам толпы своих ставленников, чтобы перечеркнуть наш уклад и установить свои порядки?

— Но вы же и прежде входили в состав княжества. Что изменилось за пятнадцать лет изоляции?

— Многое изменилось. Князь бесстыдно пользовался нашим бедственным положением, чтобы покупать наши товары слишком дешево. Он присылал мало топлива и медикаментов, он не больно-то старался действительно улучшить нашу жизнь, зато стриг нас по полной. Если сейчас сделать вид, что всего этого не было, и вернуться к прежнему укладу, народ нас просто не поймет. Ты приемная дочь князя, расскажи, как поступит твой отец, когда правда о перевале откроется.

— Я не знаю, — честно сказала Поля. — Меня нашли в глухом лесу, и за всю жизнь мне не многое удалось повидать. Все, что я видела, — это Гиблый перевал, все, что я делала, — перевозила товар. Теперь же я обыкновенный заложник, и у меня нет ответов…

— Заложник? — переспросил старейшина оскорбленно. — Нет-нет, как можно! Ты наш драгоценный гость, и я с удовольствием открою для тебя двери своего дома. Заградыня в получасе пешего пути отсюда, ты готова отправиться со мной?

Полю так и подмывало отказаться — как Дане отыскать ее в Заградыне? Но она согласилась, потому что подозревала, что приглашение носит приказной характер.

Поля слишком хорошо выспалась на топчане Горыча, чтобы легко заснуть на пышных перинах старейшины. Ее накормили щедрым ужином, и вся огромная семья Арсения Вахрамовича проявила настороженное дружелюбие, немного чрезмерное, будто фальшивое.

Она чувствовала себя неуютно, но старуха не пробуждалась в ее голове, а значит, никакой настоящей опасности вроде бы не было. Поэтому Поля прилежно улыбалась, благодарила за теплый прием и старательно не замечала того, как жена старейшины нахваливает то одного своего сына, то другого. Сыновей было много, разного возраста и с разными лицами, они улыбались еще прилежнее Поли, и это вымученное сватовство приносило всем только неловкость.

Наконец ее оставили в покое в добротном гостевом доме, стоявшем на отшибе огорода за буйными зарослями калины и рябины.

Где-то под половицами стрекотал кузнечик, роскошные домотканые ковры украшали стены и дерево под ногами. Вычурная резная мебель не хранила на своих лакированных боках ни пылинки. Поля прошла из комнаты в комнату, мечтая забиться в самый темный угол, нашла на этажерке книгу обрядов и традиционных промыслов Заградыни и устроилась с ней за солидной печкой в плетеном кресле.

«Село, расположенное на самой границе Верхогорья, издавна отличалось скромностью и стойкостью», — так начинал свое повествование автор, и Поля хмыкнула, заново оценив богатое убранство гостевого домика.

Тем не менее ее увлекла история о том, как богатыри здешней земли из века в век защищали народ от различных нашествий. Войны с ближайшим соседом — Плоскогорьем — долгое время были рутиной, но сто лет назад Верхогорье, измученное засухой, пожарами и несчастьями, все-таки легло под руку княжества.

Когда-то Заградыня славилась кузнечным делом, здесь жили самые мастеровитые скорняки, самые меткие охотники. Но за последний век село становилось все более зажиточным, все более ленивым, все более торговым. Наверное, именно Заградыня больше всех протестовала против закрытия перевала, однако местный старейшина никак не проявил своего недовольства.

В тишине вдруг скрипнуло окно, послышался шорох, застонали половицы. Неужели кто-то из сыновей старейшины осмелился продолжить сватовство под покровом густой ночи?