Анастасия. Последняя княжна (СИ) - Хайд Адель

Вскоре верёвки с Фёдора были сняты, и он смог запустить регенерацию. Старик занялся Урусовым.

Спустя пять минут после того, как он освободил Урусова от антимагических верёвок, он пришёл в себя, приоткрыл глаза.

— Андрей Васильевич? — спросил Урусов, приподнимаясь с соломы, на которую его положил Голицын.

Но Голицын вместно ответа снова покачал головой:

— Ну а ты, Иван Алексеевич, ты-то что же, как так глупо попался?

Фёдор, уже практически излечившийся, переспросил:

— Андрей Васильевич Голицын, тот самый?

— Да, князь Троекуров, тот самый, или ты не князь? — немного ехидно ответил «старик».

— Так, ну разговаривать долго нам с вами некогда, девочку вы проворонили, хотя она прямо к вам вышла, теперь идите ищите её, а то сам знаешь, — на этом Голицын взглянул на Урусова, — в Белояре не всем по нраву то, что наследница выжила.

С этими словами Голицын вытащил четыре портальных артефакта. И по два каждому передал молодым людям.

— Она в Белояре, — сказал Голицын, — шагайте прямо отсюда, нечего больше геройствовать.

И Урусов и Троекуров поблагодарил Голицына, и Урусов первый активировал портальный артефакт, предварительно дав Фёдору ориентир. А Фёдор, задержавшись, ещё раз спросил Голицына:

— А всё же, Андрей Васильевич, кто?

— Враги наши, Федя, Пеплона. Как ты не понял, ты же в самом центре был, знаю, что почти докопался, да дело конца не довёл. Может потому и дракона не получил, зачем ему такой нерешительный носитель? Помни тот, кто будет контролировать Россиму, тот правит миром, — устало ответил Голицын

— Спасибо вам, — сказал ещё раз Фёдор и тоже растаял в дымке портала.

В здании остался один Голицын, пробормотал про себя:

— «Не люблю это использовать, но не с добрыми намерениями пришли вы на мою землю, так наедитесь её по самую маковку.» На этих словах Голицын прикрыл глаза, вокруг головы возникло лёгкое дрожание воздуха, и самый сильный маг разума в мире отдал приказ.

Больше никто не видел странных бахов в военной форме, после того как они строем вышли из деревни и дружно пошли в сторону болот.

***

Белояр

— Анастасия, неужели глаза мои меня не обманывают — слабым голосом произнесла Виктория Алексеевна, — какое счастье, что жива, — добавила она и тихо заплакала.

После того, как помог уложить лишившуюся чувств Огульчину в небольшой гостиной, Репнин ушёл под предлогом, что опаздывает по делам, Стася внутренне хмыкнула, но ничего не стала говорить.

Пришла в себя Виктория Алексеевна довольно быстро, увидела Стасю и расплакалась, потом Стася принесла ей воды, и она спросила про Петра Репнина.

Стася сказала, что встретила его возле дома и спросила, где живёт Виктория Алексеевна, он и проводил.

Огульчина ничего не сказала, да и что скажешь пережившей страшную потерю восемнадцатилетней девочке, что живёшь в блуде с её женихом?

Она же не знала, что Стасе больше лет, и видит и понимает она тоже больше.

Но Огульчина любила семью двоюродной сестры, и к Стасе относилась очень хорошо, но сердцу же не прикажешь. Виктория Алексеевна была взрослая женщина, младше сестры. С личной жизнью в молодости не сложилось, долго не хотела выходить замуж, всё перебирала, пока наконец не выдали тридцатилетнюю Викторию Алексеевну, в девичестве Викторию Гессен-Кассельскую за барона Огульчина. Барона Виктория Алексеевна любила, но не сложилось с детьми, да ещё когда они были в поездке, в Кравеце была эпидемия дифтерии, и барон, заразившись умер. Так прожив в браке около двух лет, осталась Виктория Алексеевна вдовой.

А потом ещё год траура, и уже тогда, когда проводила дни с принцессами, Виктория Алексеевна заметила Петра Григорьевича. Статный, красивый, неотразимый в венной штабной форме, она любовалась им издали.

А уже здесь в Белояре, когда он пришёл узнать нет ли новостей об императорской семье, как-то всё и случилось.

И Виктория Алексеевна решила, что «война спишет всё», и всё себе и позволила. Но в глубине души ей, как и всем женщинам хотелось семьи, она ещё верила, что может и родит, если бог даст, ведь ещё не старая.

Но когда она увидела племянницу, то первой мыслью был стыд, девочка к ней пришла, а она только и думает, что о свидании. Потом, когда узнала, что Репнин сбежал, стало неприятно, но Анастасии не стала ничего говорить, решила, что скажет, но потом.

Она на самом деле очень обрадовалась, что Анастасия выжила. Позвала служанку, чтобы та накрыла ужин и чай. И вот уже за ужином решила всё-таки поговорить.

— Анастейша, — на кравецкий манер начала Виктория Алексеевна

— Тётушка, называйте меня Стася, пожалуйста, — попросила Стася, и пояснила, — так мне теперь привычнее

Огульчина пожала плечами: — «Стася так Стася, называли же они друг друга с сёстрами Вики и Мари, так почему бы княжне не называться Стасей. Хотя звучит, конечно, совсем по-простому, словно баха.»

— Расскажи… Стася, что планируешь делать и где Алёша? Ты нашла его?

Стася проигнорировала пока вопрос об Алёше, но рассказала тётке, что хочет собрать княжеские роды.

— А замуж собираешься? — задала Виктория Алексеевна волнующий её вопрос.

Стася, сразу поняла откуда «ветер дует» и улыбнулась:

— До следующего года точно нет, пока дел много

Виктория Алексеевна поджала губы и уже собиралась племяннице рассказать, про то, что она сама ждать не собирается, и хочет замуж выйти… за жениха Анастасии, но вдруг в дверь позвонили.

Виктория Алексеевна первым делом подумала, что это Пётр Григорьевич вернулся, но к её удивлению за дверью обнаружился старший сын князя Урусова, одежда его была в беспорядке, и пятнах крови, за его спиной стоял молодой человек, которого Виктория Алексеевна сразу бы и не узнала, если бы не ярко синие глаза князей Троекуровых.

Глава 43

Лестросса. (Если рассматривать нашу реальность, то страна очень похожа на Швейцарию, которая начиная с 1815 года соблюдает политический и военный нейтралитет.)

До Лестроссы добрались без приключений, документы проверяли два раза при пересечении границ, но нигде проблем не возникло. Все в семействе Демидовых были похожи друг на друга, и пограничники во всех пунктах не нашли повода придраться.

Правда при пересечении первой границы, на выезде из Россимы, всем задавали вопросы, а Таня, по понятным причинам ответить не могла, и на вопросы пограничника за неё отвечала Варвара Васильевна.

— Напугалась она сильно у нас, с тех пор молчит

Пограничник, пожилой бах, покачал головой, но ничего не сказал. Видел уже и не раз, как уезжали из страны альты с такими вот напуганными, а иногда и пережившими насилие дочерями.

В Лестроссе у Демидова уже давно был куплен особняк, находившийся не в самом городе Берне, который считался столицей Лестроссы, а слегка повыше, на горе.

У вокзала Демидовых встречал мобиль, а за вещами приехали два конных грузовых экипажа.

Таня и Алёша, взявшись за руки влезли в мобиль, и Алёша, воодушевлённый какой-то безопасностью и свободой, начал рассказывать, как он с папой ездил на мобиле, и папа обещал его научить водить мобиль.

Но в какой-то момент мальчик осёкся, замолчал и всю оставшуюся дорогу смотрел в окно, сначала на стоявшие вдоль дороги небольшие симпатичные дома, каждый из которых был чем-то украшен, потом на деревья, когда ехали по аллее, и на горы, когда автомобиль уже свернул к особняку, расположенному немного на горе, с видом на большое озеро, которое находилось в самом центре города.

В особняке Демидовых было светло и чисто. Вокруг особняка был разбит небольшой парк, сам особняк представлял из себя небольшое, в два этажа прямоугольное здание с зимним садом посередине, на которым возвышалась пирамидальная крыша атриума.

Тане и Алёше Варвара Васильевна выделила покои, состоящие из четырёх комнат: небольшой, но уютной гостиной, двух спален, и комнатой для занятий, специально для цесаревича, который хоть и сморщился услышав, что скоро будут наняты учителя, но ничего не сказал, понимая всю ответственность, которая теперь на нём.