Глашатай бога войны (СИ) - Харитонов Дмитрий

К возвращению Ицкоатля шаман закончил лечение, и к Обсидиановому Змею вышел из лаборатории совсем другой человек: всё ещё со следами пережитого ужаса на лице, но взгляд стал уверенным, осанка — прямой, и только волосы остались всё теми же — седыми, словно у глубокого старца. На такого Микласа смотреть было гораздо приятнее — не приходилось бороться с собой, гоня прочь требование вести себя как подобает мужчине и воину. Воином Миклас не был, а что касается мужественности…

Вряд ли ему пришлось пройти в детстве и юности столь же суровую школу, какую прошёл Ицкоатль. Разбираясь в памяти Саркана, Обсидиановый Змей мог только поражаться тому, насколько мягко в этом мире относились к детям и друг к другу. Если бы учитель или даже отец вздумал наказывать своего сына, держа его над костром, в который бросили горсть жгучего перца, пожалуй, дошло бы до суда. Может быть, именно поэтому этим людям нужно было носить столько железа на себе, что их духу не хватало твёрдости?

Кроме того, он не знал, какими видениями пугал Микласа дух там, в пещере. Что одному человеку нипочём, другому может оказаться не по силам. Ицкоатля нечем было напугать — у него не было здесь никого, кроме побратима, но у Микласа есть семья. Что, если дух показал ему, как его родные умирают в муках, а он ничем не может им помочь?

В мире Ицкоатля к такому отнеслись бы стоически — потому что впереди страдающего ждал Тлалокан, рай для всех, кто мог удостоиться его благ, кроме воинов и женщин, умерших во время родов. Но в этом мире не знали ни богов, ни настоящего рая, ни страданий Миктлана, и были слишком привязаны к жизни. Для людей этого мира страдания близких были тяжким испытанием…

Гадать впустую Ицкоатль не любил, а спрашивать и бередить душу Микласа страшными воспоминаниями не хотел.

— Господин Саркан? — Миклас поклонился при виде Ицкоатля. — Господин Ласло сказал, вы с господином бардом меня спасли. Слов нет сказать, как я вам благодарен… Простите, если чем обидел — не в себе был…

— Пустое, — Ицкоатль отмахнулся от его извинений. — Но я смотрю, ты совсем молодцом держишься. Провожать тебя уже не нужно?

— Сам дойду, — парень широко улыбнулся. — Ох и страшно было… Господин Ласло обещал, что кошмары меня сучить не будут, амулет вот дал…

Он показал подвешенное на шнурке небольшое кольцо, заплетённое нитью наподобие паутины, с несколькими бусинками, сверкающими, как капли росы.

Ицкоатль кивнул. Амулеты он уважал, в силу их верил, и не сомневался, что спать Миклас будет хорошо и крепко.

— Господин Саркан! — подлетел к ним поварёнок. — Господин барон велел вам, как вернётесь, к нему в кабинет идти!

— А что случилось? — спросил Ицкоатль, жестом разрешая Микласу идти куда ему заблагорассудится. — Зачем его милость меня хочет видеть?

Матьяс знал всё и всех в этом замке. Было бы полезно расспросить его о причине интереса барона к своей персоне. Для заверенного королём договора было рановато… Игнака отпустили. Что ещё могло понадобиться Баласу?

— Не знаю, господин Саркан, но утром приехал посланник от барона Бертока… — с этими словами поварёнок удрал на кухню.

Что ж, так было понятнее, чего ждать. Либо объявления войны, либо требования выдачи виновника гибели баронского сына. И что решит господин барон?

Глава 19

На удивление, в кабинете не было никого, кроме барона. Даже неизменный стражник остался за дверью. Видимо, Балас Ботонд решил, что может доверять своему наёмнику. А может, разговор предполагался настолько секретный, что он решил рискнуть даже собственной безопасностью?

— Звали, ваша милость? — спросил Ицкоатль, прикрывая за собой дверь.

— Звал, — кивнул барон, указывая на свободный стул. — Садись. Поговорить надо.

Обсидиановый Змей послушно уселся и приготовился слушать, но Балас обратил внимание на его приобретение.

— У тебя обновка, я смотрю? — он протянул руку. — Покажи.

Ицкоатль поднялся, отстегнул ножны от пояса и протянул ему рукоятью вперёд — так, судя по памяти Саркана, требовал поступать этикет. Нельзя было обнажать оружие в присутствии барона, если только речь не шла о защите его жизни. А рукоять, обращённая к сюзерену, показывала, что подающий оружие ставит свою жизнь в зависимость от его милости.

Балас жест оценил — взгляд его смягчился. Он выдвинул талвар из ножен, полюбовался узорами на клинке, вернул его в ножны и отдал владельцу.

— Не самая частая вещь в наших краях. Я думал, ты больше по мечам. Почему вдруг сабля?

— Она дешевле стоила, — ответил Ицкоатль, не покривив душой. — К обеду доставят ещё бахтерец. Тот и вовсе недорого обошёлся.

Барон покачал головой.

— Не знаю, зачем нужна эта безделица, но тебе носить… Я тебя за другим позвал. Как продвигается обучение?

— Мои люди делают успехи, — уклончиво ответил Ицкоатль. — Всего несколько дней прошло, о серьёзных успехах говорить рано, но они стараются, и у них начинает получаться.

— Мне сказали, ты учишь их захватывать в плен, — Балас с интересом смотрел на собеседника. — Зачем тебе это? Это сложнее, опаснее наконец.

Ицкоатль улыбнулся. Этот вопрос он затрагивать не собирался, но раз барон интересуется… Почему бы не укрепить собственные позиции?

— Потому что на рынке говорят о скором походе, ваша милость, — пояснил он. — Государь собирается подавить мятеж. Но для этого ему потребуются солдаты, много солдат. И вряд ли королевских вербовщиков устроит мой плохо подготовленный отряд. Они захотят ваших обученных бойцов… И во всех окрестных владениях будет то же самое. Они заберут лучших. Что останется баронам? Те, кто похуже обучен, послабее, и даже этих солдат будет мало…

— И? — любопытство во взгляде барона стало заметнее.

— Это время — возможность, ваша милость. Что, если у кого-то на полсотни таких доходяг больше? Он вполне может решиться на захват ваших земель, чтобы потом сказать в своё оправдание: "Ваше величество, барон Ботонд вам изменил и собирался ударить в спину вашим войскам, я опередил предателя". Ему, пожалуй, сойдёт с рук такая выходка, а вы уже будете мертвы и не сможете себя оправдать.

— А чем мне поможет странная выучка твоих людей? — с недоумением спросил Балас.

— Убить — просто, ваша милость, — ответил Ицкоатль. — Но это обескровит ваше войско. Нас ведь тоже будут убивать. Рано или поздно ваши соседи могут договориться друг с другом, объединить усилия и напасть — и мы уже не отобьёмся. Но если мои люди будут захватывать в плен вражеских бойцов, пленников можно будет нанять для вас, ваша милость. Живые — они станут намного более ценными, чем просто убитые. Ваша армия будет расти и становиться сильнее за счёт пленных. Эти люди быстро поймут свою выгоду: служить вам и жить намного лучше, чем быть убитыми, а противостоять нападениям в составе более сильной армии — куда безопаснее, чем эту армию пытаться победить.

Взгляд барона стал задумчивым.

— Умно придумано, — признал он наконец. — Пожалуй, я отвечу барону Бертоку отказом.

— Я слышал, барон Берток прислал гонца, — Ицкоатль снова улыбнулся. — У него два выхода: объявить вам войну, за что его не погладит по голове король накануне похода, либо требовать мою жизнь — и ваши слова говорят, что ему нужна моя голова. Что бы он ни выбрал, он подпишет себе приговор.

— Почему ты так думаешь? — спросил Балас. — Я ведь всё ещё могу приказать отрубить тебе голову, чтобы решить дело миром.

— Потому что тогда Берток решит, что вы слабы, ваша милость, и можно продолжать свои набеги на ваши земли, — прямо ответил Ицкоатль. — Вам это ни к чему. Но предположим, вы отдадите такой приказ… Я ведь не стану ждать, пока меня казнят. Я совершу побег, проберусь в замок Бертока, убью его и предложу его голову вам в знак моей преданности.

— Вместо того, чтобы убить меня, пока я не отдал такого приказа? — этот разговор начал забавлять Баласа. Расслабленная поза говорила, что он не считает такой исход дела возможным. Но ему хотелось знать, что ответит наёмник.