И тут я увидела чудовище (СИ) - Началова Екатерина

Улыбка, рождающаяся в уголке рта, была вторым признаком. Возможно, ее видела только я. Но улыбка точно была. Он запирал ее там, в уголке, и не всегда вытаскивал на свет. И все равно это не отменяло ее существование.

А третьим признаком были действия. Их тоже было сложно поймать, потому что нелегко соединить сегодняшнее «люблю» с неожиданными поцелуями каждой фаланги пальцев через три дня. Или внезапное утреннее посещение, когда Ингренс появился из тайного хода, повернул сонную меня на спину, задрал ночную рубашку и просто приник щекой к голому животу, застыв на несколько долгих минут. Я спрашивала, что с ним, но Ингренс молчал. Мне осталось только гладить его по голове, понимая, что мой неприступный король просто захотел прижаться к теплому животу, и никак это не объяснять.

Не объяснял он многого. Отчасти я понимала, что не должна все знать — некоторое из того, что я о нем знала, приводило меня в ужас, который я никак не могла соединить с нежным и внимательным мужем, появляющимся в моей спальне. Но желания знать больше это все равно не отменяло. К сожалению, Ингренс далеко не всегда желал открываться, объяснять причины своих поступков и рассказывать о планах. Но я продолжала спрашивать, помня о том, что мне разрешили. Ингренс на вопросы не сердился, он тоже помнил, что разрешил спрашивать. Это второй отчетливый ритуал, который у нас появился: мой вопрос — и его ответ. Иногда ответ был уклончив, а порой — Ингренс отвечал так полно, что в моей голове раздавался взрыв еще из сотни вопросов, а после требовалось несколько часов на переваривание ответов.

— Помнишь, ты сказал, что увидел меня у Хрисанфра не впервые? А когда увидел?

Мы прогуливались по небольшой роще, что стояла у замка. Зимние деревья воздевали голые ветки в небо, моля о весне. Но до нее было еще далеко.

— Это? — Пепельные ресницы прикрыли светлые глаза на несколько секунд. Мне казалось, что Ингренс думает всегда — выдавать информацию или нет, сколько выдавать, с какой стороны выдавать, достоин ли собеседник сведений вообще. В этот раз Ингренс решил быть щедрым. — А, да. Несколькими днями раньше. Род Зеленохвостых предложил мне сделку: они поддержат меня, если я лишу титула твоего отца. Я тогда выпил зелье призрачной тени и прилетел на разведку. Я искал слабые места у твоего отца. И нашел тебя.

Рассчитывающая на романтичное описание первой встречи, я смогла только открыть рот, затормозить и возопить:

— Что-о-о? Какая еще сделка с Зеленохвостыми?

— Отец тебе не говорил? — Ингренс не удивился.

Оставшись невозмутимым, он начал рассказывать. Голос лился в мои уши как ртуть, повествуя невероятные, ужасные вещи: что Ингренс договорился с Хрисанфром и его отцом, что те хотели убрать папу, завладеть нашими землями; что сделка была неплохой, но ему нужно было больше. Очень спокойно Ингренс сказал, что не особенно хотел усилять Зеленохвостых, и предпочел для начала тайно посетить нас. Тогда он и увидел меня, тогда и придумал другой план. А чтобы точно меня убедить — принес труп на земли Зеленохвостых и назвал это провокацией Запада.

— Тот убитый? Так это все же ты? Ты... ты обманул меня? — я смотрела на мужа с ужасом.

Он отрицательно качнул головой, не подтверждая.

— Не сказал бы. Лишь добавил штрих, важную достоверную деталь. Я не говорил, что не убивал, просто задавал вопросы. Ты сама сделала нужный мне вывод.

Мой потрясенный взгляд был ему ответом. В этот момент я поняла, почему его называют чудовищем. Кровь не при чем. Никто не способен думать на таком же уровне как он, никто из высокородных не может с ним сравниться в замыслах. И я. Тем более я.

— Значит... они тебя не провоцировали? — я все еще не могла поверить.

— Коалиция уже начала формироваться. Я предпочитаю просчитывать варианты и действовать на опережение, Ри.

— А тело? Оно могло спровоцировать их...

— Они знали, что мне не выгодно дразнить их. Полагаю, Запад слегка удивился, но не нашел причины. Они списали этот труп. Он канул в беззвестность как непонятная, ничего не значащая деталь.

Я надолго замолчала, судорожно соображая. Если так, королевская задумка практически осуществлена — Зеленохвостые вынуждены исполнять клятву, не получив ничего. Мой отец тоже исполняет свою часть договора, поддерживая короля. При этом Запад остался разделенным. Король захотел большего — король добился большего. Уничтожил вероятную проблему на корню — до того, как она вообще проклюнулась на свет.

— Ты не договариваешь, обманываешь... Ты... играешь всеми. Будто куклами.

Умное, безжалостное существо смотрело на меня из лика того, кому я говорила «да» уже не меньше двух десятков раз.

— «Играю»? Слишком патетичное слово. Я вижу возможность и действую. Всего лишь.

— Ты же нарушаешь клятвы...

— Нет. Я не нарушил ни одного пункта. Клятвы и обещания я исполняю тщательно, дословно. Но надлежаще — только те, которые мне нужны.

Он снисходительно глянул на мое расстроенное лицо.

— Считаешь это неэтичным? Неправильным?

— Считаю, — подтвердила, хмурясь.

Серые спокойные глаза не выражали эмоций.

— Не замечаю твоего возмущения, когда перевожу часы, чтобы обойти клятву о неконсумации.

— Это другое! — краснея, сказала я, чувствуя в собственном голосе предательски звеняющую дрожь.

— Двойные стандарты? Очень понимаю, — Ингренс смотрел вперед саркастично. — Я придерживаюсь мнения, что клятвы должны работать на меня, а не я — на клятвы. Что было бы, если бы я прямо и честно исполнил условия договора, не думала? Твой отец был бы мертв или лишен титула. Ты бы вышла за Зеленохвостого и премудростям плотской любви тебя бы обучал он. Он же бы и сел на твоих землях. Твоя мать... Не знаю. Она ловкая женщина, возможно, смогла бы и выжить. Или ты сейчас скажешь, что заключение договора с Зеленохвостыми само собой не этично? Действие на опережение не этично? Хорошо... Честный и благородный король правит, не заключив нехорошего договора, Запад продолжает политику ненависти, несмотря на все призывы к миру и единодушию. Дальше доброго и хорошего короля любым способом смещают, а на его место садится какой-нибудь менее этичный Хрисанфр, который перекрашивает все из белого в зеленый и начинает вести совсем другую политику. Например, военную. Запад хочет новых земель, ты знала? Это несет смерти... Король служит не себе, а на благо стране, Кларисса. А правильность и этичность... Подобная философия часто не имеет ничего общего с разумом, процветанием и благополучием, что уж говорить о результате.

Острые льдинки серых глаз больно резали меня вместе со словами. Я упрямо сжала губы.

— Но как же чистоплотность?! После такого они не могут считать тебя... порядочным, достойным доверия. Не смогут доверять твоему слову. Как заключать с тобой договоры, зная, что ты в любой момент... можешь выполнить его ненадлежаще?

— Это официальное мнение Запада или ваше, леди? — Ингренс остановился и внимательно посмотрел на меня свысока. Отцепившись от его локтя, я не отступила, с вызовом выдержав взгляд.

— А если и мое? Мне можно на тебя положиться? Или однажды тебе будет невыгодно выполнять наш договор?

Мы встали друг напротив друга. Ингренс наклонился ко мне ближе, будто хотел поцеловать, но целовать не стал.

— Вот вы где... — из-за дерева буркнул отец, поспешно шагая к нам по поскрипывающему снегу. Демонстративно остановившись от нас метрах в пятнадцати, отец развернулся полубоком и уставился куда-то между деревьев. Ингренс глянул в его сторону с нехорошей, очень нехорошей усмешкой.

— А мне на тебя можно? — мурлыкнул рядом с губами. — Или однажды отец победит мужа?

Холодок прокрался по коже вместе с подслушивающим нас ветром.

— Что?

— Ты ведь не попыталась дать отпор отцу. Скрываешь, прячешь меня, как постыдную тайну. Сначала это было весело. Но теперь, двадцать пять клятв спустя, что будет, если мужу надоест прятаться по углам, а папенька наложит родительский запрет? Маленькая Кларисса подчинится его слову? А может добропорядочной дочери добропорядочного отца стыдно иметь отношения с нечистоплотным чудовищем Лисагора? Или ты ждешь, что я подвину твоего отца своими методами?