Мстислав Дерзкий часть 1 (СИ) - Машуков Тимур

— За это в Империи полагается смертная казнь, невзирая на чины и звания, — продолжила она. — Для Приказа Тайных Дел это дело принципа. Найти и уничтожить самого вызывателя. Стереть его в порошок.

Мы молча смотрели друг на друга, и это молчание было красноречивее любых слов. Оно говорило о главном. О той пропасти, что зияла между официальным долгом и нашей личной, частной войной. Приказ бросит все силы на поиски. Но найти — значит начать расследование. Копать. Поднимать пласты информации. Вызывать свидетелей. А вдруг чья-то лопата звякнет о наши собственные, так тщательно закопанные секреты? Вдруг чей-то любопытный взгляд со стороны заметит, что тени следователей из Приказа и нас самих иногда движутся в странном, подозрительном унисоне?

— Он знает, — тихо сказала Наталья, озвучивая мою самую черную мысль. — Тот, кто это затеял. Он знает о нас. Знает, что мы ведем свою игру. Это послание. Проверка на прочность. Вылазка разведки. Они бьют рядом, чтобы посмотреть, куда мы побежим. Как среагируем. Что выдадим.

Я отвернулся к окну. Ночь окончательно победила день. В темноте уже угадывались знакомые контуры моего поместья — островок порядка и условного покоя в море хаоса. Островок, который только что попытались атаковать.

— Федька Холодный, — произнес я его имя, и оно прозвучало как ругательство. — Его информация о Башне Молчания. О «Хозяине», что отдает приказы из тени.

— Мы молчим о ней, — мгновенно откликнулась Наталья. — Не передали в Приказ. И не передадим.

— Правильно, — я кивнул, сжимая пальцы на холодном подоконнике.

Камень был шершавым, реальным. Он напоминал, что все это — не сон.

— Если это ловушка, то вести в нее официальных следователей — значит подписывать им смертный приговор и хоронить единственную зацепку. А если нет… Если это и правда шанс выйти на него…

— … то этот шанс должен быть нашим, — закончила она.

Глава 20

Глава 20

Вот он — тот самый тончайший лед, по которому мы ступали каждый день. С одной стороны — долг перед Империей, присяга, данная графиней Приказу. С другой — жажда личной мести, необходимость скрывать свои действия и тайное, жгучее знание, что наш враг слишком силен и хитер, чтобы противостоять ему в открытую, по уставу.

Это нападение не было случайным. Это был результат расчета. Холодного, безжалостного и очень точного. Кто-то очень могущественный играл с нами, демонстрируя, что может дотянуться до самого порога этого дома. И требовал ответа.

— Хорошо, — я глубоко вздохнул и повернулся к Наталье. В глазах уже не было ярости. Только решимость, холодная и отточенная, как клинок. — Значит, мы будем играть. Приказу мы предоставим ровно столько, сколько они уже знают или могут узнать сами. Круг, умертвия, жертвоприношение. Не больше. Пусть бросят все силы на поиск вызывателя. Это отвлечет их и даст нам необходимое время.

— А мы? — спросила Наталья, но в уголках ее губ дрогнула тень улыбки. Она уже все понимала.

— А мы, моя дорогая, проверим информацию Федьки сами. Без свидетелей. Без протоколов. Башня Молчания… — только я произнес это название вслух, и в кабинете будто стало холоднее. — Если этот «Хозяин» и правда появляется там, мы найдем его первыми. И выбьем ответы. Любыми способами.

Она кивнула. Ни страха, ни сомнений. Только готовность. Это было наше общее дело. Наша война. Война в тени, где нельзя было кричать о своих победах и нельзя было просить о помощи, чтобы не показать слабость.

Я посмотрел на нее, на свою верную союзницу в этом кромешном аду, и впервые за этот вечер чувство бессильной ярости отступило, сменившись чем-то иным. Чем-то опасным, но необходимым. Предвкушением охоты.

— Мне надо время, не много. Еще день или два, пока я полностью не восстановлюсь. Мы будем ждать. Пусть Хозяин думает, что мы ничего не знаем. Пусть расслабится. Ну, и надо дождаться, пока в поместье станет поменьше лишних глаз.

Наталья молча кивнула и вышла, растворившись в темноте коридора. Я остался один. Смотрю в ночь, за которой скрывается невидимый враг, и чувствую, как в груди закипает не ярость, а холодная, безжалостная уверенность хищника, идущего по следу.

Они начали эту игру. Но закончу ее я.

Неделя. Целая неделя была вычеркнута из жизни, украдена болью и немощью. Я лежал в своих покоях, прислушиваясь к тому, как за стенами бушует жизнь, которую я должен был контролировать, и ненавидел каждую секунду этой вынужденной неподвижности. Моё тело, обычно послушное и сильное орудие, предательски дрожало от слабости. Каждый шрам, оставленный когтями умертвий, горел огнём, напоминая не столько о боли, сколько о собственном бессилии. О том, что меня, Мстислава, смогли достать, ранить, выбить из седла у самого порога ставшего, пусть и временно, моим дома.

Но воля и закалялась в этой немощи, как сталь в горне. Я изнывал, но не сдавался. И вот настало долгожданное утро, когда я поднялся с постели, и голова не закружилась, а в мышцах появилась не просто возможность двигаться, но и знакомая упругая сила. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь тяжелые занавески, уже не резал болезненно глаза, а казался живым и острым, как клинок.

Я подошёл к стене, где на дубовых стойках покоилось моё второе «Я». Меч. Его длинный, прямой клинок отливал холодным, сдержанным светом. Я снял его, и знакомая тяжесть в руке показалась мне не грузом, а возвращением утраченной части себя. Рукоять, оплетенная чёрной кожей, идеально легла в ладонь, и пальцы сами собой сомкнулись в привычном хвате. Это был язык, понятный без слов. Язык силы и решимости.

Я еще раз мысленно поблагодарил неизвестного мне Артура и того, кто выковал этот меч. Да, это не мое привычное оружие, но даже когда сила полностью вернется ко мне, я его не оставлю. Предать подобное оружие, не раз уже спасавшее мне жизнь… Да меня за такую подлость предки проклянут.

Пистолет лежал на столе рядом, в простом кожаном чехле. Я развязал шнуровку. Непривычный запах воронёной стали, густой оружейной смазки и чего-то ещё, сладковатого и приторного, ударил в нос. Освящённый порох. Пули, аккуратно отлитые, лежали рядышком. Я взял одну. Холодный, смертоносный кусочек свинца. На нём был вытиснен крошечный, уродливый для моего взгляда знак — молот Сварога.

Презрительная усмешка искривила мои губы. Как же я ненавидел этот символ! Ненавидел его храмы с их душными, сжигаемыми в «священном огне» травами и лицемерными проповедями о свете, за которым всегда пряталась тень. И теперь мне приходилось уповать на его «благословение». Я сморщился: это было горько, как полынная настойка. Но его освящение жгло нежить пуще пламени, а в войне, что я был вынужден вести, нельзя было выбирать оружие из эстетических или идейных соображений. Принципы были роскошью, которую я пока не мог себе позволить. Важен только результат.

С глухим щелчком я вставил обойму, поколебавшись, все же убрал пистолет за широкий кожаный пояс. Холод металла просочился через тонкую ткань рубахи, прижался к телу — постоянное и неумолимое напоминание о выборе, которого у меня не было.

За эти дни поместье Темирязьевых из кипящего улья превратилось в опустевшую, настороженную крепость. Все агенты, все военные были брошены на скрипучие колёса расследования. Они перетряхнули Изборск так, как не трясли его со времён лихолетья. Вскрыли каждый подвал, подняли каждую крышу, заглянули в каждую щель. Они вытащили на свет божий всё мелкое жульё: воров, скупщиков краденого, браконьеров, раскольников, деревенских колдунов-самоучек. Тюрьма ломилась. Воздух в городе был пропитан страхом и доносившимися из застенков криками.

Итог? Ничего. Суета, мышиная возня. Хорошо спрятанный муравейник, который потревожили палкой. Ни намёка. Ни единого шороха или слуха о том, кто способен на такое — принести в жертву людей, чтобы вызвать высшую нежить. Тот, кто это провернул, был призраком. Тенью, которая растворилась, сделав своё чёрное дело, и насмехалась над нашей бестолковой суетой.