Как злодейка кукурузу выращивала (СИ) - Джейкобс Хэйли

Разумеется, поскольку она росла в столице, как бы ни пытались преданные Лиссандре слуги, слухи невозможно было остановить. О нравах юной герцогини Сваллоу знали даже за пределами королевства.

Те, кто прежде уважал или боялся ее отца, очень способного и опередившего в помыслах и изречениях свое время человека, в открытую насмехались над его наследницей, высказывали неискренние сожаления о том, какая судьба ждет эту прославленную предками в веках семью с такой преемницей, а на самом деле с нетерпением ждали падения древнего рода, готовые, словно падальщики, немедля накинуться на все его богатства.

До Лиссандры доходили обрывки этих глумливых разговоров.

Не умея себя сдерживать, она приходила в бешенство и вступала в открытые конфронтации со сплетниками, лишь подначивающими ее на очередной позорящий фамилию скандал, доказывая собственную репутацию.

Долгое время имея дело с грязью, невозможно не запятнаться.

Если так подумать, прежняя Лиссандра вызывает только жалость: одинокая, не умеющая доверять людям, ждущая от всех предательства и легко поддающаяся эмоциям.

Но это не умаляет ее проступков. Равно как отрочество без родителей и надлежащего надзора не оправдывает того, что она превратилась в спесивую, агрессивную и надменную девушку.

— Дальше я поеду верхом. Пусть Милли поедет с кем-нибудь из ваших подчиненных, а карету отправьте с поклажей, — озвучиваю капитану свое намерение.

С тех пор как полгода назад я открыла глаза в теле Лиссандры, злодейки прочитанного мной не до конца романа, отношение приближенных и слуг герцогини ко мне претерпело перемены.

Тогда капитан Грилиш был самым подозрительным из обитателей особняка.

Кажется, он и сейчас не особо верит в то, что его госпожа изменилась. В отличие от горничной Милли, которая больше всех настрадалась от жестокого нрава предыдущей хозяйки тела. Возможно, нынешняя ее верность и безмерная забота — этакое проявление стокгольмского синдрома?

Раз за разом на деле, а не только на словах, мне приходилось доказывать, что я не та Лиссандра, которую они знают и боятся.

Но если подчиненные и прислуга прислушались и поверили, то о посторонних — тех, кто привык глумиться над ведьмой-герцогиней, подобного не скажешь.

Примирение с Эльвиной — трюк. Публичные извинения перед всеми, кого ранее оскорбила или обидела Лиссандра — сплошной фарс. Вот во что они верили.

Им не нужна была моя искренность. Они продолжали ждать зрелищ тогда, когда я отчаянно боролась за право на мирное существование.

И я…сдалась.

Чем дальше делать из себя посмешище и рисковать, что очередное событие сюжета может стать для такого козла отпущения, как я, последним, лучше тихо удалиться со сцены чужого спектакля.

— Вы уверены, леди?

Абсолютно.

Карета слишком медленно едет. Я же хочу оказаться как можно быстрее подальше от столицы. Сидение в экипаже без дела угнетает.

Я решилась на то, о чем долго думала и никак не осмеливалась прежде претворить в жизнь. Я сбежала.

Пожалею ли я о своем решении позже?

Беспокойные мысли и болезненное сердце не дают покоя.

Действительно ли я оставила всякую надежду, или это очередной самообман?

3

— Нет, вы что, серьезно?!

— У вас должно быть разрешение на ввоз. Без него, провозить незарегистрированные в реестре товары запрещено.

— Это возмутительно!

Обращаю внимание на купца восточного происхождения, ругающегося с офицером королевской таможенной службы. Люди королевства Азарин светлокожие, этот же человек низкого роста, смуглый, с темными глазами и волосами, явно родом оттуда, где жарко и много солнца. А еще его выдает акцент.

Купец пинает один из десятка набитых до отвала мешков.

Щурюсь: что же там такого интересного внутри? Контрабанда? Но чего именно?

— И что мне делать с этим добром? Знаете, сколько я потратил, чтобы переправить эти мешки через девять врат прямиком с соседнего континента?!

Увы, ни ругательства, ни мольбы не разжалобят привычного к таким ситуациям таможенника.

— Экое дело, ваш реестр!

Купец, будучи представителем народа с горячей кровью, предается эмоциональности.

Миры разные, но люди везде одинаковые. Королевство ли с монархией, или демократическая республика со своими свободами и правами, а система не жалеет никого. Формальности должно соблюдать каждому.

Продолжаю с растущим интересом наблюдать за разворачивающейся сценой, параллельно поглаживая по морде подведенного ко мне капитаном коня и медленно продвигаясь в очереди к вратам отправления. Пока не отправим багаж вперед, не сможем продолжить путь дальше налегке.

Восточный мужчина сплевывает под ноги офицеру таможни, бросив несколько фраз на своем родном языке. Полагаю, что ругательства.

— Это можно, — устало вздыхает офицер, кивнув сначала на груженые повозки.

— Но те, — блюститель порядка указывает пальцем на поклажу, о которой идет спор, — нельзя. Не положено.

Пока Грилиш и остальные оформляют весь мой багаж внутри здания с вратами, убиваю время снаружи, невольно подслушивая разговор купца и таможенника.

Другие караванщики тоже спорят и пытаются гнуть свое, но без того чувства, с каким ругается этот низкорослый восточный мужчина.

Вот это огонь, вот это ярость, неподдельные эмоции!

Хотелось бы мне тоже так разозлиться.

Но с самого попадания в этот мир я только и делаю, что проглатываю обиду и подавляю злость. Это стало настолько привычным действием, что, кажется, все мои чувства потеряли цвет и заменились безразличием.

Купец не выдерживает, бросается к одному из мешков, сует в него руку и трясет ею перед безжалостным офицером.

Меж его сжатых пальцев мелькает что-то желтое.

Признаюсь, мое любопытство, что же там такого незаконного пытается провезти торговец, с каждой минутой наблюдения за спором только росло. А такое случается крайне редко.

Таможенник качает головой, не вняв даже этому показательному жесту доказывающего свою правоту восточного купца, и тогда тот, выйдя из себя окончательно, яростно бросает в офицера то, что было у него в кулаке.

Горсть чего-то желтого летит, словно картечь, в таможенника и разлетается в стороны.

Передо мной на влажной от недавнего ливня земле рассыпаются желтые, словно золото, семена.

Наклоняюсь, беру несколько в руку и подношу поближе к глазам на ладони особенно крупное семечко.

Это же кукуруза!

Вернее, ее семена. Сухие и твердые, оранжево-желтые. Вот это да! Значит, в этом мире все же есть другие культуры помимо пшеницы!

— Я куплю!

Таможенник, собравшийся уже задержать купца за нарушение порядка и противодействие властям, и восточный торгаш оборачиваются в мою сторону.

— Все мешки, что у вас есть.

— Ввоз незарегистрированных в реестре товаров…

Отмахиваюсь от сухих возражений офицера.

— Я их вывезу. На свои земли.

Снимаю с правой руки кожаную перчатку и демонстрирую на среднем пальце печатку с гербом и янтарем по центру.

Челюсти падают не только у участников конфликта, но и у всех охочих до зрелищ наблюдателей. И вовсе не из-за оскорбительного в моем прошлом мире жеста.

Сразу же доносятся до ушей перешептывания:

— Один из семи великих!

— Правитель феода…Но из какой сюзеренной земли…

— Женщина-герцог… Это мадам из рода Розенторнов?

По факту, хоть Азарин и считается королевством с монархической формой правления, я, будучи человеком из более продвинутого политически мира, с уверенностью могу сказать, что организация власти в стране больше походит на конфедерацию.

Семь отдельных территорий объединились поначалу для ведения войн, защиты собственных земель и беспошлинной торговли, руководствуясь тем, что имеют схожие традиции и культурные особенности, говорят на одном языке и преследуют одинаковые интересы.

Правители семи земель созвали Первый собор, на котором определили среди его членов того, кто поведет их вперед, и назначили его главным.