Тайна доктора Авроры (СИ) - Александра Федулаева "Сандра Барро"

На миг всё замерло. Даже ложка, падающая в тарелку, прозвучала бы как гром. Я встала, склонила голову. Изучающе посмотрела на лица гостей. И увидела, как побледнел Эван. Наши глаза встретились, и я увидела в них что-то похожее на растерянность. Он не сказал ни слова. Я же — не дрогнула. Только отступила на шаг в сторону, ближе к Сеймуру.

Когда обед закончился и гости начали уходить, Эван подошёл к нам. Я, поддерживаемая лордом Сеймуром, стояла рядом, стараясь сохранять достоинство.

— Поздравляю вас с обещанной судьбой, — сказал он, глядя нам в глаза. — Пусть этот союз будет крепким и принесёт вам обоим спокойствие.

Сеймур сдержанно кивнул, но я заметила, как дрогнула его рука.

— Спасибо, милорд, — ответила я ровно. Всё, что хотелось сказать, осталось где-то глубоко внутри.

Я не помню, как добралась до комнаты. Сняла перчатки, расстегнула платье и отпустила Бетси, обеспокоенно наблюдавшую за мной. Вечер за окнами казался сине-серым, выцветшим, с едва слышным шорохом листвы и тишиной после насыщенного дня.

Устроившись у окна, подтянула колени к груди. Марс куда-то исчез, не выдержав суеты, и его отсутствие особенно остро ощущалось сейчас. На моих коленях лежала салфетка с лавандовым ароматом, взятая со стола. В голове вихрем проносились мысли: бокалы, шёпот, долгие взгляды, поздравления и те несколько слов от него — сдержанные, ровные, но острые, как лезвие. «Поздравляю вас»…

Я не заплакала сразу. Только когда за окном мелькнула какая-то птица, и в комнате что-то чуть качнулось — будто ниточка оборвалась в груди. Тогда я уткнулась лицом в подол и позволила слезам течь, беззвучно и глупо. Я не плакала по отцу, с ним я уже попрощалась. Я плакала по себе. По той части меня, которая, кажется, осталась за тем длинным обеденным столом.

Когда дверь тихо скрипнула, я даже не подняла головы.

— Аврора, — прозвучал голос, полный мягкости, немного хрипловатый. — Можно?

Я обернулась — леди Агата стояла на пороге, не в вечернем платье, а в простом тёмном шёлке, с платком в руках и усталым лицом, в котором светилась тревога. Она вошла и села рядом, не дожидаясь приглашения. Положила руку мне на плечо.

— Ты плачешь не оттого, что согласилась на брак, — сказала она негромко. — А потому что, возможно, сердце твоё хотело другого.

Я не ответила. Только сжала пальцы, будто хотела удержать в ладони что-то невидимое, ускользающее, как тепло.

— Я женщина, дитя моё. И я была молодой. И, может, не такой упрямой, как ты, но тоже знала, каково это — заглушать чувства ради долга, ради чести, ради покоя других, — она усмехнулась, горько. — Ты думаешь, мне не знакомо это выражение — «поздравляю», когда в груди пылает всё, кроме радости?

Она обняла меня, когда я снова всхлипнула. Сухо, осторожно, но по-настоящему.

— Ты поступила правильно, — продолжила она. — Мудро, благородно, решительно. Ты отказалась от чего-то, что могло бы стать... другим. Но я обещаю тебе, Аврора: это не был твой последний шанс на счастье.

Я оторвала лицо от её плеча. Она вытерла мне щёку своим кружевным платком и посмотрела так внимательно, что мне стало тепло — будто кто-то действительно видел меня насквозь, и всё равно не отворачивался.

— У тебя будет ещё весна, — сказала она. — Ты всё равно будешь счастлива. Не сейчас, нескоро может быть, но обязательно. Потому что ты умеешь любить.

Мы долго сидели в тишине, пока за окном не вспыхнула первая звезда. Леди Агата поднялась, поправила платок и сказала перед тем, как уйти:

— А пока… не прячь слёзы. Они признак не слабости, а силы. Верь мне. Я тоже плакала. Но потом — смеялась. И ты будешь.

И я поверила.

Утром третьего дня, после поминального обеда, карета для леди Мэриэн была подана к парадному входу. Кучер терпеливо держал лошадей, а слуги с холодной вежливостью укладывали в экипаж дорожные сундуки. Леди Мэриэн стояла на крыльце в дорожной шляпе с вуалью, сжав перчатки в руке, и разговаривала с Генри.

Я почти не слышала слов, но по взгляду и выражению лица поняла многое. Она пыталась его уговорить. Он стоял, скрестив руки за спиной, выпрямившись, как всегда. Говорил спокойно, но уверенно. Она хотела остаться в Рэдклифф-Холле, но Генри был непреклонен. Он разрешил ей только навещать Фелисити — если она будет вести себя благоразумно. С этими словами он склонил голову, попрощался и ушел не оглядываясь.

Мачеха долго стояла у крыльца, задумчиво оглядываясь на дом. Она будто хотела запомнить каждую деталь, каждый камень. Затем она подозвала к себе Фелисити, которую в этот момент обнимала леди Агата. Мэриэн поцеловала дочь, вытерла ей слёзы и села в карету. Двери захлопнулись, оставляя всех позади. Колёса медленно тронулись по гравию, и спустя несколько минут она исчезла за поворотом, унося с собой слишком много воспоминаний.

Я стояла у окна и не чувствовала ничего. Ни злости, ни облегчения — только усталость. Как будто старая драма подошла к последнему акту, и все роли были сыграны.

Тем же днём уехал и лорд Сеймур. Он направлялся в Элдермур — своё родовое поместье, чтобы подготовить его к моему приезду. Уже совсем скоро я должна была стать его женой, графиней Элдермур, и поселиться под его крышей.

Мы провели вместе два дня — почти случайно, но как-то по-своему естественно. Гуляли по саду, обсуждали книги, он рассказывал о поездках, о людях, которых знал, о местах, где был, с таким ироничным юмором, что я не раз смеялась вслух. И смех мой был не вымученным — он рождался сам, как капля дождя, скатившаяся с листа.

Николас рассказывал о Элдермуре, о своей матери, умершей много лет назад, о друзьях, о детстве, которое провёл среди вересковых полей и вековых деревьев. Он оказался не просто спокойным и уважаемым человеком. Он был живым. Тёплым. Умным. Не из тех, кто бросает красивые фразы, а из тех, кто действительно слушает, когда ты говоришь. Кто не смеётся над твоими страхами, а говорит: «Расскажи ещё».

Я успокоилась рядом с ним. Это не было похоже на влюблённость из южных романов, где сердце трепещет при каждом шаге. Нет, это было нечто иное. Словно в его присутствии можно было дышать свободно, не задумываясь об этом. И это ощущение... Оно было удивительно приятным.

Мы попрощались у кареты. Он взял мою руку в перчатке, склонился над ней, но не просто поцеловал, а задержал на мгновение, будто передавая через прикосновение то, что не мог выразить словами.

На следующий день после отъезда, его управляющий — сухощавый, строгий человек с манерами дипломата — прибыл с особым поручением. Он вручил мне маленькую бархатную коробочку.

— Его сиятельство, граф Элдермур, лорд Сеймур, просил передать вам, миледи, — сказал он, чуть поклонившись, а затем добавил: — Вы наденете его в день вашего венчания.

Внутри лежало кольцо — старинное, из белого золота, с тёмно-синим сапфиром в обрамлении мелких бриллиантов. Оно было не просто драгоценностью — оно принадлежало семье Сеймуров поколениями. Символ рода, доверия, избранности.

Я смотрела на кольцо, и мне казалось, что в его прохладном блеске — всё моё будущее. Надежда, спокойствие, дом.

Венчание назначили в приходской церкви неподалёку от Рэдклифф-Холла. В воскресенье во время службы было оглашено первое публичное уведомление о грядущем браке — как у нас, так и в приходе лорда Сеймура. Я сидела на церковной скамье, чувствуя, как учащённо бьётся сердце. Имя моё прозвучало на весь храм: «леди Аврора Рэдклифф, обручаемая с лордом Николасом Сеймуром, графом Элдермуром». Я слышала, как рядом сдержанно ахнула одна из прихожанок, а Бетси сдавленно вздохнула, сжав мне руку.

Но я уже не боялась.

Глава 37

Утро окутало Рэдклифф-Холл туманной тишиной. На полях серебрилась дымка, из которой проступали очертания конюшни, шпилей часовни и старых деревьев у аллеи. В воздухе витал покой, не нарушаемый ни суетой, ни звуками. Лишь изредка слышался стук копыт по гравию да шорох юбок за закрытыми дверями.