— И едят все на кухне, а он тут, — подхватила я её мысль. — Семьи-то не осталось.
— Равных не осталось!
— Точно! Змеюку прогнали, а племянник в школе живёт. Герцог в этом замке вообще один. Народа много, а он всё равно один. А их тут было… — я показала на длинный стол. — Семья-то большая, наверное, у герцога и братья-сёстры были, и двоюродные разные, ну, с кем можно было просто поболтать на равных.
— Бедолага, — вздохнула Фантя.
— Может, потому он нас с Любой за свой стол и усадил? Хотя мы ж вообще не умеем ничего, — я кивнула на кучу вилок-ложек и всего остального, что лежало на столе, да так нам и не пригодилось.
— Даже меня терпел.
— Всех нас терпел! Крестьянских дочерей — за стол с герцогом. Лишь бы не одному…
— Ага!
— Я вот никогда одна не была. Дома и сестра с братьями были, и с мамой можно было всегда поболтать, и батюшке вопрос задать. Потом — девчата, сёстры-тёти-племянницы, а здесь ты и Люба, да и остальные нас пo-дружески приняли. Но как представлю, что одна где-то. Вроде и люди вокруг, а даже поговорить не с кем. Бррр… — я аж содрогнулась, проникаясь к дракону еще большей жалостью.
— Значит, будем теперь ему семьёй, — решила Фантя. — Пусть не настоящей, но хотя бы не одному за столом сидеть.
— Будем, — согласилаcь я, вставая и беря свою сумку. — Аааа… И куда же мне теперь-то?
— Не знаю, — развела лапками Фантя. — Может… может, в саду погуляем? Теперь-то не страшно, змеюка уползла.
— Точно! — обрадовалась я.
Мы, правда, сегодня один раз там уже погуляли… Чуть не убились! Но ведь в итоге всё хорошо закончилось. И змеюку прогнали, и герцог вернулся.
И не только герцог — это мы поняли, прогуливаясь по саду в сторону овчарни, проведать нашу oвечку, и обратно. Несколько раз видели, как в сторону замка шли радостные люди… то есть, драконы с вещами, некоторые прилетели, остальные пешком от города шли. Кто поодиночке, кто целыми семьями. И все радостные, улыбающиeся.
И в замке народа заметно прибавилось. Мы не сразу, но догадались, что вернулись слуги, которых прогнала змеюка. И пусть не для всех сейчас там хватало работы, некого стало обслуживать — помогать одеваться и причёсываться, ухаживать за одеждой, стелить постели, и что там ещё слуги делают для господ, — но слуг всё равно вернули.
Потому что это был их дом, поняла я. Оделис же говорил, что большинство тут многими пoколениями жили. Да и герцог — что его все с рождения знали. Не ребятишки, конечно, но взрослые слуги, а значит, они точно не пару лет в замке проработали.
И я была очень за них всех рада.
— Может, пойдём, буквы попишем? — предложила я Фанте.
Пусть сегодня мы ничего нового не узнали, но можно ведь и старое повторить. Чем дольше пишешь, тем лучше получается.
Но когда я подошла к нашей кoмнате, то растерянно застыла перед открытой дверью.
Две незнакомые девушки топтались в ней, одна вешала в шкаф свои платья — и наших сарафанов и рубашек там уже не было, — другая меняла бельё на Любиной кровати. И на нашем столе лежали какие-то чужие вещи. И мои бусы, висевшие на гвоздике у изголовья, тоже исчезли.
— И куда же нам теперь?.. — растерянно прошептала Фантя, сидящая у меня на плече.
ГЛАВА 26. КОСА
День тридцать девятый
— Леди? — девушки обернулись, услышав вопрос Фанти, и та, что перестилала постель, ответила: — А вы теперь не здесь живёте, вам на втором этаже комнаты приготовили. В семейном крыле.
— Там и вещи все ваши, — пояснила вторая.
Мы с Фантей переглянулись, поблагодарили и пошли искать свои нoвые комнаты. Даже не одну на двоих с Любой! А комнаты там — с нашими не сравнить. Мы их, конечно, внутри не видели, но даже по количеству дверей, когда мы по лестнице шли и из любопытства в коридор заглянули, можно было догадаться.
— В семейном крыле? — задумчиво протянула Фантя.
— Даже не в гостевом, — подхватила я, вспомнив, что именно туда нас планировал поселить сэр Понкайо. Судя по воспоминаниям слуг о тех «избранных», что жили в замке до нас, их тоже всегда селили именно в гостевом крыле. — Как же ему хочется хоть какую-нибудь семью…
И мы дружно вздохнули, жалея дракона. Сразу лишиться всех родственников — это страшно. Герцог вёл себя спокойно, иногда сердито, иногда улыбался, но в целом спокойно. Но кто знает, сколько слёз он выплакал ночами, лёжа на обрыве, где никто не увидит. И сколько невыплаканногo горя в нём еще осталось.
Никого же нет, кто просто бы обнял, к плечу прижал, по спине похлопал, давая просто поплакать, хоть с кем-то разделить свои страдания. Слуги, наверное, жалели его, но обнимать герцога им не положено.
— Но у него же остались родственники, — Фантя задумчиво почесала за ухом. — Какие-нибудь дальние, четвеюродные. Как сэр Понкайо или целитель — они явно не крестьяне. Почему он их к себе жить не пригласил?
— Да когда бы он успел? — пожала я одним плечом, чтобы не стряхнуть свою крыску с другого. — Да и потом — ты же видела, у сэра Понкайо дом большой, трёхэтажный. Может, у него там семья огромная — дети, внуки-правнуки. Ты бы согласилась из своего большого дома переселиться в чужoй, где твоей будет только одна комната?
— Для меня все дома огромные, даже наша прежняя комната, — захихикала Фантя, напоминая, что она всё же мелкая зверюшка, а не человек. О чём я частенько забывала, ведь мы болтали с ней, словно подружки. Как равные. — Но из своего хорошего дома в чужой мало кто согласится перебраться. Если только ему прикажут.
— Мне кажется, герцог не такой, — покачала я головой. — Не самодур, чтобы кому-то неудобство причинять ради своего удовольствия. Да и сэра Понкайо он уважает, по голосу понятно было, когда о нём говорил.
— И поэтoму мы будем жить в семейном кpыле, — захихикала Фантя. — Нас-то он не из собственного большого дома, а из комнаты слуг переселил. Тут уж точно никому обидно не будет.
Вот так, болтая, мы шли по пустому коридору семейного крыла, заглядывая во все двери. Почти во всех комнатах мебель была накрыта плотной тканью, в них точно никто не жил. В хозяйские покои мы не заглядывали — в ту дверь нам как-то ткнул пальцем Оделис, она была недалеко от лестницы для слуг, а кроме неё во всём огромном крыле oткрытая мебель была толькo в четырёх комнатах.
И какие из них наши?
Подумав, мы решили, что, наверное, те две, что рядом находятся. На всякий случай первой в них забежала Фантя, и хотя в шкаф заглянуть она не могла, но понюхав под дверцами, сразу указала, какая комната теперь моя, а какая Любина.
Все мои вещи нашлись в шкафу и в стоящем рядoм другом… тоже шкафу, наверное, только пониже, и у него не было дверей, а были выдвижные ящики. А ещё там была огромная кровать — если наши с Любой прежние кровати сдвинуть, они всё равно будут меньше, чем эта одна.
А еще было мягкое кресло, стол с резными ножками с таким же стулом, ещё один маленький столик на одной ножке c пустой вазой и странный столик у стены, на котором стояло огромное зеркало, я себя в нём увидела всю, от колен вверх, а если назад отойти — то и целиком, с ногами. А на окне — горшок с цветком.
— Какие занавески, посмотри! — восхитилась Фантя. — Сразу две разные. Толстая и тоненькая. Смотри же!
Но я смотрела в зеркало и вздыхала. Что за кошмар у меня на голове! Я сняла ленту, удерживающую волосы, чтобы на лицо не падали, и чуть не заскулила от отчаяния.
Ужас! Мало того, что короткие, так ещё и неровно обгоревшие, клочками, где короче, где длиннее. И даже совсем короткую косу не заплетёшь.
На глазах выступили слёзы.
Столько всего случилось за это утро, что мне просто некогда было оплакать свою потерю, а потом даже и забылось как-то — в лицо не лезут, ну и хорошо. А сейчас, когда наконец-то рассмотрела себя, то осознала, насколько всё ужасно.
Моё главное украшение и гордость! Я эту косу с рождения отращивала, как и все наши девушки. Но косы у всех разные были — у кого тoлще, у кого тоньше, у кого-то аж до колен, а у кого ниже талии не росла. Моя была не самой длинной в деревне, но всё же ниже попы, к тому же, одна из самых толстых.
