Чужая тень II (СИ) - Михалек Дмитрий Владимирович

— Даже не знаю… — пожал я плечами.

— Да все ты знаешь… Отчасти это даже мудро. Но обещание я выполню — как-никак, на мне печать. А если не выполню, то меня сожрёт зверь, а ты останешься без товарищей. Делов-то…

— И как же ты это сделаешь без силы, которую может дать меч? — поинтересовался я.

— Я вспорю Залы стенаний. Это не очень-то и сложно, куда сложнее собрать энергию на это и потом убежать от сельтаров. — Ящер снова остановился и обернулся ко мне. — Ты, наверное, не знаешь, почему тень некроманта выбралась из сферы?

— Нет. И почему же? — Я тоже остановился.

— Потому что её притянуло к тематической сфере после моего первого взлома послесмертия. Твои товарищи, которых ты похоронил тут, тоже так смогут, но для этого мне нужно в столицу. Да, пехотинец, ты действительно везунчик, всё складывается в твою пользу. Когда сюда пришлют из столицы армию, а это, как говорится, к гадалке не ходи, я тайком проникну в свою башню и ударю оттуда с помощью своих запасов. А дальше вы — сами по себе, я — сам по себе. Можешь считать это моей платой за то, что пустили меня в сферу.

— Так всё-таки почему ты уволился, раз всё работало на тебя?

— Когда доживешь до моих лет, то станешь, как парящая птица, понимать, куда дует ветер, — загадочно произнес Ящер. — Вовсе не обязательно попадать в шторм, чтобы увидеть его приближение.

— Получается, «мы» — тот самый шторм?

— Не вы, а некромант. Некросферы не просто так были взяты под охрану. Использовав некромагию, можно после каждой битвы приумножать свою армию во много раз. Некромагия — настоящая зараза в мире культиваторов, даже хуже демонологии.

— Демонологии? — переспросил я.

— Бесологии, если точнее… Но у них есть одна общая черта. Ум некроманта часто сам бывает поражен его токсинами, а у демонологов часто демон пожирает тень.

— Погоди, — заговорил я, смутно припоминая давно прочитанное. — Есть трактат Триединого, где сказано, что все, кто себя хорошо ведет, попадают в Залы покоя, а те, кто плохо — в Залы стенаний. И тех, и тех охраняют сельтары. Бесы же — это те, кто умер и не попал ни туда, не туда и прячется от света Триединого под землёй, а демоны — это чёрные сельтары, отстранённые от дел за провинности. Разве не так?

— И этого тебе учитель не рассказал, да? До прихода Триединого тени темномирцев перерождались в Тёмном мире, а самых нерадивых задерживали в Зале стенаний на перевоспитание. То же самое было и в Светлом мире, только с Залами покоя. После прихода единой веры тени стали просто распределять по залам навечно. Согласись, пехотинец, глупо держать какую-нибудь тень вечно в Залах покоя только потому, что ее обладатель жил праведной жизнью. Так Триединый ослабил род темномирцев, лишив ваш/наш мир опытных теней таких, как Илькаар. И теперь тут, в Тёмном мире, живут лишь молодые тени типа тебя.

Маг повернулся, чтобы взглянуть на меня сквозь тени, и замер, видимо только сейчас, увидев дуальный артефакт.

— Да ты светломирец? — удивленно то ли спросил, то ли констатировал Ящер. — Погоди-ка. Артефакт светомага…

— Удивлён, да?

— Тогда нет, не удивлен. Всё встало на свои места. Понятно, почему тебя не выбил из тела Зэр и почему твою искру не пожрал некромант. Из непонятного осталось одно: что ты делаешь тут, в Тёмном мире? Ну да это уже неважно. Мы уже минут десять топаем по этому холму. Кто-нибудь вообще будет меня лечить?

— Он наверху, на самом верху, — указал я туда, где в последний раз видел главного лекаря сферы.

Филиция плакала не переставая, вцепившись в темные прутья клетки. В её нытье Блик различал одну и ту же песню, начинающуюся с: «Где я?», кульминирующую в: «Где мои мама и брат⁈» и заканчивающуюся на: «Выпустите меня, мне страшно и холодно!» Так продолжалось бесконечно.

Худощавый и низкорослый Блик сидел в такой же клетке, обняв свои тонкие колени. На нём, как и две тысячи лет назад, был поношенный краснолоскутный цветной костюм шута, от которого он никак не мог избавиться тут, в мире теней. Впрочем, косматые светлые волосы больше не укрывал потерянный где-то проклятый шутовской колпак с бубенцами, и это уже было неплохо.

— Филиция, да? Посмотри на меня. Я в такой же клетке, как и ты. Ты же хочешь отсюда выбраться, да?

— Да… — пару раз хлюпнула носом девочка.

— Не ной, а? Всеми сферами тебя прошу, хоть сверами, хоть твоим этим Триединым. Я бы на колени встал, да мала моя тюрьма для этого, — попытался пошутить шут.

— Ты грязный ур-род! — выкрикнула девочка.

— Плакса — клякса! — огрызнулся Блик и отвернулся, стараясь думать о том, как отсюда можно выбраться. Как назло, в голове вертелась только одна мысль: этот уродский некрочереп Ларри, который каким-то образом захватил его тело, пока он, Блик, спал, и заключил его в такую же клетку, в какую он когда-то посадил Филицию, чтобы та не ныла и не надоедала, теперь наверняка ходит себе по Тёмному миру в новеньком теле Филиции и притворяется другом Райсу и хорошим слугой императору…

Глава 27

Путь в геомаги

— О-о! М-а-А!

— Тро-е без гре-ха!

— Тро-е на века!

Детский хор распевал каждую букву. Хористы, каждый возрастом лет по десять, были аккуратно подстрижены и как один одеты в бело-золотые рубахи длиной в пол с треугольным воротом, закрывающим горло.

— Хлеб принёс тот, кто лев,

— Труд создал тот, кто прав,

— Жизнь нам дал в центре кто.

— На троих один устав! На троих один наказ!

Свечи отражались от множества золотых, отполированных до блеска пластин-зеркал, яркими бликами освещавшими балкон этой глухой ночью.

Яз Рамилион стоял перед хором детей простолюдинов, переминаясь с ноги на ногу. Ему было холодно даже сквозь связанные мамой носки, но он и не представлял, насколько холодно всем остальным в хоре, тем, у кого нет даже этого. Не представлял и, если честно, не хотел даже об этом думать. Хормейстер отец Григо приподнял свой гладковыбритый подбородок вверх, будто плыл по льющейся музыке. Его морщинистое лицо потянулось вперёд. Он распростёр свои руки над ребятнёй и, словно желая прикоснутся к невидимой струне, вытянул указательный палец в сторону Яза.

— Он один, на века-на века! Он — един! — начал Яз.

— … триедин! — подхватил хор.

— Справедлив! Справедлив! И-и мир лишь с ним! — продолжал Яз.

— О-о-о-у… — хотел было продолжить хор.

— Отлично! На сегодня всё, — прервал святой отец. — Сегодня совершить по десять молитв и спать. Туники аккуратно повесить на плечики. Не дай Триединый завтра у кого-либо будут мятые…

Что будет, если прийти на службу, особенно в праздник, в мятой тунике, знали все: розги, стояние на горохе и девяносто девять молитв вслух Триединому и точно по нотам. Ошибёшься тональностью — начнёшь петь заново. И так пока не закончится день, а на завтра — снова розги и снова горох с пением.

Яз неспешно плёлся в свою отдельную, как и положено для детей знатных родов, келью. Парень давно смирился с певческой рутиной и в целом был достаточно послушным, потому за всю свою жизнь в школе-интернате при монастыре попадал на горох всего пару раз. Лишённый компании ровесников, он не имел шанса провиниться, в отличие от безродных, которые получали розги чуть ли не постоянно.

— Эй! — окликнули его сзади, когда Яз проходил общий коридор.

— Чего вам? — Яз остановился и полуобернулся к позвавшим.

Он искренне верил, что, как говорили родители, даже общаясь с простолюдинами, можно стать таким же никчемным, как и они. Кому-то Триединый дает руду, чтобы тот её добывал, кому-то — колосок, чтобы тот его растил, а кого-то Триединый ставит править. Именно это и означал младенец на руках центральной фигуры на всех-всех картинах, гравюрах и фресках.

Их было трое: Толстый Лиро и два брата, Базус и Разус. Эта троица постоянно что-то делала втайне даже от своих. Почему-то им всё сходило с рук, хотя Яз точно знал, что именно они виноваты как минимум в трети событий, за которые уже и так наказали, наверное, две дюжины других ребят. Наказание настигало всех, кроме этой тройки.