Соломенное сердце (СИ) - Алатова Тата

Даня попрощался со служительницами хмуро, ему казалось — они обманули его. А Поля, наоборот, была безмятежна.

Ему захотелось вытряхнуть из нее эту безмятежность, потому что теперь-то он знал: бывает и по-другому. Теперь ему было мало такой Поли, и он так сильно злился, что у него даже заболело в груди.

Упав на пассажирское сиденье, Даня едва удержался, чтобы не хлопнуть как следует дверью, отвернулся к окну и нахохлился.

Жизнь всегда была сурова к нему, с самого детства. Так с чего он решил, что она станет добрее, когда он повзрослеет? Каждый раз одно и то же: ему только показывали немножко счастья, а потом щелкали по носу, отбирая все.

— Что с лицом? — спросила Поля, заводя мотор.

Даня вздохнул и попытался взять себя в руки. Она ни в чем не виновата и даже не поймет, что именно его так расстроило.

— Проклятие вернулось, — ответил он неохотно.

Поля бросила на него короткий взгляд, разворачивая автомобиль.

— О, — только и сказала она. — Значит, нам не следует больше целоваться. Не переживай так сильно, у тебя всегда остаются вассы.

— Что? — переспросил Даня, не веря своим ушам.

— Они же, кажется, нравятся тебе?

Нет, она не выглядела так, будто провоцировала его или проверяла на прочность. Судя по всему, Поля искренне желала ему добра.

— Дорогая, — язвительность все-таки просочилась наружу, плеснула яда в его голос, — мы все-таки женаты, уже забыла? Какие еще вассы?

— Мокрые, — пояснила Поля. — Посмотри, пожалуйста, по картам, как нам доехать до Лунноярска.

— То есть ты, моя жена, отправляешь меня в чужие объятия? Безо всякой обиды и ревности?

— А что еще тебе остается? — пожала она плечами.

Тут-то Даня и взорвался.

— Много чего! — завопил он. — Хранить друг другу верность, например, вопреки всему! Обойти все горы и все поля, чтобы снять проклятие! Бороться или принять судьбу, но не блудить с водными духами!

Не сказать, что до этого возмутительного разговора Даня когда-нибудь вообще думал про верность, но это же не повод сплавлять его в чужие руки. Что за безответственность!

— Ух ты, — Поля впечатлилась. — Хорошо, так и сделаем, не кричи только, Потапыча разбудишь.

— Да его и пушками не пронять, — пробормотал Даня, устыдившись. Мерзкая мертвая старуха, вот кто во всем виноват. Это она сотворила такое с девочкой. Ну ничего, Даня что-нибудь придумает.

— Письмо от княжны Кати, — вдруг сказала Поля. — Я тебе говорила, но ты уже заснул.

— От кого? — нахмурился он.

Сестру… нет, не сестру, нельзя так думать, Даню вычеркнули из семьи князя — княжну Катю он никогда не видел. Она родилась после того, как его отправили к Стужевым.

— С чего бы ей писать мне?

— Прочитай, и узнаешь. Письмо в бардачке.

Даня не шелохнулся. Он и так чувствовал себя слишком разбитым, слишком несчастным, а если еще и прошлое начать ворошить, то никакого сладу с печалями не станет. Они сожрут его, не поперхнувшись.

— Потом, — решил он, однако весть о письме растревожила его. Если бы он взялся писать этой Кате, то о чем? Что можно сказать человеку, который формально тебе чужой? Зачем ему что-то говорить?

Даня молча развернул карту и попытался сообразить, где там этот дурацкий Лунноярск.

Столица тускло светилась огнями: пробудившийся Потапыч сообщил, что здесь принимающая электроподстанция еще худо-бедно работает, в отличие от двух остальных, вышедших из строя в первые пять лет изоляции.

— По причине природных катаклизмов и разгильдяйства, болтали даже про вредительство, — заключил он печально, а потом указал на огромный плакат на въезде в город: «Нет денег? Приходи строить ГЭС». — Это они речку Лунную хотят в колеса загнать, чтобы, значится, она электричество генерировала. Стройка уже года три как идет, мужики сказывают, тяжело на ней пахать — жуть. Кабы итры хоть чуть-чуть подсобили, все проще было бы, — добавил он, глядя на Даню со значением. Даня эти намеки уловил и окинул взглядом плакат с новым интересом. После свадьбы его карманы стали печально пустыми, и подзаработать хотелось бы.

— Где эта речка Лунная?

— Вверх на север, в сторону шахт и рудников. Ох и бешеная речка, ох и бурная, утопнуть в ней — раз плюнуть.

Вечер уже почти окончательно обернулся ночью, когда они притормозили возле небольшой гостиницы под названием «Враки и раки». Потапыч внутрь заходить отказался наотрез, заявив, что у него тут друзья-товарищи, буквально на соседней улице, он лучше их навестит.

После трех дней в пещерах вид у него был настолько лихой и потасканный, что Даня даже восхитился этой по-разбойничьи небритой рожей и мысленно пожелал удачи тому, кто встретится ей на пути.

Не моргнув глазом, он выложил остаток денег за самый роскошный номер, и сонный мальчик на побегушках проводил их в просторную комнату на втором этаже, где царствовала довольно старая, но широкая кровать, а резная мебель на растопыренных ножках явно была старше Дани.

Пообещав скоро принести ужин, мальчик исчез, а Поля остановилась на пороге ванной комнаты, разглядывая блестящие краны. Дане же захотелось снова вернуться в горячие источники, где пахло тиной и где ступени были то скользкими, то неприятно шершавыми.

— Странно, — сказал он, пока Поля набирала ванну, — почему никто не бежит вслед за автомобилем, указывая на нас пальцем: «Тарантайка, тарантайка!» Можно подумать, это самая обыкновенная вещь.

— Это Постельный какую-то руну на приборку прилепил, — ответила Поля, — спасает от излишнего внимания.

И она, усевшись на бортик, принялась рассказывать подробности поездки в Первогорск. Даня слушал ее вполуха, его раздирали мучительные противоречия, далекие от сути повествования. Хотелось прикоснуться к Поле — очень. Однако его сдерживало не только вновь пробудившееся проклятие, которое на эту девочку реагировало еще хуже, чем на других. Наверняка его усиливала злополучная защита первой жрицы, решившей во что бы то ни стало спасти Полю от любви. Неподвижило Даню и то, с каким прохладным спокойствием Поля отреагирует теперь на его прикосновение. Не оттолкнет, нет, может, даже прижмется в ответ, но от этого будет лишь еще горше.

И если от проклятия был шанс избавиться — предательство и боль, да-да, Даня хорошо помнил цену и готов был ее заплатить, — то что делать с посмертным даром первой жрицы, он себе решительно не представлял.

Хуже того — у него не было ответа на вопрос, имеет ли он вообще право обнажать Полино сердце. Ведь дураку понятно, что безо всяких там душевных терзаний жить куда легче и приятнее, а Даня как-нибудь сможет забыть Полю из пещер, примирившись с ее безмятежной приветливостью и не надеясь на что-то большее. Разве ему привыкать к разочарованиям?

Тут мальчик принес ужин, и Даня с подносом в руках вошел в ванную комнату. Поля не возмутилась такому вторжению. Круглыми внимательными глазами она наблюдала за тем, как он пристраивает тарелки на столешницу у раковины, не пыталась прикрыться, как в минуты смущения после свадьбы. Вода окутывала ее, не особо что-то скрывая, Даня успел узнать это тело вдоль и поперек, и горячее сожаление опалило его щеки, пеплом рассыпалось по закоулкам сознания. Зачем он, подобно глупому мотыльку, сам летит в огонь, рискуя сгореть? От близости обнаженной Поли становилось только хуже, но в этом была и какая-то отравленная сладость тоже.

Даня поднес к ее губам кусочек жареной рыбы, и она приняла ее, обдав его пальцы теплым дыханием. Он кормил ее ужином и время от времени касался волос, плеча, щеки. Просто так, потому что руки не очень-то его слушались.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Даня сразу обо всем. О том, не слишком ли горячая вода, вкусная ли еда, о настроении и самочувствии после трехсуточной брачной ночи.

— Обманутой, — ответила она без промедления.

— Как? — удивился Даня. — Кем?

Поля вздохнула и отвела его руку с ломтиком хлеба, покачала головой, отказываясь от остатков ужина, и мягко обхватила его ладонь своими ладонями.