Черноокая печаль (СИ) - Солнцева Зарина

— Она знала?

Робко полюбопытствовала я, заглядывая в такое опечаленное лицо бера. Не хватает всех слов белого света, да бы рассказать о его грусти.

— Не-е-ет. — Бер отчаянно мотнул головой. — Никто не знал, и она не знает. Даже Третьяку не ведома. Ты первая. Я…

Бер сглотнул, наверное, поймав себя на осознание, что так просто выложил свою тайну мне. Но потом, глянув на меня, вздохнул спокойно. Мол, ничего уже не исправить. Отвернув голову в сторону от меня, коротко изрек.

— Я боялся ее опорочить. Да и Озара была слишком верна своему кобелине мужу, чтобы заметить хотя бы что-то по сторонам.

Я отчасти понимала его печаль. Ощущая, как знакомая неприятная дрожь скользит от затылка по спине вниз. Получить желаемое такой ценой больнее тысячи игл в сердце.

Я хотела вернуться живой с войны. Но даже не думала, что куда больнее остаться живой, когда все твои мертвы. Я жаждала обнять мать, но получила больше, чем в состоянии выдержать сердце словесных пощечин. Я тосковала по сестрам, которые в открытую оплакивали мое возвращение.

Не все, о чем мы грезим, приносит нам счастье или нашим близким. Мирон хотел Озару себе, но больше этого он хотел ей счастья. От этого столько времени и оставался в тяни.

— Ты сказал на суде, что Гром обещал тебе любую самку в жены, когда ты захочешь. — вспомнила я момент, от которого Аласту перекосило не на шутку. — С чего такая привилегия?

Мирон невесело усмехнулся. Глаза бера затянулись поволокой злобы.

— Пару весен назад мне сосватали молодку в клане. Власта решила меня женить. Я был на войне, моей волей не интересовались. Матушка противиться праматери не стала… Вернувшись обратно в клан с Третьяком, я неприятно удивился, узнав, кого мне пообещали в жены.

— Кого же?

— Не самую покладистую самку, подруженьку Яськи. Девка была недурна собой, но слишком уж гнилая нутром. Я, как оказалось, тоже не был пределом ее грез, — ядовито фыркнул бер, сорвав травинку около ствола и сунув в рот. — Вот она и решила красиво от меня избавиться. Нажаловалась Власте, что я ее поколотил…

Воздух застыл в моем горле, выпучив глаза от негодования, я, не таясь от злобы, глянула на бера.

— Да как так можно?! Не боясь богов!

— Очень легко, если на твоей стороне закон, — как ни в чем не бывало фыркнул бер. — Тем более, что после двадцати ударов кнутом я оказался вознагражден.

— Скольки?!!

У меня резко зачесалась спина! Пару раз в детстве я получала розгами от мамки по заднице. Удовольствие не тянет повторить! А тут двадцать?!

Мирон, как само собой разумеешься, пожал плечами.

— Двадцать — это еще по-божески! — приподнял он палец вверх с мрачной ухмылкой. — Да и бил старик Перт, а тот щадяще. Почти любя.

— Ни черта оно «любя»! — Встрепенулась я от негодования. — И вообще, где шлялся Третьяк?! Как позволил! А Гром? Такого его хваленая справедливость?! И мне в этой стае рожать детей?! — Скрестив руки на груди, я категорично заявила: — НИ ЧЕРТА!

Грустная усмешка скользнула на губы Мирона.

— Гром был на западном фронте, защищал Молочную реку от захватчиков. Тихий только оправился после лихорадки, что настигла его словно напасть после раны на ноге. А Третьяк…

Бер снова улыбнулся, на сей раз по-доброму и даже благодарно.

— Третьяка семеро с трудом удержали. Он тогда впервые при всех накричал на праматерь, обозвав черствой сукой. Но закон есть закон! — Пожал плечами. — В отсутствие Грома Власта правила кланом. А завет предков гласит, что любой бер, поднявший кулак на самку, что не носит вины, обязан за это поплатиться.

— Но ты же этого не делал!!!

С досадой прикусила я нижнюю губу, обиженно глядя на бера. Тот фыркнул, поправляя на моих плечах свою куртку. Я была уверена в своих словах.

Потому как кто угодно, но не Мироша.

— Не мог, — кивнул он на мои слова. — Это потом, когда Гром вернулся, Третьяк настоял на повторном суде, нашлись и свидетели, и доказательства. По закону я мог попросить для своей обидчицы ту же меру наказания, что сам пережил…

— Но ты не попросил.

Догадалась я. Мирон ядовито усмехнулся, стрельнув в мою сторону взглядом.

— Поверь мне, Наталка, не из доброты душевной. — Его глаза опять вернулись к небу, а слова покидали уста. — Гром вернулся в клан с представителями из клана ниже по реке — Черных медведей. Одному из них приглянулась моя горе-невеста. Тот попросил ее у Грома. Да, видать, сильно понравилась, так как заявил, что уже уронил в нее свое семя, и, возможно, она носит дитя.

— Она ведь специально! — Встепнулась я на месте. — Чтобы избежать наказания! Вот ведь тварь! Су…стерва!

— Гром тогда у меня лично попросил простить и закопать гнев да обиду. Заезжий бер был настроен серьезно, еще и приближенный их вождя. Разрушать мир с ними было невыгодно. А дабы подсластить мое горе и унижение, обещал отдать любую самку, которую захочу в жены.

Бер оторвался от созерцания звезд. Снова поправил кожанную куртку на моих плечах.

— Я никого не попросил. Но свое право сохранил. Вот и снадобилась.

Мы снова смолчали. Слова уже были лишними. Думал каждый о своем, но в целом, думается мне, что я, что Мирон, поминал проклятую Власту недобрым словом.

Распоясала она племя.

Нет на них жестокой госпожи с железной рукой. Такой, как Матриша, аль Снежка. Вот они бы навели тут порядка!

Опять пел соловей. И отчего-то не только грусть брала за душу, но и обида на весь род мужа. Вроде сильные, умелые воины. Рукастые! Защитники! А ведут себя как запутавшиеся в густой заросли медвежата! Вроде сами сюда полезли, а вырваться не знают как!

— У вас до боли жестокие и паршивые законы.

Фыркнула я в конце тихоничко, не удержав язык за зубами. Бер рядом глумливо фыркнул.

— Теперь «у нас», Наталка. И раз Третьяк озаботился другими делами, кроме твоего посвящения в заветы предков, — выразительно дернул бер бровями, вгоняя меня в краску. Да, Ляля! Неужто им всем было слышно?! — То мой тебе совет, сбегай на досуге к Тихомиру. Он у нас хранитель книг и мудрости. Поспрашивай. Раз грамоте обучена, то он тебе старинную летопись к чтению отдаст. Знать законы — вещь не дурная.

Умную вещь сказал бер, только мне слабо верилось, что про меня.

— Погонит меня поганой метлой ваш Тихий, — фыркнула я досадно. — Еще и под зад даст ногой для ускорения.

— С чего это? — округлил глазища с удивлением бер. — Тихий у нас рад любому проблеску мудрости и тяги к знаниям в племени. И грамоте любого желающего обучит. Это нас с Третьяком он пинками заставлял обучаться!

— Странное дело… — пожала я задумчиво плечами, рассуждая вслух. — Тогда отчего Агнеша пришла ко мне просить наловчить ее читать, если…

— Наталка, беда!

Ох ты ж, боги светлые! Вспоминаешь волка, так бери палку в руки!

Вспомнила я приказку, когда увидела испуганную рыжую, что бежала ко мне, испуганно хлопая глазищами.

И напряглась невольно. «Беда!» С этого слова обычно начинались и мои беды.

— Что стряслось, Агнеш?

Недовольный нахмурил брови Мирон, поджав уста в тонкую линию. Юная медведица одарила нас виноватым взглядом.

— Озара исчезла…

******

— Ну что, нашли?!

Как только Добрыня вошел в избу, мы с Умилой кинулись к нему с распросами. Бер устало, и не скрывая разочарования и тревоги, покачал головой.

Всю ночь они ее искали. Пока что малыми силами, не просвещая остальных, включая Власту, в случившемся. Мирон, Тихомир, Добрыня, муж Умилы. И еще пара преданных беров, что обычно служили в дозоре. Ну и Агнеша.

Даже Гром был в неведении исчезновения бедной медведицы. Меня же, как бы я сильно не хотела помочь, оставили в поселении. Я и сама понимала — ночью в лесу от меня мало толку. Но от этого переживать не перестала.

— Как же так?! — раздосадовано развела руками Умила. — Вы же ищейки?! Что с вашими носами, буря вас побери! Озара даже не охотница! Она и в лес не выходила чаще, чем радуга появлялась! Ну как так, Добрый?!