Торбар покачал головой.
— Времена темные. Разбойников развелось, как крыс после чумы. Ну да ладно, мальчишка выживет. Рана заживет. А вот что с душой будет — это другой вопрос. Такое не забывается.
Он посмотрел на нас внимательнее.
— А вы кто ему? Родня?
— Нет, — я помотала головой. — Мы просто… нашли его. Спасли.
— И что теперь с ним делать будете?
Я и Тара переглянулись. Этот вопрос мы еще не обсуждали. В спешке спасения, в лихорадке бегства из леса, мы не думали о том, что будет дальше.
— Он останется с нами, — услышала я собственный голос раньше, чем успела подумать. — В харчевне. Пока не найдутся родственники или… или пока не вырастет.
Тара удивленно посмотрела на меня, но потом медленно улыбнулась.
— У нас теперь будет помощник, — сказала она. — Когда поправится, конечно. Пусть тарелки моет, полы подметает.
Торбар хмыкнул.
— Значит, забираете сироту. Смелое решение. Но правильное.
Мы заплатили Торбару — щедро, больше, чем он просил, — и осторожно перенесли спящего Лукаса в харчевню. Уложили его на мою кровать и убедившись, что мальчишка просто спит, закрыли не плотно дверь и отправились на кухню.
Я опустилась на табурет и уронила голову на руки.
— Мы спасли его, — прошептала я, и только сейчас до меня начало доходить, что произошло. — Боги, Тара, «гаситель» сработал. Он действительно впитал эмоции и остановил огонь.
— Ты создала чудо, — тихо сказала Тара, садясь рядом. — Твое первое настоящее творение. И оно спасло жизнь.
Я подняла голову и посмотрела на нее. На ее лице были следы копоти, волосы растрепались, медные бусинки потускнели. Но глаза светились гордостью.
— Мы спасли жизнь, — поправила я. — Я бы не смогла без тебя.
— Тогда будем считать, что мы хорошая команда, — она протянула руку, и я пожала ее. Крепко, с благодарностью, которую не выразить словами.
Мы сидели так несколько минут, просто держась за руки и дыша. Отдыхая после того, что казалось невозможным.
Потом Тара встала и подошла к печи.
— Нужно что-то приготовить. Мальчик проснется голодным. И нам самим не мешало бы поесть. Когда ты в последний раз ела нормально?
Я попыталась вспомнить и не смогла.
— Вчера вечером, кажется?
— Вот именно. Сиди, я сварю суп. Что-то простое и питательное. У нас еще есть тот бульон?
Пока Тара колдовала у печи, я сидела и смотрела на «гасителя», который лежал на столе. Шар больше не светился. Он был темным, холодным, безжизненным. Словно все силы ушли на то единственное, невероятное действие.
Я взяла его в руки и попыталась почувствовать связь. Она была там, но очень слабая. Механизм спал. Восстанавливался. Ему нужно время, чтобы снова стать готовым к работе.
— Спасибо, — прошептала я шару, чувствуя себя глупо, но не в силах сдержаться. — Ты спас мальчика. Ты был великолепен.
Шар слабо мигнул в ответ — или мне показалось? — а затем снова погрузился в сон.
Я завернула его обратно в ткань и положила в ящик стола отца, рядом с «Искрой», что вернула Тара. Два моих творения. Одно — завершенное дело отца, которое я модифицировала. Второе — полностью мое.
Оба доказывали, что я могу это делать. Создавать механизмы, которые не просто работают, но помогают. Спасают. Меняют жизни к лучшему.
— Суп готов, — объявила Тара, разливая густую жидкость по мискам. — Садись, пока горячий.
Мы ели в молчании, слишком уставшие для разговоров. Но это было хорошее молчание. Удовлетворенное. Мы сделали что-то важное сегодня. Что-то, чем можно гордиться.
Когда я заканчивала вторую миску, из спальни донесся тихий всхлип. Потом еще один.
Я бросила ложку и поднялась по лестнице. Тара последовала за мной.
Лукас лежал на кровати, его глаза были открыты и полны слез. Он смотрел в потолок и тихо плакал, пытаясь сдержать рыдания.
Я подошла и села на край кровати.
— Эй, — тихо сказала я. — Больно?
Он покачал головой.
— Мама, — прошептал он. — Папа. Они… их больше нет.
— Нет, — я взяла его здоровую руку в свою. — Их больше нет. И это несправедливо, и это ужасно, и ничто не сделает боль меньше прямо сейчас.
Он посмотрел на меня, и в его глазах был такой потерянный взгляд.
— Что мне теперь делать?
— Жить, — ответила я просто. — Дышать. Есть. Спать. Плакать, когда нужно. Смеяться, когда сможешь. Жить за себя и за них. Потому что они хотели бы, чтобы ты жил.
— Ты откуда знаешь?
— Потому что все родители хотят этого для своих детей, — я сжала его руку чуть крепче. — Жить. Быть счастливыми. Найти свое место в мире.
Лукас снова заплакал, но на этот раз не пытался сдержаться. Рыдания вырывались из груди, тело сотрясалось от горя. Я просто сидела рядом, держала его руку и позволяла ему плакать.
Тара встала с другой стороны кровати и начала тихо напевать. Это была колыбельная на языке орков — я не понимала слов, но мелодия была нежной, убаюкивающей. Голос Тары, обычно громкий и жизнерадостный, стал мягким, как бархат.
Постепенно рыдания Лукаса утихли. Он все еще всхлипывал, но уже тише. Веки начали смыкаться. Целебное зелье Торбара делало свое дело, погружая его обратно в сон.
— Спи, — прошептала я. — Мы здесь. Мы никуда не денемся.
Когда мальчик, наконец, уснул, мы с Тарой спустились обратно на кухню. Я чувствовала себя выжатой, как старая тряпка. Каждая мышца болела. Глаза слипались от усталости.
— Нам нужно открывать харчевню, — сказала Тара, глядя в окно, где солнце уже клонилось к закату. — Пропустили весь день. Посетители, наверное, удивляются.
— Пусть удивляются, — я покачала головой. — Сегодня мы не откроемся. Вывесим табличку «Закрыто по семейным обстоятельствам». Нам нужен отдых. И Лукасу нужна тишина.
— Семейным обстоятельствам, — задумчиво повторила Тара. — У нас теперь семья, получается?
Я посмотрела на нее, потом на лестницу, ведущую в спальню, где спал раненый мальчик. Потом на кухню, где механические помощники терпеливо ждали команды к работе.
— Да, — сказала я, и в груди разлилось теплое, незнакомое чувство. — Получается, что так. Странная, сумасшедшая семья из техномага-беглеца, орчанки-воительницы, механических созданий и осиротевшего мальчика-огневика. Но семья.
Тара рассмеялась — тихо, чтобы не разбудить Лукаса, но искренне.
— Бабушка говорила, что семья — это не кровь. Это те, кто рядом, когда плохо. Кто делит с тобой горе и радость. Кто не убегает, когда становится трудно.
— Твоя бабушка была мудрой, — я встала и подошла к окну, где на площади уже зажигались первые фонари. — Очень мудрой.
За окном жизнь торжища продолжалась. Люди радовались тому, что дорога скоро откроется. Торговцы строили планы. Дети играли на площади, их смех разносился в вечернем воздухе.
А здесь, в харчевне «Три таракана», началась новая глава. Не только моей жизни. Нашей жизни. Семьи, которую я нашла в самом неожиданном месте.
Глава 29
Вечер опустился на торжище мягко, словно серая вуаль, приглушая звуки и краски уходящего дня. Я стояла на кухне харчевни, механически протирая уже чистую барную стойку — нервная привычка, которая появилась после всех потрясений последних дней. Лукас спал наверху третьи сутки подряд, просыпаясь только чтобы поесть немного бульона и снова провалиться в целебный сон. Торбар сказал, что это нормально — тело восстанавливается после шока и кровопотери.
Тара вышла на рынок за свежими овощами для завтрашнего дня. Харчевня была закрыта уже второй вечер подряд — я вывесила табличку «По семейным обстоятельствам», и посетители, удивляясь, но уважая траур, не настаивали. Новость о спасённом мальчике быстро разлетелась по торжищу, и люди относились с пониманием.
«Полоскун» тихо позвякивал в своём тазу, отмывая последние тарелки от ужина. Его хрустальный глаз мерцал в полумраке кухни успокаивающим жёлтым светом. «Ветошкин» уже закончил вечернюю уборку и застыл в углу, довольно поблёскивая начищенным медным совком.
