Поместье для брошенной жены (СИ) - Белова Екатерина

Где, дракон великий, она подцепила этого нищего вея? Даром, что всего лишь носильщик, а головы не склоняет, смотрит с усмешкой. И вроде ласково говорит, а в каждом слове подтекст на еще десять таких слов.

Берн скрипнул зубами, впившись пальцами в бархат обивки.

Его жизнь выходила из-под контроля.

Он тупо смотрел в окно, глядя до рези в глазах, как цветущие южные поля сменяются знакомым городком. Как, зацепив их процессию, кланяются знакомцы или приветственно приподнимают шляпу, или…

Отворачиваются.

Берн кивнул было старику Варру, получившему разоренное баронство от матери и поднявшего его до серьезных прибылей, а тот взял и отвернулся. Даже поморщился, словно гнили нюхнул.

«Плесень ты старческая, — тут же подумал с раздражением. — Смотреть не хочет, так за Ришеньку обиделся. Ничего, скоро твоя ненаглядная вернется на коленях и в слезах и станет тебе идеальной парой. Старая и морщинистая, как черепаха. Будете вместе ползать в храм на воскресные песнопения».

Риш он, конечно, к себе уже не возьмет. Побрезгует. Он, должно быть, рехнулся, когда звал её наярой. Пожалел. А бывшая в благодарность тут же рассорила его с Фрейзом и тремя надежными инвесторами. С тремя! Дрянь какая. Мстительная.

Воистину, чем бесполезнее женщина, тем больше от нее вреда. Хоть как, да напакостит. И к детям он ее тоже не подпустит. Он дал в свое время слабину, но теперь, пообтеревшись в столичных пьяных кругах, видел всю неприглядность бывшей жены. Расчетливая иномирянка, зная, что в ней нет ни капли дара, мигом подобрала обеспеченного юнца, отдавшись до свадьбы. Спутала его обещаниями и клятвами по рукам и ногам. Зачаровала сладкими лисьими речами.

Раздражение лезло из груди с такой силой, что на несколько секунд он почти испугался.

А после карета дернулась и остановилась.

Они приехали.

Берн с силой распахнул дверь и первым же делом увидел Талье, уже вернувшуюся в человеческую форму.

Она шла к нему, светясь от радости, как юная храмовая прислужница. Глаза горели восторгом от пережитого полета. Дан тоже перекинулся, но пошел не к нему, а к Дафне.

А ну и ифрит с ним.

— Берн! — Талье бросилась к нему, едва не плавясь от юного безвекторного счастья. — Ах, скорее бы ты мог подняться в небо со мной вместе, это так восхитительно! А теперь пойдем скорее. Я покажу, как отремонтировала дом!

А…. Дом.

Помниться еще в столице он дал Талье разве решение отделать южное поместье на свой вкус. Ей не нравилось, что в этом доме царила и властвовала Риш. Его капризная девочка ревновала к прошлому.

На сердце против воли потеплело. В груди словно майский ветерок свернулся, ластясь к сердцу весенней свежестью.

— Пойдем, — шепнул он, прижав к губам тонкую ручку супруги. — Я желаю видеть, как ты изменила мой дом.

Последнее он сказал громче, чем рассчитывал.

Сначала на него обернулся Дан, после Дафна и, наконец, мерзкий вей, которого та за собой таскала, как редкого питомца. Того гляди посадит на веревку и будет приказывать выполнять трюки. И тот ведь будет. С отвратительной двусмысленной улыбочкой и безразличными глазами, будто он не вей, а прямо повелитель ифритов. Король подземный.… тьфу на него. Лишь бы не пускала эту нечисть в дом.

— Не злись, — Талье нежно погладила его по плечу. — Это просто носильщик. Да если и спит она с ним… Пусть развлечется.

— Почему бы ей не развлечься с виконтом? — спросил язвительно. — Или с этими твоими друзьями. Ты обещала представить ей столичных дракониров, и где они?

Талье снова рассмеялась, но Берну показалось, что на этот раз принужденно.

— Не вини девочку, не по зубам они ей оказались. Пусть ловит рыбку помельче. Если Дан пробудил дракона, и теперь за ним наблюдает вся Академия, то девочка, возможно, останется без второй ипостаси. Никто не хочет поднимать порожний камень.

Берн застыл с поднятой над порогом ногой. Что значит останется без второй ипостаси?! Какой такой порожний камень?!

— Что все это значит? — спросил холодно.

В груди полыхнуло.

— Ну что я могу поделать, милый? — раздосадовано всплеснула руками супруга. — По всей столице уже бродит слух, что виконт надкусил ягодку, а та оказалась порченная. Он провел с нашей девочкой семь ночей, но в ней не то, что драконица не проснулась, в ней даже магия не поднялась. Она останется нулевкой, как ее мать! Она….

Талье не договорила. Не смогла.

Берн просто закрыл ей ладонью рот, чувствуя, как злоба, поселившаяся в груди, наконец, нашла выход. Пусть и таким странным образом.

— Не смей говорить о моей дочери в таком тоне, — сказал он ласково. — Никогда.

Глаза Талье сверкали ответной неистовой злобой, и несколько секунд он ждал, что она вопьется ему в ладонь белыми зубками. Но она лишь вывернулась и отступила.

— Я тебе не Риш, — сказала со злой усмешкой. — У меня есть отец и мать, моя семья имеет место в совете, а император даровал на мое двадцатое день рождения карету и двух кайранов. Ко мне сватались трое высокородных. Меня есть, кому защитить.

А после развернулась и зашла в дом, отдавая короткие команды носильщикам и слугам.

Берн застыл на несколько секунд посреди бесконечной суеты. Сновали слуги, ржали лошади, взбрыкивали кайраны, запертые в кайранной, мимо промчалась Дафна, а следом ее отвратный вей, жонглирующий какими-то тяжеленными сундуками. После зашел Дан, благородно помогающий служанке затащить еще один сундучище. Из дома доносился резкий, бьющий по нервам голос Талье.

Жизнь текла вокруг и мимо него.

Его никто не замечал. Эта жизнь уже очень давно обходилась без его участия.

От суеты болела голова, и вместо того, чтобы зайти в Дом, Берн тайком скользнул в сад, с недоумением отмечая его изменившийся до неузнаваемости облик. Вместо таинственного сада, словно перенесенного рукой волшебника со страниц книг, на него смотрела выстриженная до короткого травяного ежика лужайка. Скрытую в тени деревьев, обвитую с головы до ног цветущим плющом беседку снесли, а на ее месте выстроили мраморную. Тупой геометрической формы и сверкающую на солнце, как лысая макушка храмовника. Деревья спилили, чтобы те не загораживали каменное великолепие.

Кустам придали форму, которую Риш презрительно называла гробиком с шариком, а скамейки разместили кругом рядом с беседкой. Исчезли яблони и малина, вишни, клубника, растущая прямо под ногами под листьями многолетника и мигрирующая по всему саду.

Исчезли качели, и маленькое круглое озерцо, шелковистая травка, изящные ветвистые дорожки, теряющиеся в зеленых зарослях. Простые деревянные скамейки, скрытые в кустарных нишах.

Сказочный сад, полный уединения, превратился в голопузую лужайку, расчерченную мраморными костями дорожек и фонарей.

«В столице так принято, — напомнил он себе. — Что поделать. Моде надо соответствовать, если хочешь ворочать большими делами. Зато в такой сад не стыдно привести деловых партнеров, а в беседке закатить целый званый ужин. Вон она какая здоровенная».

Из дома донесся вопль такой силы, что у Берна за спиной оконные стекла задребезжали. Он поспешно расправил плечи и поспешил к дому с заднего входа, где из слуг суетилась только его нянька. Постаревшая, подурневшая. Бойкая безвозрастная бабка, ловко выхаживающая его детей, а когда-то и его самого, вдруг резко сдала.

Мысль о том, что когда-нибудь так будет выглядеть Риш резанула по сердцу.

Берн застыл на минуту:

— Сто лет не виделись, вейра Тан, доложи, что тут, да как? И про себя расскажи, как поживала?

Нянька глянула исподлобья выцветшими глазами. Хмыкнула.

— Ремонт у нас был, вейр Кайш, а я крылечко вот мою. Запачкалось.

И отвернулась, деловито намывая ступеньки.

Берн понять не мог, какая муха ее цапнула. Ну слуги моют крыльцо, а не экономки! Чего ей втемяшилось надраивать какое-то крыльцо он вообще понять не мог. Может бабьи какие-то заморочки?

— Называй меня Арни, как в детстве, какой я тебе вейр Кайш, — он протянул руку, погладить ее по плечу, но нянька неожиданно ловко ускользнула. Промолчала, куная тряпку в ведро.