Император Пограничья 6 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич

— Платонов? — голос Веретинского упал до опасного шёпота, от которого по спине Сабурова пробежали мурашки.

Затем князь взорвался:

— Этот проклятый выскочка? Мне уже сегодня утром доложили из канцелярии — его юрист подал официальный запрос на присвоение Угрюмихе статуса острога!

Аристарх Никифорович вскинул руки, и от его ладоней к потолку метнулись огненные всполохи. Языки пламени лизнули каменный свод, оставляя на нём чёрные следы копоти.

— Этот щенок совсем обнаглел! — рычал князь, расхаживая по кабинету всё быстрее, и каждый его шаг сопровождался вспышками пламени под ногами. — Статус острога? Для какой-то захолустной деревушки в Пограничье? Да он издевается надо мной!

Веретинский резко развернулся, и полы его камзола взметнулись, обнажив подкладку, которая уже начинала тлеть. Граф мысленно ликовал, сохраняя при этом выражение почтительной озабоченности на лице. Реакция получилась именно такой, на которую он рассчитывал. Государь терял контроль над собой с каждым упоминанием имени Платонова, а это открывало безграничные возможности для манипуляций.

Скоро, очень скоро…

— Позвольте напомнить обстоятельства его назначения, Ваше Сиятельство, — продолжил граф, старательно сохраняя невозмутимый тон. Капля пота скатилась по его виску, но он не решился вытереть её — любое резкое движение могло спровоцировать князя. — Мы отправили его в ссылку в Угрюмиху, присвоив титул воеводы. Однако для полноценного воеводства требуется не менее трёх поселений под управлением.

Князь сжал кулаки ещё сильнее, и пламя вокруг его рук разгорелось с новой силой, приобретая белёсый оттенок — признак экстремально высокой температуры. От жара начали плавиться серебряные чернильницы на столе, металл стекал блестящими каплями на обугленную столешницу.

— Я прекрасно помню, — процедил Аристарх Никифорович сквозь стиснутые зубы. Его лицо исказилось в гримасе ярости, на лбу вздулись вены. — Мы дали ему власть наместника, а налог заставили платить как воеводу. Он должен был сгинуть в той дыре, а вместо этого…

Князь резко повернулся к Сабурову, и от этого движения взметнулась волна жара. Граф невольно отступил на шаг, чувствуя, как защитный амулет в его руке становится обжигающе горячим. Взгляд Веретинского стал ледяным — странный контраст с полыхающим в глазах огнём.

— И я также помню, кто именно принял у этого щенка оплату налога, когда следовало его арестовать, — в голосе князя звучала неприкрытая угроза.

Сабуров почувствовал, как по спине, несмотря на жар, пробежала струйка холодного пота. Этот момент был критически важен — нужно было удержать внимание князя на Платонове, не дав ему переключиться на старые обиды. Михаил Фёдорович выпрямился, расправив плечи, и посмотрел прямо в полыхающие огнём глаза правителя.

— Именно поэтому я и явился к Вам, Ваше Сиятельство, — в его голосе зазвучали нотки уверенности. — Прохор Платонов, будучи формально воеводой, действительно имеет право управлять укреплённым острогом. Согласно законам Содружества, мы обязаны признать его новый статус. И чем скорее мы это сделаем, тем лучше.

Веретинский уставился на него с недоумением и яростью. Его брови сошлись на переносице, образовав глубокую складку. Пламя вокруг его рук заметалось хаотично, отражая смятение в душе князя.

— Лучше? — голос собеседника начался с низкого рычания и закончился оглушительным рёвом. — Лучше для кого? Для него⁈ Ты хочешь, чтобы я наградил этого выскочку за дерзость⁈

От ярости князя по стенам кабинета побежали огненные змейки. Жар стал почти невыносимым — Сабуров чувствовал, как трескаются губы и жжёт глаза.

— Нет, Ваше Сиятельство, — граф позволил себе тонкую улыбку, в его глазах мелькнул опасный блеск. — Лучше для нас. Видите ли, присвоив Угрюмихе статус острога, мы фактически загоним Платонова в ловушку.

Князь нахмурился, огонь в его руках слегка поутих. Он наклонил голову, изучая собеседника с хищным интересом хищника, почуявшего запах крови.

— Объясни, — коротко бросил он.

Граф сделал шаг вперёд, понизив голос до заговорщического шёпота:

— С удовольствием, Ваше Сиятельство.

Несколько минут Аристарх Никифорович слушал своего бывшего церемониймейстера с растущим интересом. По мере того как Михаил Фёдорович излагал свой план, пламя вокруг князя постепенно меняло цвет — от белого к оранжевому, затем к тёмно-красному.

— И что дальше? — князь подался вперёд, его глаза сузились.

— А дальше — Гон Бездушных, Ваше Сиятельство, — Сабуров не мог скрыть удовлетворения от собственной проницательности. — Небольшой острог в Пограничье не выдержит настоящего нашествия. Платонов получит искомое как раз вовремя, чтобы героически погибнуть, защищая свои владения. А если каким-то чудом выживет, то окажется полностью разорён попытками восстановить всё разрушенное. Да и выковырять его из своей треснувшей скорлупы с помощью армии не будет такой уж сложной задачей…

В глазах князя заплясали язычки пламени, но теперь они выражали не гнев, а нечто более зловещее — хищное предвкушение.

— Интересно, — протянул государь. — Очень интересно, Михаил. Ну вот, можешь же, когда стараешься! Значит, ты предлагаешь дать ему то, что он просит, чтобы это его же и погубило?

— Именно так, Ваше Сиятельство, — Михаил Фёдорович поклонился. — Иногда лучший способ уничтожить врага — исполнить все его желания.

* * *

— Что именно рассказывают? — я крепче сжал трубку магофона, чувствуя, как напрягаются мышцы плеча.

В голосе Коршунова было что-то такое, что заставило меня насторожиться ещё сильнее.

— Больше всего информации дал один человек. Я нашёл мага, который пережил начало прошлого Гона не в укреплённом поселении, а в открытом поле, — Родион помолчал, подбирая слова. — Тогда ещё молодой парень был в составе исследовательской экспедиции Смоленской академии. Изучали аномальную зону возле деревни Красные Холмы, когда всё началось. Из двенадцати человек выжило трое.

— И что он рассказывает?

— Воевода, то, что я услышал… ядрёна-матрёна,— в трубке послышался шорох, словно Коршунов перекладывал бумаги. — Во-первых, во время Гона резко повышается магический фон. Настолько резко, что у магов башка трещит от перенасыщения энергией в воздухе. Но главное — Реликты начинают расти как бешеные. Чернотравы и Пустодрева выбрасывают новые побеги прямо на глазах.

Я нахмурился, представляя эту картину. Неконтролируемый рост магической флоры мог быть как благословением, так и проклятием.

— Некоторые княжества, — продолжал начальник разведки, — организуют целые экспедиции по сбору Реликтов во время и сразу после Гона. Настоящая золотая лихорадка начинается. Отряды рыщут по лесам, дерутся между собой за особо ценные находки. Князь Оболенский, к слову, каждый раз снаряжает несколько групп Стрельцов.

Как оригинально. Вместо того, чтобы охранять поселения, отлично подготовленные и экипированные солдаты собирают травки, пускай и очень ценные.

— Понятно, — я потёр переносицу, обдумывая услышанное. — Что ещё?

— Кристаллы Эссенции, добытые из Бздыхов во время Гона, содержат в полтора-два раза больше энергии, чем обычные. Маг говорит, что один средний кристалл Гона может заменить два-три обычных крупных. Но есть проблема — они нестабильны первые несколько дней. Могут рвануть при неосторожном обращении.

Коршунов сделал паузу, и я услышал, как он отпивает что-то — вероятно, чай или что покрепче.

— И самое неприятное, воевода. Бездушные во время Гона набирают силу быстрее. То, на что обычно уходят месяцы и большое количество жертв, происходит за дни. Трухляк может стать Стригой за неделю, Стрига — превратиться в Древнего. А Древние… — голос разведчика стал совсем тихим. — Тот маг видел, как Древний Бездушный начал трансформацию в Лорда прямо во время боя. Не завершил, слава богу, но начал.

Я представил, что произойдёт, если несколько десятков Стриг одновременно начнут превращаться в Древних под стенами Угрюма и ощутил, как на руках дыбом встают волоски.