Башни Латераны 2 (СИ) - Хонихоев Виталий

Он открыл глаза. Темнота почти не рассеялась, лишь где-то высоко, в провале крыши, виднелся тусклый лунный свет. Серебристый, холодный, он падал косой полосой на противоположную стену, высвечивая прогнившие доски и паутину. Некоторое время он смотрел в пространство, осознавая кто он такой и где находится.

Сарай. Он в каком-то заброшенном сарае. Или это баня? Дом? Трудно было сказать, войска Арнульфа по дороге к Вардосе жгли дома направо и налево, набивая город беженцами и лишая запасов продовольствия и поддержки. Заброшенные и наполовину сожжённые строения торчали гнилыми зубами напоминая об осаде и походе Арнульфа… и судя по всему — он находился в одном из них.

Как он сюда попал?

В голове была каша — обрывки картинок, звуков, ощущений, всё смешалось в одно сплошное месиво, из которого невозможно было вытащить хоть что-то связное. Он помнил переулок… нет, сперва казарму. Или дом? Башню магистра Элеоноры. Люди в балахонах. Стражники у его дома. Бег. Он бежал. Куда? Зачем?

Руки.

Он опустил взгляд. В лунном свете, пробивающемся через дыру в крыше, его ладони казались чёрными. Нет — не чёрными. Тёмно-красными. Кровь. На пальцах, под ногтями, въевшаяся в складки кожи. Рукава рубахи тоже были в ней — мокрые пятна, уже начавшие подсыхать, ткань прилипла к коже. Запах ударил в голову, едва он поднес ладони к лицу, металлический, тошнотворный.

И тут память выдала ему картинку — короткую, яркую, как удар под дых.

Стражник. Молодой, года двадцать три, не больше. На голове — стальной шлем с полями, на груди — табард с тремя башнями. Лицо обычное, ничем не примечательное. Чуть щетинистое. Карие глаза. Тут же, без перерыва в памяти всплывает совсем другая картинка — как он стоит в переулке, тяжело дыша, а у его ног лежит этот же стражник, его накидка с тремя башнями и золотым ключом безнадежно испорчена, запачкана в крови… и в ней дыры. Много дыр. Узкие, линзовидные отверстия через которые сочится кровь. «У тебя хороший выпад, парень, не пропадешь. Бей под ребра, снизу вверх, не рукой, всем телом».

И глаза. Карие, но пустые. Стеклянные, мутные шары, нелепо раскрытый рот, который он зажимал ладонью, чтобы стражник не позвал на помощь, все как и учил Бринк Кожан «не дай ему заорать парень, зажми рот, это недолго, после первых ударов он ослабнет и его хватит лишь на хрип, но ты все равно зажимай ему рот… вот так».

Лео дёрнулся, с силой ударившись затылком о стену за спиной. Боль — резкая, отрезвляющая — на мгновение прогнала видение. Он тяжело дышал, прижав ладони к груди, чувствуя, как сердце колотится под рёбрами — быстро, яростно, словно пыталось выбраться наружу.

Огляделся.

Лунный свет, пробивавшийся сквозь провал в крыше, был тусклым, но его хватало, чтобы различить окружение. Помещение было небольшим — может, когда-то тут хранили инвентарь или держали скот, трудно сказать. Стены почернели от огня, кое-где доски обуглились насквозь, оставив зияющие дыры, через которые просачивался ночной ветер. Он был холодным, пах гарью и мокрой землёй, задувал внутрь, поднимая пепел с пола.

Крыша провалилась почти полностью — уцелели лишь несколько балок, торчащих под углом, как сломанные рёбра. Остальное рухнуло внутрь или сгорело дотла. Сквозь дыру виднелось ночное небо — чёрное, усыпанное звёздами, и луна. Она висела низко, почти полная, бледная, и её свет падал прямо на Лео, высвечивая его как на сцене.

Он сидел в углу, там, где стены ещё держались, прислонившись спиной к обугленным доскам. Под ним — старое сено, слежавшееся, гнилое, смешанное с пеплом и грязью. Пахло мышами и плесенью. В противоположном углу что-то шуршало — мелко, осторожно. Крыса, наверное. Или две.

Луна заглядывала внутрь, словно любопытный свидетель, её свет скользил по почерневшим стенам, по обломкам балок, по куче обгоревшего хлама в дальнем углу — то ли мебель, то ли остатки телеги, не разобрать. Всё покрыто слоем пепла и копоти. Мёртвое место. Сожжённое. Брошенное.

Он, должно быть, забрёл сюда инстинктивно, ища укрытия. Не помнил как. Просто шёл, и ноги привели его сюда. В эту выгоревшую коробку.

Подходящее место для убийцы, подумал он и снова посмотрел на руки.

Кровь подсохла, потрескалась на сгибах пальцев. Под ногтями — тёмные полоски. На запястьях — бурые разводы. Лунный свет делал её почти чёрной, но Лео знал, что при дневном свете она будет красной. Ярко-красной.

Он попытался сглотнуть — горло пересохло, язык прилип к нёбу. Хотелось пить. Когда он последний раз пил? Утром? Или это было вчера? Время размазалось, потеряло смысл.

Ветер усилился, задул в провал крыши, закружил пепел. Несколько серых хлопьев опустились на его колени, на руки. Как снег. Грязный, мёртвый снег.

Он вдруг вспомнил.

Толпа сразу поглотила его — крестьяне с пустыми телегами, торговцы с тюками на плечах, женщины с корзинами, кто-то тащил козу на верёвке, кто-то нёс ребёнка на руках. Все спешили, толкались, ругались вполголоса. Пахло потом, навозом, дешёвым пивом и чем-то кислым. Лео шёл, стараясь держаться ближе к другим, не выделяться из общей массы, раствориться в толпе.

Ворота приближались с каждым шагом. Массивная каменная арка казалась огромной, тёмной, словно пасть какого-то чудовища. За ней виднелся свет заходящего солнца, окрашивающий поля в тускло-золотистый цвет. Так близко. Всего ничего — пройти под аркой, миновать стражников, и он окажется снаружи.

Но между ним и свободой стояли они.

Стражник с седой бородой всё ещё копался в телеге какого-то крестьянина, нехотя тыкал алебардой в мешки, заглядывал под брезент. Крестьянин что-то бубнил оправдываясь, но стражник не слушал, лицо его оставалось угрюмым и недовольным. Лео старался не смотреть в ту сторону, но краем глаза всё равно видел — как стражник поднял голову, как его взгляд скользнул по толпе, задержался на мгновение.

Лео опустил голову ниже, сделал вид, что смотрит под ноги, изучает камни мостовой.

Худой стражник с длинным носом стоял у самого края арки, опираясь на древко алебарды. Он зевал, но глаза его не закрывались — они двигались, скользили по лицам проходящих мимо людей. Быстро, цепко, словно высматривал кого-то конкретного. Лео почувствовал, как этот взгляд задержался на нём — всего на секунду, не больше, но этой секунды хватило, чтобы сердце ухнуло вниз, а в горле пересохло.

Он не остановился. Продолжал идти, шаг за шагом, стараясь дышать ровно, не показывать страха. Рядом с ним брёл старик в грязном плаще, бормотал себе под нос какую-то молитву. Слева толкалась женщина с корзиной, ругалась на кого-то за спиной. Обычные люди. Обычный вечер. Он такой же, как они. Просто один из многих.

Но молодой стражник в начищенной кольчуге — тот, что стоял чуть в стороне от потока людей — смотрел внимательнее остальных. На его груди висел свиток, свёрнутый, но Лео знал, что там. Описание. Его описание, может быть. Или чьё-то ещё, неважно. Стражник изучал каждого проходящего, словно сверял лица с тем, что было написано на бумаге.

Лео шёл, не поднимая головы. Капюшон закрывал бо́льшую часть лица, виден был только подбородок, губы. Этого должно хватить. Должно. Он старался идти ровно, не слишком быстро, не слишком медленно. Как все. Ничем не примечательный человек, спешащий из города до того, как ворота закроют.

Толпа притормозила — впереди какой-то крестьянин заспорил со стражником о налоге на козу. Голоса поднялись, стали громче, резче. Лео остановился вместе со всеми, оказавшись почти посередине потока, на виду. Он чувствовал, как сердце колотится под рёбрами, как ладони в карманах становятся влажными от пота. Стоять здесь, неподвижно, под взглядами стражников — это было хуже, чем идти. Гораздо хуже.

Молодой стражник обернулся на шум спора, затем снова посмотрел на толпу. Его глаза прошлись по лицам — по старику рядом с Лео, по женщине с корзиной, скользнули дальше… и вернулись. К нему.