Ночной палач - Астер Алекс

Грим зарычал.

— Ты дура.

— Прекрасно это понимаю.

— Кого мне убивать сегодня?

— Что? Никого.

Грим посмотрел на нее сверху вниз.

— Не знаю, как ты еще продолжаешь находиться в сознании, — пробормотал он почти с обвинением. — Почему не остановишь кровь?

Последнее больше походило на то, что он говорил сам с собой. Болтавшиеся на запястьях веревки обернулись прахом.

— Сделай для меня одну вещь, — тяжело дыша, проговорила Айсла. — Ну, две. Принеси исцеляющий эликсир из моей комнаты.

Дикая описала ему флакон, и Грим исчез. Мгновением позже он вернулся с пузырьком в руке. Дрожащей рукой Айсла вылила содержимое себе на грудь.

Ее крик разбудил бы весь замок диких. Девушку трясло от боли, но она лила и лила эликсир, пока кожа не начала медленно отрастать. Боль это никак не облегчило. Грим молча принес ворох бинтов, и Айсла кое-как себя перевязала. Повязки сразу пропитались кровью, поэтому она намотала еще несколько слоев. Обернувшись через плечо, она увидела, что Грим исчез.

Ничего нового. Айсла прекрасно знала, что ему наплевать на ее раны, жива пока — и ладно.

Вскоре вернувшись, сумрачный сунул Айсле в руки кружку:

— Вот, выпей.

Поморщившись, она взяла посудину.

— Лекарство?

— Нет. Но там есть сахар, чтобы оставаться в сознании. Это… поможет.

Напиток в кружке был темно-коричневым и густым. Сумрачный ее обманывал?

Айсла сунула нос, чтобы понюхать.

— Я могу тебя прикончить тысячей способов, Сердцеедка, — проговорил он безучастно. — Яд не входит в их число.

И то правда. Она осторожно сделала маленький глоток. Грим был прав. Боль, конечно, никуда не испарилась, но дикой стало капельку лучше.

Шоколад. Это оказался расплавленный шоколад, божественный нектар, налитый в простую кружку. Лучшее, что ей доводилось пробовать. Айсла пробовала шоколад, который повара готовили в замке диких во время больших праздников, а еще на рынке небесных, но не такой, не жидкий.

— Шоколад, как я понимаю, ты любишь.

— Да, — просипела Айсла и добавила в отчаянии: — У тебя есть что-нибудь от боли, вроде того, что делают у вас в сумрачных землях?

Она наморщила лоб, вспоминая флаконы в палатке на рынке. Продавец сказал, что он снимает любую боль.

— Ночной палач? Найтбейн?

Грим замер.

— Ты никогда не попробуешь найтбейн, — ледяным голосом, от которого мгновенно выстыла комната, сказал он.

— Почему? — спросила она.

И отчего он так расстроился?

— Это дурман.

— Как он действует?

— Он делает тебя самым счастливым и избавляет от всех страданий, — хмуро ответил сумрачный.

— Этого я и хочу. — Айсла недоуменно моргнула.

Грим обжег ее злым взглядом.

— Он губит медленно, методично, эффективно, пока не умрешь с улыбкой на губах. Стоит только попробовать — и подписываешь себе смертный приговор — об этом знает каждый, кто принимает найтбейн.

Проехали.

— Так зачем его принимать?

Грим пожал плечами.

— Я никогда не пойму. Полагаю, они испытывают удовольствие… пусть и краткосрочное… и, возможно, оно того стоит.

Айсла пошевелилась, и боль пронзила ее изнутри.

— Алкоголь. А есть алкоголь?

Дикая его не пробовала, но слышала, что он помогает при боли.

Через мгновение в ее руках оказалась бутылка, Айсла сделала жадный глоток. И тут же поперхнулась. Горло обожгло, словно жидкость разъедала его насквозь. Оказалось, вкус алкоголя такой же, как и его запах.

— Почему у тебя нет в комнате ничего от боли, кроме выпивки? — прохрипела Айсла.

— Боль полезна, — тихо ответил сумрачный и не стал вдаваться в подробности.

— Сейчас она как-то не очень помогает, — буркнула дикая.

Грим посмотрел на нее с высоты своего роста и вдруг, изумив, кажется, их обоих, произнес:

— Когда мне было семь лет, мое обучение заключалось в том, что меня резали и сдирали кожу, пока на спине почти не осталось плоти.

У Айслы отвисла челюсть. Уж дикая-то тренировалась до боли… но поступать так с ребенком?

— Это варварство.

Грим дернул плечом.

— Здешний обычай. Очень древний. Дабы закалить и тело, и разум на пике роста. Там, где я тренировался быть воином… нас наказывали за любую провинность. Публично. Тени могут стать острейшими, тончайшими лезвиями.

— Это унижение.

— Нет, это способ доказать, что мы не реагируем на боль. Стоять и не дернуть ни единым мускулом на лице — это считалось силой. — Грим не смотрел на Айслу. — Мой отец приходил понаблюдать. Это было честью — показать ему, что я никак не реагирую на боль.

Айсла наморщила нос.

— Ты сам понимаешь, насколько ужасно это звучит?

Правитель кивнул.

— Вот почему так больше не поступают. Наши тренировки по-прежнему безжалостны… но не настолько жестоки.

Айсла сглотнула. То, что он рассказал о наказании…

— Но… у тебя нет шрамов.

Шрам у него был только один: от ее руки.

— У тебя есть лунианский целитель или лунианские лекарства? — Одно с другим никак не вязалось. — Почему Клео тебе помогает?

Грим долго молча смотрел на дикую, потом сказал:

— Тебе пора уходить.

Айсла ощутила укол обиды, сама даже не поняв почему. Он просил ее уйти, хотя она ранена. Чему тут удивляться? Он терпеть ее не мог.

Оставалась вторая просьба. Айсла подняла с пола свой порванный корсаж.

— Можешь… уничтожить? Я не могу взять его с собой. Весь в крови…

Корсаж осыпался прахом.

Схватив звездный жезл и не сказав больше ни слова, Айсла перенеслась в свою комнату.

Посреди ночи дикая проснулась и чуть не заорала.

Напротив кровати сидел Грим.

— Ты что…

— Слежу, чтобы ты во сне не истекла кровью, — проворчал сумрачный.

Айсла осмотрела повязки. На них снова проступили красные пятна. Дикая взяла несколько тряпок, которыми чистила мечи, и прижала к себе, чтобы не испачкать простыни. Надо будет попросить Грима уничтожить и их, прежде чем он уйдет.

— Я в порядке, — сказала Айсла, хотя на самом деле все было не так; оставалось лишь надеяться, что до начала тренировки кровотечение прекратится. — Можешь уходить.

Грим посмотрел на нее так, что стало понятно: он совершенно не поверил ей, — и откинулся на спинку кушетки. Та была украшена розами и слишком мала, но сумрачный устроился удобнее и вытянул длинные ноги.

— Твоя смерть создаст мне неудобства. Побуду еще немного.

— Неудобства? — с усмешкой переспросила Айсла.

Непохоже, чтобы Грим беспокоился.

— Неудобства, — повторил сумрачный. — Ты — вложение.

— Вложение?! — невольно пискнула дикая.

— Мое время дорого, — продолжил Грим, словно не слыша. — У меня много дел. Я выбрал работать с тобой… вписал тебя в план. Ты — вложение. От мертвой проку нет.

Айсла мрачно уставилась на мужчину напротив.

Да пожалуйста, пусть сидит. Хочет посмотреть, как она спит? Вперед, его решение.

Айсла полежала минут десять, молясь, чтобы на нее снова снизошел сон. Но этого не случилось, и единственным, что бесило больше, чем сумрачный правитель, который сидел и пялился, была боль, пульсирующая в груди вторым сердцебиением.

Осторожно сев и подтянув колени к груди, Айсла обнаружила, что Грим так и наблюдает.

— Не могу уснуть, — пожаловалась она.

Он уперся подбородком в кулак.

— Очевидно. — Сумрачный продолжал ее изучать. — Если ты не собиралась спать, полагаю, я мог бы позволить тебе остаться в моем дворце. До исцеления.

— Ненавижу твой дворец, — сказала Айсла.

Грим, кажется, удивился.

— Почему?

— Кроме того, что в нем живешь ты?

На лице Грима отразился отголосок веселья.

— Там нет красок, — продолжила Айсла. — И так… темно. Я не смогла бы жить в подобном месте.

Сумрачный правитель промолчал.

— Знаешь, — вдруг сказала дикая, — из-за тебя мои опекунши заколотили окно.

Грим приподнял бровь.

— Там створка… незакрепленная. Ты видел в день нашей дуэли. Это был единственный способ улизнуть отсюда. Пришлось о нем рассказать, чтобы объяснить вывих лодыжки.