Книжная лавка фонарщика - Остин Софи

— Поешь, если хочешь, — предложила Эвелин. — Уверена, мистер Мортон не будет возражать.

— Ну-ка, что тут у тебя? — спросил Джек, заглядывая под полотенце. — Если там тот сырный пирог, то и я не откажусь.

Игриво отодвинув его руку, Наоми достала завернутый в вощеную бумагу сэндвич с томатами и солониной.

— Я сегодня с пяти утра на работе. Огромный заказ, рук не хватает. Зато заплатят нам с мамой звонкой монетой, так что грех жаловаться.

— Эвелин как раз собиралась мне рассказать, почему Уильям опять ведет себя как осел, — произнес Джек, запрыгивая обратно на стол.

Наоми откусила сэндвич.

— О, прошу, Эвелин, продолжай.

И она рассказала им про письмо и про то, как ясно Уильям дал понять, что он против ее встречи с Натаниэлем, и как она сказала, что все равно с ним встретится, и как Уильям ушел, хлопнув дверью.

Единственным, о чем она умолчала, был поцелуй.

— Судя по тому, как ты все описала, он ревнует, — произнесла Наоми, жуя помидор.

— К Натаниэлю? — Эвелин сдвинула брови. Но она ведь не чувствовала ничего к Натаниэлю. Ужин с ним больше напоминал ужин с дальними родственниками, с которыми приходилось разговаривать о скучнейшей ерунде.

А с Уильямом мир начинал переливаться всеми красками.

Джек пожал плечами:

— Он богач, да?

— Зачем Уильяму соревноваться с Натаниэлем? — спросила Эвелин. — Тем более мериться деньгами.

Джек приподнял брови.

— Для Уильяма деньги и успех идут рука об руку, — сказал он. — Если человек богат, значит, он успешен.

— Насколько я поняла, успешный бизнес не у Натаниэля, а у его отца.

— Все равно, — возразил Джек. — Наверное, Уильям и ревнует из-за этого. Из-за его успеха.

— Но Уильям ведь тоже успешен, — сказала Эвелин. — У него есть работа. Роман. Договор с издательством. Зачем ему желать того, что есть у Натаниэля, когда он и сам так многое имеет?

Джек несколько секунд смотрел на нее, а затем произнес:

— Затем, возможно, что он считает, что у Натаниэля есть что-то, чего нет у него.

Эвелин растерялась, не зная, что на это ответить.

— Послушай, — продолжал Джек, — Уильяму всегда нужно что-то доказывать. Поэтому он и поехал в Лондон и не возвращался, пока не добился того, за чем уехал. Как по мне, так это его способ отблагодарить дядю.

— За то, что принял его к себе?

Джек кивнул:

— Он был для Уильяма последней надеждой, понимаешь? Его мать грозилась отправить его в работный дом. Можешь себе представить? Родная мать, притом что было где жить! — Джек глубоко вздохнул, содрогнувшись. — Думаю, успех именно поэтому так много для него значит: ему кажется, что он должен заработать себе место в мире, доказать, что он его заслуживает.

— Бедняжка, — сказала Наоми. — Какая мать на такое способна?

Эвелин прикусила губу.

— Я об этом не знала, — заметила она. — То есть он говорил, что его воспитывал дядя, но я не знала, что мать угрожала отправить его в работный дом.

— Просто… будь с ним потерпеливее, Эвелин, — попросил Джек. — При всем этом — боже, вопреки всему этому — он хороший человек, верный друг. Просто он… не умеет иногда подобрать слова.

Колокольчик снова звякнул, и в дверь вошел Уильям. Его черные волосы лоснились от пота, а воротничок рубашки взмок. Он окинул взглядом их кучку, столпившуюся у кассы, и его брови поползли к переносице.

— Сегодня что, родительское собрание, а мне никто не сказал?

— Джек хочет поделиться новостями, — сказала Наоми.

— Только Джек? — спросил Уильям, подходя к ним. Он встал рядом с Эвелин, и она почувствовала, как от его кожи пахнуло полуденной жарой.

Джек достал из нагрудного кармана четыре полоски бумаги.

— Как вы смотрите на то, чтобы пойти всем вместе второго сентября в театр? У меня четыре билета на «Как важно быть серьезным». Спектакль вечером, так что перед этим можно еще и поужинать в «Синем колокольчике».

У Эвелин внутри что-то упало.

— Второго сентября?

— Откуда они у тебя? — Наоми схватила один из билетов и стала внимательно его изучать. — Еще и такие хорошие места!

— Не поверите, дали чаевыми! Я обслуживал столик герцога Сазерленда, и Сазерленд… — Джек повернулся к Эвелин. — Он сам позволил нам так к нему обращаться — он, когда выпьет, не любит всякие формальности вроде «вашей милости» и всего такого, — в общем, Сазерленд допил свой виски, встал и сунул мне эти билеты прямо в карман! — Джек осветил их сияющей улыбкой. — Сказал, что они порченые, потому что ходят слухи, будто на этот спектакль придет некий субъект, из-за которого ему расхотелось идти! А еще отметил, что если я пойду, то нужно следить за своим кошельком и не принимать никаких ставок. Странно это все, конечно, но, как говорит мой папаша, «дерьмовому коню в зубы не смотрят».

— «Дареному коню», — поправил Уильям.

— Ты явно не на ферме рос, — с помпой произнес Джек. — «Дерьмовому».

— Я с удовольствием пойду, — сказал Уильям. — Эвелин?

— Я не могу, — ответила она, потупив взгляд. — Я… я уже иду.

— С Натаниэлем? — спросил Уильям, внимательно изучая свои ногти.

— Нет, — строго ответила она, ловя взгляд Наоми. Возможно, она была права. Возможно, это действительно была ревность. — Натаниэля там не будет. Я иду со своей семьей.

— А, точно. С Натаниэлем ты идешь просто попить чаю.

— Что ж, в любом случае это чудесно! — вмешалась Наоми.

— Мы найдем там тебя, когда прибудем, — сказал Джек.

Уильям сделал кислую мину.

— Уверен, мы ее этим только смутим, — произнес он.

Эвелин нахмурилась:

— Нет, конечно вы меня не смутите. Я с радостью встречусь с вами. Я просто… — Она прочистила горло. — Просто моя мать не знает, что я работаю. И я бы хотела попытаться сохранить это в секрете и дальше.

Уильям поднял глаза:

— Ты так сильно этого стыдишься?

— Я не стыжусь, просто…

— Довольно, — прервал ее Уильям. — Хватит с меня на сегодня пустых отговорок.

Его слова ударили словно молотом; щеки Эвелин загорелись.

— Ну правда, Уильям! — воскликнула Наоми. — Не обязательно быть таким невоспитанным.

— Ничего, — сказала Эвелин, дотрагиваясь до ее руки. — Теперь, если вы меня извините, мне нужно в подвал: мистер Мортон поручил мне рисовать таблички с названиями отделов.

Спускаясь, Эвелин услышала, как Джек произнес:

— Дурак ты, Уильям Мортон. Набитый дурак.

Однако дурой себя чувствовала она.

Глава 36

Эвелин стала готовиться к возвращению отца с того самого момента, когда леди Вайолет рассказала ей, что он собирается продать Риккалл-холл. Она представляла себе, как она взойдет по узким деревянным ступеням в комнату, которую теперь с ним делила мать, и отчитает его так, словно ребенок здесь он, а не она.

Но когда возможность все ему высказать наконец представилась, он ее опередил: возвращаясь домой, она заметила в полукруглом окне своей комнаты его силуэт, и все отрепетированные реплики про грусть и отчаяние матери, про его обман вылетели у нее из головы, когда он произнес:

— Знаешь, мне всегда казалось, что чердак — это жилье для прислуги. А теперь ты спишь на чердаке. — Он покачал головой. — Дедушка Джордж был бы очень оскорблен.

В памяти Эвелин всплыл напыщенный портрет, который висел у них в Риккалл-холле в утренней столовой, и она сжала губы.

— Если вы думаете, что сможете надавить на жалость и вам все сойдет с рук, то вы ошибаетесь, — сказала она, дрожащими пальцами вынимая шпильки из шляпки. — Я говорила с леди Вайолет. Мне известно, что вы не планируете отыгрывать Риккалл-холл…

— Риккалл-холл не был проигран, — поспешил поправить ее отец. — Он просто был под вопросом, пока разрешалась ситуация с моим долгом. Теперь все позади.

— Я знаю о вашем намерении его продать, — продолжала Эвелин. — Так, может, расскажете наконец, почему вы врете маменьке?