Соломенное сердце (СИ) - Алатова Тата

Даня коротко вздохнул и крепко обнял ее, зарывшись лицом в шею. Поля обхватила его руками, притихшая и расстроенная. Казалось, будто ее обокрали.

Вечером они вышли в монастырский огород, чтобы насладиться тем, как батюшка Леонид и настоятельница Ольга богословски переругиваются, окучивая грядки картошки.

Даня, похожий на ленивого кота, свернулся калачиком на жесткой деревянной лавочке, положив голову Поле на колени. Она пропускала сквозь пальцы его длинные волосы — темные, шелковистые, совсем не такие пушистые, как у нее. Обычно он носил небрежный хвостик, перетянутый обычной резинкой, из которого вечно выпадала то одна прядь, то другая. С распущенными волосами Даня казался непозволительно юным, и старуха внутри Поли неодобрительно поджимала губы, а вот сама Поля любовалась им, как красивым пейзажем или яркой бабочкой.

Муж.

Мужьями, по Полиным представлениям, бывали солидные дядьки в возрасте, частенько даже с бородами. А вот таких тонких, гибких, улыбчивых и молодых мужей она никогда не встречала. Хотя в горах и ходили по калину-рябину довольно рано, но все же ждали, пока молоко на губах обсохнет. Наверное, из-за того, каким Даня был подвижным и дурашливым, ей никак не удавалось разглядеть в нем взрослого человека.

— Сколько тебе лет? Двадцать два? — спросила она.

— Скоро двадцать три, — расслабленно отозвался он. — Что ты мне подаришь?

Она мысленно перебрала все содержимое своего багажника, спертое из княжеских кладовых, и приуныла. А что подарить бродяге?

— Крепкие ботинки, — сказала задумчиво.

Даня засмеялся, и какая-то тень упала на его плечо. Подняв взгляд, Поля увидела такого красавчика, что хоть все бросай и портрет пиши. Молодой и крепкий мужчина в дорогой одежде, с щеголеватой угольно-черной бородкой и хмурым лицом.

— И чего? — Даня и не подумал встать.

А неизвестный так и возвышался столбом в каком-то метре от них. Молча.

— Полюшка, — Даня решил его игнорировать, — а вот я знаю одного обувного мастера, Потапычем зовут. Ты не смотри, что он поджигатель, душа-то добрая…

Незнакомец кашлянул.

Даня тут же раздраженно рявкнул:

— Ты немой? Чего приперся, спрашиваю я тебя, иди вон… к своему дедушке-старейшине, на него покашляй.

— О, — Поля еще раз посмотрела на красавчика. Ну да, физиономия высокомерная. — Как ты его узнал?

— Ручные мунны, — фыркнул Даня. — Один прямо на его голове сидит.

Это мигом сбило спесь с их незваного гостя, и он замахал руками, будто отгоняя мух. Даня опять засмеялся.

— Смешной такой, — поделился он с Полей своими наблюдениями.

— Мой дед — верховный старейшина, — перестав изображать мельницу, заговорил красавчик.

— Да ну?

— Это значит, что каждый старейшина Верхогорья, будь он главным в городе или в деревне, подчиняется моему деду.

— Ну да.

— Но мой дед разговаривает с тыквами и брюквой, считая, что повелевает Советом.

— Ух ты.

— Это же неправильно! — с неожиданном пылом воскликнул красавчик. — Как человек, который понятия не имеет, где находится, может быть главным?

— Тебя как звать-то? — дружелюбно спросил Даня и сел, впервые проявив хоть какой-то интерес к разговору.

— Я Георгий Акоба, — ответил тот с таким удивлением, будто не было людей, не знавших и его, и его семью.

— Нас с Полюшкой ты, стало быть, знаешь. Так вот, Георгий, скажу прямо: мое дело — договариваться с духами, а уж с кем там ведет беседы твой дедушка, меня не шибко волнует.

— Какой прок сейчас договариваться с духами, когда договариваться надо с князем? — горестно спросил Георгий. — Перевал-то открыт, а мы объявили о своей независимости. Пока нам удается держать Первогорск в неведении, но не вечно же! И кто пойдет переговорщиком? Верховный старейшина в глубоком маразме? Понятно, что горячие головы готовы схватиться за оружие, но какое это оружие! Самодельные ружья да ржавые винтовки. Да и нас куда меньше, ни автомобилей, ничего… На велосипедах воевать будем? И сколько времени понадобится, чтобы Верхогорье превратилось в Плоскогорье?

— Что же делать? — вмешалась Поля.

Даня посмотрел на нее возмущенно — мол, нам-то какая разница.

— Что делать, что делать, — вздохнул Георгий и сел рядом с ними. — Сказывают, что Поля — приемная дочь князя, а Даня — его родной…

— Вообще не родной! — заорал Даня. — Нисколько! Опоздал ты, верховный внук! Был ритуал разрыва кровной связи — всё теперь.

— Ага, — Георгий моргнул. — Значит, остается Поля.

— Да при чем тут Поля! Станет князь ее слушать!

— А надо, чтобы слушал. Больше того — услышал. Ты же балабол, придумай что-нибудь.

— Сколько раз говорить…

Тут Поля положила руку на его локоть, и Даня замолчал.

В его глазах всплеснулась злость, а следом пришло поражение.

— Правда, что ли? — спросил он с таким видом, будто у него зуб разболелся. — Хочешь ввязаться в такую глупость?

— Мне нравится жить в Верхогорье, — объяснила она. — Нравятся местные обычаи, и еда, и простота, и красота… Нравятся горы и нравятся реки, нравятся обычаи и нравятся песни. Если все это исчезнет, то где тогда мы будем скитаться?

— Да чтоб вас всех, — выругался Даня.

— Поехали, — обрадовался Георгий. — Вернемся в Лунноярск, обсудим все с общиной, решим, в каком составе отправлять вас в Первогорск на переговоры.

И давайте шустрее уже, пока один дикий мунн не рванул за перевал и не разнес новости по всему свету.

Даня, тяжело вздыхая и печалясь, неохотно поднялся.

— Ой-ой-ой, — запричитал он, — бедный я, сиротка подраненный… Не видать мне строительства ГЭС, не видать пашней Златополья, а зырить мне теперь на черный камень и янтарь… Батюшка Ленька, бросай лопату, погнали языком молоть.

— А? — не расслышал тот.

— Что, — буркнул Даня озадаченному Георгию. — Без духовного лица тут никак не обойтись.

Смотреть на Даню было, конечно, немного больно: такие скорбные он корчил моськи и так душераздирающе стонал.

Поля то и дело гладила его по колену, желая утешить и попросить прощения. На заднем сиденье царила тишина, батюшка Леонид изволили дрыхнуть, а Георгий Акоба молча смотрел в окно, думая о своем.

— Мне ведь положено лежать в кроватке и восстанавливать здоровье, — бухтел Даня, — так ведь нет, судьба сурова ко мне. Жена сурова ко мне. Все-то норовят обидеть…

Она понимала: встречаться с семьей, тем более после выходки княжны Кати, ему было мучительно.

— Давай я поеду без тебя, — предложила Поля нерешительно.

— Без меня! — подпрыгнул Даня. — Да как же! Я-то кому хочешь зубы заговорю, хоть шайну, хоть князю, хоть итру лысому. Нет, тут нужна стратегия. Эй, Георгий, есть у вас веские аргументы?

— Серебро и пушнина, — ответил тот.

— Маловато будет! Толкни-ка там батюшку, может, он как следует помолится ушедшим богам, чтобы они к нам вернулись?

— И чего потом? — батюшка умудрился ответить, не прерывая храпа. Вот уж действительно чудо. — Думаешь, Дара, Мира и Лорн явятся князю да как начнут его запугивать? Нет, ребятушки, вам бы кого пострашнее.

Тут Даня так внимательно посмотрел на Полю, что она обнажила верхнюю губу.

— Рычать на приемного отца я не стану, — предупредила честно.

— А если посоветоваться с бабкой в твоей голове?

— Сможешь ее обмурлыкать? — задумалась Поля и, не дожидаясь ответа, вывернула руль влево, прямо на гору, в лобовое столкновение — ну почти. Потом под дружные вопли всех троих мужчин резко увела автомобиль вправо, да так, что камень визгливо процарапал железо.

— Спятила девка, — зазвучал скрипучий голос в наступившей тишине. — Это еще что за выкрутасы? Хотите поговорить — так поклонитесь трижды да спойте, а потом подожгите соломенную куклу и надейтесь на лучшее.

— Приветствую великую, — заворковал Даня, — батюшка Леонид, поклонился бы ты первой жрице… а Поленьку к чему ругать, Поленьку ругать не за что. Совсем ничего не боится девочка, не умеет, бедная, так ведь в том не ее вина…