Соломенное сердце (СИ) - Алатова Тата

Лишенная возможности управлять собственным голосом, Поля ущипнула его за бедро. Он мурлыкает или обвиняет?

— Похотливый прохвост, — припечатал его первая жрица. — Не поддается твоим чарам женушка-то? То-то же.

— То-то, да не то, — сказал Даня. — Мне ведь что? Я живу как положено, страдаю направо-налево, вон вся морда в ожогах, да еще и шрамы могут остаться. А Поленька наша даже радоваться в полную силу не может — это твоя защита?

— Нет радости — нет грусти.

— Нет жизни — нет смерти. Слышишь, батюшка Леонид даже храпеть от такой философии бросил, поди перебирает в уме заветы триединых и не может сообразить, откуда столько жестокости. А скажи мне, великая, ты ведь придумала когда-то добрых богов? Кто же станет молиться злым… и куда же они теперь ушли?

— Раскаялись, — недовольно сказала мертвая старуха.

Поля посмотрела в зеркало — батюшка Леонид внимал этой беседе с таким вниманием, что у него даже уши шевелились.

Очевидно, Даня и не собирался просить у первой жрицы помощи с князем, очевидно, у него были совсем иные намерения.

Вспомнив, как они лежали утром в одной кровати, уничтоженные поцелуем, Поля не стала на него злиться за обман.

— Раскаялись? — переспросил Даня. — Как же так вышло?

— Ты прав, мальчик, от милосердия до жестокости — один крохотный шаг. Боги стали слишком самоуверенными, слишком властными, слишком легко наказывали людей и слишком легко их награждали. Они поверили в то, что всегда правы, а их прихоти — и есть справедливость.

— Как знакомо.

Резкий смешок.

— Конечно, я веду себя так же, как и триединые, — согласилась первая жрица, — я же их выдумала.

— Так что же, — нетерпеливо спросил батюшка Леонид сзади, — без толку молиться? Не вернутся к нам боги?

— На то она и вера, чтобы верить, — ехидно ответила первая жрица.

— Правда, — ахнул батюшка, будто вдруг узрел какую-то потрясающую истину.

Поля ощутила глухое раздражение. Если Даня решил вызвать старуху лишь для того, чтобы потрепаться, она его стукнет. От скрипучести чужого голоса и внутреннего сопротивления у нее быстро начинали болеть связки. Да и вообще, это было очень неприятное ощущение — не распоряжаться самой собой.

— Великая, — мягко проговорил Даня, — даже боги раскаялись в самоуправстве, а как же уговорить тебя отступить от Поли?

— А никак, — весело ответила первая жрица. — Я умерла и не меняю своих решений.

— Так, может, ты оставила нам какую-то лазейку? Человек, который проклял меня, например, так и сделал.

— Я же не прокляла девочку, я ее защитила, — пропела старуха и исчезла. Поля не сразу поняла, что свободна, а потом закашлялась до слез, в горле першило.

— Простите, — раздался голос Георгия Акобы, который стоически перетерпел молча все происходящие в машине странности, но все-такие не смог сдержать любопытства. — А что это было?

Даня, который встревоженно вглядывался в Полю, вяло отмахнулся от него. Он выглядел расстроенным.

Глава 30

В этот раз им не пришлось снимать комнату в гостинице: Георгий Акоба, извинившись за то, что не может пригласить к себе («дедушка не поймет»), разместил Полю, Даню и батюшку Леонида в роскошном древнем особняке в самом центре Лунноярска.

Как оказалось (Даня нервно хохотнул), это было столичным гнездом их знакомца, старейшины Заградыни Арсения Вахрамовича, который, к счастью, прибыл в Лунноярск налегке, без многочисленных сыновей. Ручные мунны исправно донесли ему, что Поля посетила свадебные пещеры и покинула ряды выгодных невест. Порадовавшись своей расторопности, Даня поздоровался кисло — больше всего на свете ему хотелось добраться до кровати, укрыться одеялком и оплакать предстоящий визит в горную управу.

Жизнь не щадила Даню. Стоило ему только решить, что его дороги с Лесовскими больше не пересекутся, как она тут же вымостила ему прямой тракт до Первогорска. Опыт доказывал: если неприятности заявились к тебе на порог, то нет никакого толка пытаться захлопнуть перед ними дверь. Все равно пролезут — хоть в окно, хоть в печную трубу.

Однако кровать никто не предлагал. Вместо того чтобы отправить гостей отдыхать, Георгий и Арсений Вахрамович проводили их в просторный зал, где уже бурлила и волновалась община Верхогорья.

Даня увидел Арру, охотницу Сытоглотки, увидел Горыча с КПП, увидел еще множество лиц, многие из которых были куда моложе, чем предполагал совет старейшин. Перемены постепенно проникали в самые традиционные уклады.

Попытавшись слиться со стенами — ну не было у него сил сейчас излучать обаяние и со всеми дружить, — Даня сел в уголочке, подтянул Полю к себе поближе, ища утешения, и прикрыл глаза.

Батюшка Ленька, наоборот, ринулся в самую гущу.

Будто волны плавно покачивали Даню вверх-вниз. Издалека он слышал и не слышал одновременно бурливую многоголосицу.

Арра выступала за то, чтобы оставить перевал закрытым: охотники Сытоглотки удержат его, заверяла она, горца невозможно победить в горах.

Горыч возражал: как долго простоят охотники, не сбывая пушнину и не обновляя оружие и патроны? Да первыми же и взбунтуются, когда их семьи по миру пойдут.

Арсений Вахрамович ратовал за возобновление торговли и пусть худой, но мир. Его Заградыня привыкла легко жить, и переучиваться ей не хотелось. Кто-то кричал, что надо взять князя в плен да и надиктовать ему свои условия. Батюшка призывал всех к спокойствию. Волны плескались, и золотые лучики солнца прыгали по Полиным волосам…

— Итак, решено, — холодный голос Георгия Акобы разбудил Даню. — Завтра утром в путь. А пока отдохните как следует.

— А? — тихо переспросил Даня у Поли.

— Ты, я, Георгий Акоба, Арсений Вахрамович, еще один старейшина из Лунноярска и батюшка Леонид отправляемся завтра за перевал, — объяснила она.

Состав переговорщиков о многом говорил. Все горячие головы оставались дома.

— Тесновато им будет на заднем сиденье, — проворчал Даня, поднимаясь, и тут шайны, которые нет-нет да дергали его за язык, сделали это снова. — Уважаемые! — крикнул он, — мне одна пташка нашептала, что Георгий-то Акоба с помощью ручных муннов своего деда-старейшины тайно переписывается с Первогорском. Неужто среди нас шпион князя? Во дела!

В зале наступила резкая тишина. Георгий вспыхнул и тут же побледнел.

— Пойдем, — Даня взял Полю за руку, — найдем себе кровать.

Они ведь даже уже почти легли — одна из женщин, кажется служанок, проводила их до комнаты и ушла, не предложив ужина, да и ничего, в Данином рюкзаке были запасы соленого печенья, — как дверь резко распахнулась и в спальню влетел разъяренный Георгий Акоба. Даня увидел летящий в него кулак и успел ужаснуться — караул, убивают! Поля стремительной волчицей встала перед ним, раскинула руки, защищая Даню за своей спиной.

— А ну кыш! — крикнула она по-девчачьи, звонко и тонко.

Кулак замер над ее головой, Георгий, тяжело дыша, отступил.

— Как ты посмел, — высокомерно обронил Даня, — попрать законы гостеприимства и напасть на гостя.

— Ты не под моей крышей, — выплюнул Акоба.

— Но я в твоем городе.

— Традиции! Что толку от этих традиций, если они держат нас в каменном веке.

— Да-да, давайте все сломаем и спляшем на обломках, — ехидно заметил Даня. — Это сразу превратит вас в современное общество… Гера, что ты творишь?

Акоба устало сел на кресло у окна, сгорбился. Его красивое лицо стало скорбным.

— Это правда, — сказал он, — я писал князю о том, что наместник слишком стар, чтобы исполнять свои обязанности. Писал я и о том, что совет старейшин — сборище бесполезных болтунов. Верхогорью нужны молодые и сильные лидеры.

— Но при чем тут князь? — Даня достал печенье из рюкзака и поделился им с Полей. — Зачем ты вмешиваешь его во внутренние дела Верхогорья?

— У князя есть сила, — просто ответил Георгий. — Я точно знаю, что в Лунноярске остались его люди, они помогли бы мне прийти к власти. Но князь ответил, что пойдет против совета старейшин только в том случае, если Верхогорье возглавит его человек, Данила Стужев.