Громов: Хозяин теней 4 (СИ) - Демина Карина

— Что ж, теперь я обязан вам жизнью, выходит, — Алексей Михайлович потрогал лицо.

Белое, к слову. Не совсем такое, как Татьянкины руки, но всё одно какой-то неестественной белизны.

— Выходит, — не стал отнекиваться я.

Иные долги нам полезны будут. В смысле, Громовым. И союзники нужны. Это не те времена, когда в одиночку чего-то навоюешь.

— Расскажешь?

— А вам ещё не доложились?

— Доложились, — Алексей Михайлович усмехнулся. — Вот только понял я не так, чтобы много. Карп и сам в некоторой растерянности.

Ага.

Два раза.

— Тогда давайте я с самого начала? Ну, чтоб потом не отвлекаться, — я поёрзал. На здешний стул чехол натянули. И подушечку положили расшитую, для мягкости.

И сидеть куда удобней, чем в том кресле на колёсах.

Рассказываю. Спокойно. Если не в первый раз, то оно как-то даже вполне толково получается. А Слышнев слушает найвнимательнейшим образом. Только щурится, что твой кот.

— Фух, — я договариваю.

Ну, почти.

Спохватываюсь только.

— Тут это… ваше выздоровление не всех обрадует.

— Твоя правда, — Алексей Михайлович задумчив.

— Оно уже как бы не радует. Тут вон одни товарищи справлялись. И возможно, добивать придут. А возможно, что и нет…

Про нынешнюю встречу в парке тоже говорить приходится.

— Интересно, — выдаёт Слышнев. — Савелий, а ты не мог бы выглянуть? Скажи, пусть Карпа кликнут. И Михаила Ивановича тоже…

— Совет держать будем?

— А то…

Выглядываю. И передаю просьбу. И странно, но казак, поставленный у дверей палаты, кивает, будто нисколько не удивлённый, что просьбу эту передаю я.

Вот что значит дисциплина.

У меня никогда так не получалось.

Алексей Михайлович тем временем с кровати слез. Стоит в белой рубахе с белой рожей и сединой в волосах, покачивается. Чисто привидение.

— На подвиги тянет? — уточнил я и подошёл. А то ещё грохнется ненароком, физию сиятельную повредит. И кого виноватым сделают?

— Устал я, Савелий. От слабости. Терпеть не могу вот так вот.

Понимаю.

— Ты не представляешь, какое это счастье, когда твоё тело опять тебя слушается.

Почему? Очень даже представляю, хотя тело и не совсем, чтобы моё. Но уж как есть.

— Вы это. Не торопитесь. А то у меня ж запасов нет… ну, если вдруг сердце прихватит.

— С сердцем Николя управится. Знаешь, не буду врать, что совсем всё изменилось, но целительскую силу я теперь принимаю. Худо-бедно принимаю. Во всяком случае силу Николя.

— Ага… он хороший.

— Это точно. Светлый. До кресла дойти поможешь?

— Может, лучше я кресло сюда подтащу?

Кресло стоит у окна. Нормальное такое. Мягкое. Кожей обтянуто и пледиком укрыто. Я ж говорю, от исходной палаты тут мало чего осталось.

— Нет. Я… хочу, — и спеша, чтоб я не передумал, Слышнев сделал шаг. Качнулся. Устоял. Пальцы в плечо моё вцепились, сдавили. Но ничего, это мелочи. — Карп ругаться будет.

— Я тоже могу.

— Тебе не по чину.

— Это да…

Ещё шаг.

И я решаюсь.

— Почему из вас эту дрянь сразу не вытянули? Если б сразу, тогда б и мучить не пришлось. Кровью… почему не обратились к охотникам?

— В том и дело, что обратился.

Ещё шаг.

И выдох. Резкий, свистящий. Стиснутые зубы. Лицо ещё больше белеет, хотя казалось бы, куда больше. А пот по телу катится градом. Но не мешаю. Как ни странно, мне понятно это вот глупое по сути упрямство. И желание его. И в целом… он ведь тоже, считай, умер. А теперь понял, что живой. Понял, но до конца не поверил.

И испытывает себя на прочность.

И верить хочет.

— И чего они? — палата не так велика, здоровому — три шага, но это здоровому. А мы стоим у кровати и ждём, пока Слышнев решится ещё на один шаг.

— В… Европе… сложно… все одарённые пребывают под контролем Святого Престола. Есть особые ордена… кромешники. У нас их так называют. Их много. Главное, что когда у ребенка обнаруживается дар, его забирают. Воспитывают. В ордене…

И стопа отрывается от пола.

А мне вот интересно, где Карпа Евстратовича черти носят. Давно должен был явиться и высказать старому приятелю всё-то, что мне высказывать и вправду не по чину.

— В руках Святого престола многие нити…

— И с Синодом они не дружат?

— Именно. Но… не в том суть… когда стало ясно, что я болен и болезнь моя необычна, я обратился… за помощью… мы не воюем…

Но и в мире не живём.

— И?

Алексей Михайлович глянул искоса.

— Мне было отказано. Они имеют право отказать любому. В интересах Святого Престола.

Любопытно.

Весьма.

— А наши?

— Я вернулся. Скорым дирижаблем. Личным, Его императорского Величества. И был встречен его же личным целителем…

Ещё шаг.

И кресло совсем рядом.

— А ещё парой Охотников.

— И?

— И мне было сказано, что это не лечится.

Интересно.

Очень.

— А… — уточняю. — У них были тени?

— Были.

Ещё шаг. И выдох.

— Тени… убили бы меня, — Алексей Михайлович наклонился, пытаясь дотянуться до спинки кресла.

— Почему?

— Потому что тени… убивают людей… они поглощают и тьму, и поражённую тьмой душу.

— Ну… у вас там скорее тело было. В душу я не заглядывал. Но про душу это вам так сказали?

— Это всем известно. Тени опасны.

Тут спорить не буду.

— И даже самый опытный охотник не сможет полностью контролировать свою тень. А близость болезни, слабость их будоражит, — белые пальцы вцепились в подлокотник. — И я не знаю, как ты добился такого… послушания.

— Ну… — я поскреб макушку. — Я как бы это… и не добивался. Я с ними договорился просто.

Смех у Алексея Михайловича хриплый.

— Подай халат, пожалуйста. Там, в шкафу быть должен. Аннушка принесла…

— Поздравляю с женитьбой, — за халатом я сходил и вернулся.

— Благодарю. Анна… тоже будет рада принять вас в нашем доме. Когда это станет возможным.

Ага, в далёком и обязательно светлом будущем, в которое я, как приличный подросток, верю всей душой.

— А как… Сергей?

Надо бы и про невесту узнать, но как-то неловко, что ли. Будто напоминаю об обязательствах.

— Учится. Устроил в хорошую гимназию. Там его хвалят. У него незаурядный талант в артефакторике. Говорят, совершенно особый стиль мышления.

И надобно порадоваться, что Алексей Михайлович не из тех, кто этот стиль мышления ломать станет в угоду родовым обычаям.

— А вот Сиси пока с Анной… к сожалению, вам не стоит пока встречаться.

Да я и не сильно стремлюсь. Но Алексей Михайлович продолжает:

— Она всё-таки дитя. И вряд ли сумеет промолчать об этой встрече. А уж кто услышит сказанное, и вовсе…

— Матрёна?

Алексей Михайлович скривился, кажется, его тоже не жаловали.

— Анна к ней привязана, — произнёс он мрачно. — И дети тоже… но да, не слишком умна, хотя и предана.

— А договор?

— Мой тесть — человек весьма… предусмотрительный. И важные бумаги хранит в Императорском банке. Есть там особое отделение, которое защищено, пожалуй, не хуже государевой сокровищницы.

— И когда… поместили?

— А вот сразу, как случилось несчастье с Громовыми. Генерал ещё и приказ получил, отбыть к восточной границе. И сами понимаете, с переездами столько хлопот… вот и передал. На хранение.

Хорошая теория.

Многое объясняет.

— Кстати, Сиси заявила, что её дорогой жених жив.

Чтоб…

— Впрочем, это списали на волнение, женскую впечатлительность и чересчур живое воображение. А потом я просто запретил заговаривать на эту тему. В конце концов, к чему дитя волновать?

Что-то мне сдаётся, что не то это дитя, которое легко взволновать.

Ладно, будем считать, что с этой стороны задницу прикрыли. Хотя… всё равно ненадолго. Но дальше говорить о себе ли, о Сиси с Серегой желания нет. И потому меняю тему на первое, что приходит в голову:

— Значит, обычно охотники теней дрессируют?

— А как иначе?

Как, как… так и тянет ответить, что каком кверху. Но сдерживаюсь. Я же интеллигентный человек. Местами.