Ключ Руна (СИ) - Изотов Александр

Усталость имеет несколько этапов. Когда тебе самому кажется — «ну всё, поигрались, хватит» — это в человеке говорит мозг, привыкший, что энергию надо экономить.

Потом, когда оказалось, что хозяин тела и не спешит прекращать, подключаются другие ресурсы. Организм думает — ну, раз так надо, значит, придётся поднажать.

Этого пинка надолго не хватает, и вскоре даже организм начинает заявлять — всё, я устал. Смотри, чувствуешь бессилие? Ещё чуть-чуть, и упадёшь… Вот сейчас. Вот-вот!

Но ты не падаешь. Шаг, ещё шаг, и ещё… Шатаешься, пот заливает глаза. Но не падаешь.

Потом начинают гореть лёгкие — мышцы, выйдя на запредельный режим, сжигают кислород в таких дозах, которые лёгкие закачивать совсем не привыкли.

И они сообщают — хватит! Мы больше не можем! Иначе нам придётся где-то забрать, чтобы мышцам отдать…

И они забирают. Насыщенная кровь отливает от охреневающего мозга, чтобы устремиться к ногам. Ко всем мышцам, которые в этот момент пашут на то, чтобы хозяин тела добился своей странной цели.

А какая у меня была цель? Просто бежать.

Это ещё называют вторым дыханием. Из-за недостатка кислорода в мозге мысли путаются, перестаёшь спорить сам с собой, и наступает полная апатия. Отстранённо смотришь на ноги, размеренно переставляя их и уже даже не считая ни шаги, ни даже круги по площадке.

Существуют только ноги и дорожка…

Если в этот момент остановиться, можно мгновенно заснуть. Недоумевающее тело тут же начнёт процесс восстановления мышц, да ещё и будет в панике добавлять им сил и объёма. Ну надо же, хозяин с ума сошёл, до чего организм доводит! Значит, надо сделать так, чтобы в следующий раз он достиг такого же результата, не переходя за грань.

Но если не остановиться… Если двигаться дальше, уже не жалея тело, то вот тогда начинается выжигание ресурса до конца. И оно, кстати, может длиться на удивление долго.

Мне уже удалось достичь этого этапа. На мир опустилась ночь, которая поддувала сквозняком в уже высохшую спину, хоть чуть-чуть охлаждая меня. Во рту пересохло, и горло горело лютой жаждой — судя по квашне под ногами, это всё был наш пот, который мы весь вылили ещё вечером.

Я обходил упавших и дремлющих прямо на дорожке отроков. Некоторые дрыхли, просто обняв свои ненавистные брёвна. Денис спал на траве у частокола, а Лукьян сидел рядом, посасывая травинку и глядя на меня. Они тоже таскали брёвна, но им не было смысла переходить грань.

Оказалось, чтобы её перейти, тоже нужна воля. И многие упали, сдавшись, и не было за спиной грозного отрезвляющего окрика воеводы… Да-а-а, это ему не понравится.

Но я бежал… Точнее, уже шёл. Шёл в гордом одиночестве по дорожке, обходя уродливые конструкции деревянных тренажёров и препятствий. Глаза горели от высохшей соли, губы потрескались, но мои ноги продолжали шлёпать.

Меня повело в сторону, когда я обходил дрыхнущего отрока и задел какого-то брёвенного козла. Вот же козёл!

Упав на колено, я упёрся ладонью в грязь, едва не съехал, но устоял… Стоять, слабак! Стоять, кому я сказал!

Вторая рука едва удерживала бревно, которое корой, словно зубами, вгрызалось мне в шею. Оно уже давно перетёрло ворот, и я чувствовал кровавую мокроту на коже, когда оно проскользнуло и попыталось свалиться.

Я вдруг понял, что уже не поднимусь на ноги. Гадство! Ну и где это кап-кап-кап⁈ Где, на хрен, мой лёгкий и изящный эльфийский источник⁈ Я даже в прошлой жизни так себя не истязал никогда!

Ухватился второй рукой за бревно, стал часто дышать, готовясь к рывку, и…

— А-А-А! — я заорал, словно восставал из мёртвых.

Вздрогнули спящие на скамейке у частокола Орчеслав и Ухояр. Протирая глаза, они с удивлением уставились на дружинный двор, который выглядел, как после побоища, если бы не храп. Будто тут была великая битва сонными дубинами.

Мои колени тряслись, словно ива на ветру, и чтобы подняться, мне понадобилась, кажется, минута. Долгая, наполненная мучительным стоном, минута.

— Мышцы орочьи, это да, — чмокнув губами, сказал Орчеслав.

— А упрямство эльфийское, — ответил Ухояр.

— Вредность, ты хотел сказать?

— Хе-хе-хе…

Я всё же поднялся. Сделал шаг, другой… И вдруг в груди и вправду что-то клюнуло, прямо в солнечное сплетение. И очумелая волна бодрости по телу, будто мне адреналин вкололи!

— Во как, — донеслось от Орчеслава, — И это на второй неделе?

Растерявшись от прилива сил, я споткнулся о чью-то храпящую тушу, нога заехала за ногу, за что-то зацепилась… Да так я и полетел вперёд лицом, плашмя всем телом. Тут бы подставить руки, да хотя б колени согнуть! Но бревно ж моё, брёвнышко родимое, мы с тобой через столькое прошли… Стольких перешагнули и обошли! Как тебя отпущу?

Эту секунду я потратил, чтобы постараться удержать неведомое ощущение в груди. Но тут моё лицо встретилось со склизкой и неожиданно твёрдой грязью, а бревно всем своим весом пригладило меня по темечку, ласково шепнув: «Спи!»…

Глава 18

Всему свое время

Когда просыпаешься после удара по голове, это не самое приятное чувство. И всё же орочья кровь имела чудесные свойства — проснулся я в гораздо лучшей форме, чем ожидал.

Так что первой моей эмоцией, когда я открыл глаза и — о, чудо! — мгновенно всё вспомнил, было удивление. Голова трещит не так сильно, как должна бы, и я сразу сел, ошарашенно уставившись в одну точку перед собой.

Вторым моим чувством было возмущение. Потому что проснулся всё там же, в дружинном дворе, только опустевшем. Никого, и все брёвна аккуратно сложены рядом.

Ладно я хоть не валялся в пыли на дорожке. Кто-то сердобольный оттащил меня, вот только совсем недалеко — на травку у частокола. Но от грязи не отмыли, не раздели, спать не уложили… Кому тут пожаловаться?

Со вздохом я глянул на свои ладони — все в кровавых мозолях и ссадинах. Потом осторожно пощупал затылок… Шишандрий-то какой! Тут же, едва двинулся, заныла измученная вчера шея, протёртая до кровавых нарывов, а теперь покрытая россыпью корочек.

А ведь вчера с меня столько потов сошло, что я впервые с утра не чувствовал естественных позывов в уборную. Вот только жажда… Пи-и-и-ить!

Я едва не дёрнулся, словно зомби, но, к счастью, ёкнуло воспоминание о вчерашнем. И я снова попытался ощутить тот солнечный зайчик, чувство которого мне удалось поймать перед тем, как получил от бревна оплеуху. Но пересохшее и даже, кажется, потрескавшееся горло вообще не давало сосредоточиться.

Верно ведь говорят, где-то я слышал: «Колдун не сможет колдовать, если его мучает жажда». Так и мне не удалось ничего ощутить в груди, кроме обезвоженной пустоты.

— Ты всё дрыхнешь, верхоёвина?

Я вздрогнул и, приложившись затылком о частокол, взвыл. Тем же самым местом… Гадство!

Повернувшись, я осоловевшими глазами уставился на Копаню Тяженича, который сидел на скамейке совсем рядом. Именно здесь, кажется, дрыхли тогда Орчеслав Добрынич и мастер Ухояр. Как я его не заметил-то?

— Копаня! — просипел я то ли радостно, то ли удивлённо.

Гном отстегнул от пояса фляжку и, пододвинувшись, протянул мне.

Я тут же подозрительно прищурился, хотя весь мой организм сейчас же стал бунтовать: «Бери! Пей!!! Сейчас же!»

— Да не бойся ты, орчеглазый, — Копаня Тяженич усмехнулся, — Это ж от души!

Может, будь моя жажда не такой сильной, я бы ещё поборолся. Но прозвучал лишь один слабенький аргумент, и вот я уже присосался к горлышку. В рот полился какой-то невероятно вкусный и ароматный чай, и я даже удивлённо уставился на Копаню.

— А ты что думал, мы, гномы, только эль хлещем? — тот обиженно скривился, — Вы тут напридумываете себе эльфийской чуши, а потом зенки лупите, чего это мы, гномы, на вас дуемся!

Я отдал фляжку, чувствуя, как по телу неожиданно потекла волна бодрости. Ого, напиток-то явно с ярью!

— Хотел бы я сказать, что это наше, гномье, — Копаня Тяженич закрутил крышечку и вздохнул, — Но нет, взял на рынке у вас. Ты не представляешь, у эльфийки одной вот с такими… — он будто обхватил перед собой два арбуза, — … глазищами! И вся в бусах, в каменьях. Красотищща! — Он тут же спохватился, — Ты только никому не говори, что гном эльфийкой восхищается. Замётано?