Башни Латераны (СИ) - Хонихоев Виталий

Лео свернул в знакомый переулок и остановился у дома своих родителей. Постоял, собираясь с духом. Потом взвесил в руках свёрнутый узелок — горшок с кашей, завёрнутый в полотенце, ещё тёплый. Половина его пайка и весь паёк Алисии.

Он поднялся по ступеням, постучал.

Дверь открыла мать. Увидев его, лицо её осветилось:

— Лео! Сынок!

— Привет, матушка, — он протянул ей узелок. — Принёс еды.

— Господи, спасибо, — она взяла горшок, развернула полотенце, заглянула внутрь. Глаза её стали влажными. — Ты… ты опять себе ничего не оставил?

— Оставил, матушка. Я уже поел. В казарме.

Она не поверила — он видел это по её глазам — но не стала спорить. Просто обняла его, крепко, отчаянно, и прошептала:

— Спасибо. Спасибо тебе, сынок.

Лео пробыл дома недолго. Мать накормила Мильду — девочка ела жадно, быстро, будто боялась, что еда исчезнет. Отец ещё не вернулся — работал на укреплениях где-то в центре города.

Мильда болтала о чём-то — о соседской кошке, о том, что видела на улице, о слухах про Безымянную Дейну. Лео слушал вполуха, кивал, улыбался через силу.

А потом поднялся, попрощался и ушёл.

Вечерело.

Квартира встретила его тишиной.

Лео закрыл за собой дверь, повернул ключ в замке, прислонился к косяку и выдохнул. Только здесь, в этих двух маленьких комнатах, он мог расслабиться. Перестать притворяться.

Перестать быть солдатом, оруженосцем, «поварёнком».

Просто быть собой.

Он прошёл в дальнюю комнату.

Алисия сидела на краю кровати, неподвижная, в полном доспехе. Серебристая кираса с гравировкой птиц и цветов тускло блестела в свете единственной свечи на столе. Шлем с опущенным забралом. Руки на коленях. Спина прямая.

Как статуя.

Как кукла.

Лео подошёл ближе, присел перед ней на корточки:

— Привет, Алисия. Я вернулся.

Она не ответила. Не шевельнулась.

Он медленно поднял руки, расстегнул застёжки на шлеме, снял его. Зелёные глаза смотрели в пустоту — неподвижные, незрячие, пустые.

Лео осторожно провёл рукой по её щеке. Кожа была прохладной, но не ледяной. Почти как у живой.

— Сегодня Грюнд передавал тебе привет, — тихо сказал он, начиная расстёгивать доспехи. — Сказал, чтобы ты его в бою не перепутала. А то «приголубишь своим молотом, и всё — мама его не дождётся». Знаешь, глядя на Грюнда я бы никогда не подумал что у него мама есть.

Он снял кирасу, наручи, поножи. Аккуратно сложил всё на стул у окна. Потом достал из сундука белое летнее платье с вышитыми васильками по подолу и осторожно, бережно надел его на неё.

Алисия не помогала. Не сопротивлялась. Просто позволяла.

Как всегда.

Лео надел ей на ноги мягкие войлочные тапочки, поправил подол платья, отступил на шаг.

Теперь она выглядела… почти живой. Почти обычной девушкой. Той самой Алисией, которую он помнил. Которую любил.

Он сел рядом с ней на кровать, взял её руку в свою. Холодные пальцы. Неподвижные.

— Бринк сегодня опять меня избил, — прошептал Лео, глядя в окно, где сгущались сумерки. — Говорит, я безнадёжен. Может, он прав. Я никогда не был воином. Я… я просто студент. Поварёнок.

Он замолчал, слушая тишину.

Где-то вдалеке кричала ворона. Скрипнула половица в соседней комнате — наверное, Нокс. Чёрный кот почти переселился сюда, к Алисии. Спал у её ног, когда она лежала. Следил за ней янтарными глазами, будто ждал чего-то.

— Матушка и Мильда передают привет, — продолжил Лео. — Они не знают, что ты здесь. Думают, что ты… что ты Паладин из Ордена. Безымянная Дейна. Что ты спасёшь город.

Только треск свечи и тихое мурлыканье Нокса, устроившегося у изножья кровати.

Лео вздохнул, отпустил её руку, поднялся. Взял гребень со стола и сел позади неё. Начал медленно, аккуратно расчёсывать её волосы — длинные, тёмные, ещё мягкие, словно живые.

— Сегодня на рынке совсем нет хлеба, — тихо говорил он, водя гребнем по прядям. — Цены сумасшедшие. Люди голодают. Но солдат кормят лучше. Мне дают тройной паёк — за себя и за тебя. Я половину отношу домой. Матушка так благодарна… она плачет каждый раз. Мессер сказал что лучше даст десяток своих всадников съесть чем коней забивать.

Он продолжал расчёсывать, продолжал говорить — о мелочах, о пустяках, о том, что видел, слышал, чувствовал.

И вдруг — совсем тихо, почти неслышно — Алисия произнесла:

— Не… перепутаю.

Лео замер.

Сердце пропустило удар.

Он медленно, очень медленно поднял голову, посмотрел на её лицо.

Алисия сидела неподвижно. Глаза всё так же смотрели в пустоту. Губы неподвижны. Но он слышал. Он точно слышал.

— Алисия? — прошептал он, голос дрожал. — Ты… ты меня слышишь?

Пауза.

Долгая, мучительная пауза.

А потом её голова повернулась. Совсем немного. Всего на несколько градусов. Она взглянула на него.

— Не перепутаю.

Глава 18

Глава 18

Шатёр короля Арнульфа стоял на холме, в миле от стен Вардосы, и был виден издалека — большой, чёрный, с золотым двуглавым орлом на вершине шеста. Чёрно-золотые знамёна — цвета его дома, цвета его армии — трепетали на ветру, как крылья хищных птиц, готовых обрушиться на добычу.

Внутри было тепло, почти жарко. В центре стоял массивный дубовый стол, заваленный картами, свитками, письмами. Свечи в тяжёлых подсвечниках отбрасывали колеблющиеся тени на стены из толстого брезента. Пахло воском, чернилами, дымом от жаровни в углу и ещё чем-то — едва уловимым, но постоянным — запахом войны. Кожа, металл, пот, кровь.

Арнульф стоял у стола, склонившись над картой Вардосы.Ему было двадцать восемь лет, и он выглядел моложе — высокий, жилистый, с тёмными волосами, зачёсанными назад, и острым, хищным лицом. Глаза серые, холодные, но живые — в них плескался огонь, который не гас ни днём, ни ночью. На нём был простой чёрный камзол без украшений, подпоясанный широким ремнём с кинжалом. Никаких корон, никаких регалий. Он не нуждался в символах власти. Его власть была в нём самом — в каждом жесте, в каждом слове, в каждом взгляде.

Он водил пальцем по карте, обводя контуры городских стен, башен, ворот. Изучал. Просчитывал.

Вардоса.

Город, который держался уже третью неделю. Город, который должен был пасть за три дня. Город, который стал костью в горле его армии. Но Арнульф не злился. Не торопился. Он просто ждал. Потому что у него был план.

Дверь шатра откинулась, впустив порыв холодного воздуха. Вошёл человек — высокий, широкоплечий, в потёртом доспехе с золотым орлом на груди. Маршал Эрвин фон Штайн, командующий правым флангом армии. Лицо обветренное, изрезанное шрамами, борода седая, глаза усталые.

Он отдал честь, глухо ударив кулаком в грудь, наклонил голову.

— Ваше величество.

Арнульф не поднял головы от карты: — Эрвин. Доклад.

— Потери за вчерашний день — двадцать три человека. Ещё сорок ранены. Противник держится. Стены крепкие. Магия их магов работает исправно. Мы ничего не добились.

Арнульф кивнул, продолжая изучать карту: — Понятно.

Эрвин сделал шаг вперёд, голос его стал жёстче: — Ваше величество, я снова прошу разрешения на полномасштабный штурм. Дайте мне три тысячи человек, осадные башни, тараны — я возьму город за день. Может, за два.

Арнульф наконец поднял глаза. Посмотрел на маршала — долго, спокойно, без эмоций.

— Нет.

— Но…

— Нет, — повторил Арнульф, и в его голосе прозвучала сталь: — Я уже объяснил и не собираюсь повторяться. Мне нужен город. Целый. Живой. Не груда камней и трупов.

— Эрвин стиснул челюсть: — Со всем должным уважением, ваше величество, но мы теряем время, теряем людей. Каждый день осады — это деньги, провизия, раненные и убитые. А главное — Благочестивый не дремлет. Его армия может подойти в любой момент.

— Может, — согласился Арнульф. — Но не подойдёт. Гартман труслив. Он сидит в своём дворце, жрёт жареных лебедей и трахает шлюх. Ему плевать на Вардосу.