Злодейка в быту (СИ) - Черная Мстислава

— К чему такие церемонии… — морщусь я. Да, я больше не боюсь разоблачения, теперь я боюсь расстроить дорогого мне человека.

— Как же! — теряется она. — Юйлин!

— Церемонии действительно ни к чему, — раздается голос Шаояна. — Дорогая супруга, нам пора.

— Присмотри за моим отцом, кормилица Мей, — шепотом прошу я и поднимаюсь.

Еще немного — и солнце коснется горизонта, а значит, сейчас нам действительно пора, тем более, как бы далеко ни был мой новый дом, ворота родительского дома для меня всегда открыты и прийти в гости я могу хоть завтра. Когда в мужьях демон, расстояние не имеет никакого значения.

Я обнимаю папу крепко, но коротко, отступаю на шаг и тут же оказываюсь в совсем других объятиях. Шаоян бережно придерживает меня за плечи, сам за нас двоих кланяется папе. У наших ног закручивается поток чистой ци, пространство искажается, меняется. К ци примешивается ша-ци, и вот уже вместо приторных роз безымянные кусты с длинными багрово-красными иглами вместо листьев.

И вновь ни неба, ни солнца — в вышине густое марево, напоминающее взвесь золотого песка.

Дом, милый дом, в котором недостает чего-то важного.

Глава 48

— В Нижнем мире не светит солнце?

— В Нижнем мире нет солнца, — хмыкает Шаоян. — Моя госпожа устала и желает отдыхать?

— Твоя госпожа желает получить свою собственность.

— Мм?

Шаоян делает удивленное выражение лица, и одновременно с него сползает человеческая личина, которую он вернул сразу после того, как показал папе свою истинную суть.

Цокнув с притворным осуждением, я упираю указательный палец ему в грудь:

— Мое приданое, Шаоян. Оно должно быть там, куда я вышла замуж, и мне его не хватает. Или верни меня к моим сокровищам.

— Дорогая супруга, тебе мало сокровищ во дворце?

Вроде бы Шаоян спрашивает насмешливо, но я чувствую, что мое требование зацепило его за живое.

— Твои сокровища — мои сокровища, это очевидно, — улыбаюсь я. — Но мое приданое, с чего бы мне о нем забывать?

— Сейчас? — уточняет Шаоян.

— Почему нет? Дело ведь не в приданом. У меня как мелкая, но противная заноза царапается ощущение незавершенности, словно я переходила мост и застыла в шаге от второго берега.

— Говоришь, та деревня стала мостом между родительским домом и моим доменом? Не слишком ли поэтично?

Ответить я не успеваю, потому что пространство снова меняется, и мы оказываемся на дорожке перед входом в знакомый павильон. Солнце уже зашло, но день еще догорает, и я спокойно читаю иероглифы на табличке: «Сокровищница искусств», именно так я назвала павильон вечность назад. Что у меня тогда в голове было? Сейчас я бы выбрала что-нибудь более изящное.

Я уже собираюсь войти, когда замечаю сор у самых дверей, словно кто-то топтался здесь и пылинки осыпались с обуви на доски, однако дверь не взломана, даже не поцарапана. На ум приходит дядя, но в то же время мне трудно представить, что это был именно он.

Цыкнув, Шаоян касается двери, и от его прикосновения на дереве проступают иероглифы. Вязь довольно сложная, но общий посыл я улавливаю — защита. От расшифровки смыслов меня отвлекает молочно-белый, похожий на лунное сияние свет, заклубившийся над порожком. Шаоян присаживается на корточки и без колебаний опускает в дымку пальцы. Повинуясь его легкому движению, свет закручивается по спирали, и в центре проступает картинка, этакое магическое видео без звука, и я вижу, как к сокровищнице подходит отнюдь не дядя. И даже не тетушка.

Пройти к моему приданому попыталась кузина Сюлан, младшая из сестер.

Ха…

— Какой сюрприз, — хмыкаю я.

— Дорогая супруга, поверить, что юная особа, за которой нам повезло наблюдать, дочь своего отца, я могу. Но я отказываюсь верить, что твои отец и дядя настоящие братья.

— Кто знает? — Я пожимаю плечами.

Убедившись, что проникнуть в сокровищницу не получится, кузина сдается, и волшебный свет рассеивается.

Я запоздало вздрагиваю:

— Ян’эр, это ведь песок, а не прах⁈

— Конечно… — Шаоян делает нервирующую паузу, — песок. Кстати, почему ты думаешь, что приданое интересует твоих родственников в смысле денег? Возможно, им нужно что-то конкретное?

— Подарки от матери? — сразу догадываюсь я. — Папа не отдал мне их перед отъездом, наоборот, придержал до моего замужества. Хм, занятно. И раз кузина нанесла мне визит, игнорировать будет слишком грубо.

— Как по мне, она слишком незначительная особа, чтобы принимать ее всерьез, — кривится Шаоян. Он, очевидно, не рад разбираться с дядиной семьей, когда самое время уединиться в спальне.

Неожиданно для самой себя я вдруг киваю. Да, переносить на девушку мою неприязнь к ее родителям неправильно, но это не значит, что я должна танцевать вокруг кузины танцы с бубнами, достаточно издали убедиться, что всё в порядке. Что касается попыток добраться до моих сундуков… Пусть еще раз попробуют — для этого придется спуститься в Нижний мир.

Без лишних слов я закидываю руки Шаояну на шею, привстаю на цыпочки и целую мужа в губы. В бездну все проблемы! У нас медовый месяц, между прочим, а значит, поцелуй будет долгим и сладким. Я погружаю пальцы в густые темные пряди, и Шаоян позволяет мне закручивать завитки, отвечает на поцелуй. Я ощущаю, как его ладони соскальзывают мне на поясницу, Шаоян осторожно гладит. Его прикосновения, приправленные ци, будоражат, я с тихим стоном выгибаюсь. Мысли о сундуках становятся все менее и менее убедительными, колени слабеют, и я крепче вцепляюсь Шаояну в плечи.

Над ухом раздается его смешок, полный самодовольства, но одновременно и нежности. Его дыхание щекочет шею. Ци все новыми и новыми разрядами пробегает по телу. Сердце все быстрее гонит кровь по венам, я предвкушаю чистое удовольствие.

— И ведь не стыдно в таком возрасте подглядывать, — бормочет Шаоян что-то совершенно непонятное.

И неожиданно откуда-то из-за угла доносится ворчание:

— Этому старику нужна справедливость.

Я оборачиваюсь.

Глазам не верю!

Куда все исчезло? Когда Шаоян успел? Мы же целовались… Павильоны исчезли все до одного вместе с мощеными дорожками, от растаявшего великолепия осталась одна только яма рукотворного пруда, без воды. Зато вернулся мелкий мусор — там, где была сокровищница, на утоптанной земле лежит кувшин с отбитым дном.

Оглядываясь, я наконец вижу здешнего призрака — старика в робе, подпоясанной самой обыкновенной веревкой, и с другой веревкой, почему-то спускающейся с шеи. Вероятно, до исчезновения павильонов призрак сидел на дощатом полу, а теперь оказался на голой земле, точнее, завис над ней, не замечая перемены высоты. Ноги скрещены, спина сгорблена, руки соединены перед собой в ритуальном жесте.

Ха, ему обязательно было прерывать нас?

— Дедушка, кто вас обидел? — вздыхаю я. Оставлять его одного неправильно.

— «Обидел»⁈ — взвивается призрак. — «Обидел»? Он обошелся со мной как с собакой! Посадил на цепь!

Что?

Старик дергает за обрывок веревки на шее, но ничего не происходит.

— Его здесь запечатали, — поясняет Шаоян с нотками злости.

— Зачем?

Шаоян пожимает плечами:

— Не все готовы терпеть призрака по соседству. — Он вроде бы говорит про тех, кто запечатал старика, но одновременно и про себя тоже.

И я, пожалуй, согласна, но я не готова идти… на радикальные меры. В самом деле, не запирать же старика, например, в кувшин, это слишком жестоко.

Призрак довольно лихо для своего возраста — почему седина и морщины сохраняются, а немощь нет? — поднимается на ноги и указывает на меня пальцем, словно это я виновна в его посмертных злоключениях:

— Я лишь присматривал за моей Сян-Сян. Я боялся, что они будут недостаточно внимательны!

— Дедушка, вы говорите о своей супруге? — догадываюсь я. Вдову, насколько я помню, забрал нынешний староста деревни. Вместе со всем более-менее ценным имуществом, которое он выгреб из хозяйства старика.