Злодейка в быту (СИ) - Черная Мстислава

— Господин, — дядя косится на смятое пространство с явным недоверием, — я сердечно благодарю вас.

— Какая благодарность, господин Тан? — перебивает Шаоян. — В семье…

Не дав дяде ни малейшего шанса продолжить спор, Шаоян дергает пространство на себя, словно перед ним большое-большое одеяло. Я ощущаю всплеск ша-ци. Искаженной энергии так много, что кожу будто тонкими иглами колет.

Еще рывок — и все, считая жмущихся друг к другу перепуганных личных служанок, оказываются в столичном поместье, причем наложница Мяо’эр и служанки — на центральной дорожке, а дядя, тетушка и кузины — в колючих розовых кустах.

Ни на секунду не поверю в совпадение, Шаяон пошутил.

Что взять с демона…

Уже на той стороне Мяо’эр вдруг хватается за низ живота и звонким от испуга голосом громко сообщает:

— Ай, я, кажется, рожаю.

— Удачного разрешения, добрая госпожа, — желает Шаоян, склоняет голову на прощание.

Пространство восстанавливается. Ша-ци проходится по телу наждачкой.

— Как ты ловко с ними разобрался.

— Моя супруга меня хвалит? Я счастлив. — Шаоян расплывается в широченной улыбке, нарочито белозубой, но одновременно искренней.

Я оглядываюсь.

Когда я только выкупила дом вдовы Ции, здесь царила атмосфера погоста: разваливающиеся строения, пыль, черепки, вездесущая сорная трава и, разумеется, не нашедший упокоения призрак. Шаоян навел волшебный порядок. До сих пор не знаю, куда пропадали руины, на месте которых встали дворы, достойные особ императорской крови. Теперь же всё вернулось в исходную точку: всё те же развалины, всё те же черепки. Разве что призрака не хватает. Хотя нет, вот он.

Призрачный старик появляется не один. Рядом с ним его Сян-Сян, известная мне как вдова Ция. Наверное, больше она не вдова: душа отбросила ветхую телесную оболочку и воссоединилась с душой любимого мужа. Их теплая нежность друг к другу видна в их объятиях, взглядах, улыбках, осторожных касаниях. На глазах призраки молодеют, словно ночной ветерок сдувает с них года, как пылинки.

Молча поклонившись, они тают, уходят из мира живых за грань.

— Неужели кто-то из них переродится ребёнком Мяо’эр? — удивляюсь я.

— С чего бы? Миров много. Земля, например. Вдруг в той твой жизни они были соседской супружеской парой, мм?

Едва ли.

Я улыбаюсь. Шаоян подхватывает меня на руки, и я чувствую, как мы то ли спускаемся на скоростном лифте, то ли проваливаемся. Точка поставлена, нас тоже ждет новая прекрасная жизнь.

Эпилог

В сумерках озёра Кристальной Чистоты особенно опасны, но рядом с Шаояном я могу не беспокоиться ни об ищущих ужин плотоядных лианах, живущих в кронах здешних деревьев-исполинов, ни о внезапных гейзерах ша-ци, настолько раскалённой, что сперва я приняла энергию за фонтан вырвавшейся из недр лавы, ни о полуразумных хищниках, ни о ядовитых парах, время от времени насыщающих воздух.

Под моими пальцами переливаются струны Семиголосой цитры, драгоценного подарка Чаоци.

Пусть мне бесконечно далеко до музыкального мастерства брата моего мужа, я учусь — прямо сейчас зарождающаяся мелодия обретает уверенность, громкость, колебания струн резонируют с энергетикой окружающего пространства, с моей аурой, и по телу разливается тягучее как карамель тепло.

Мне начинает казаться, что, откликаясь на музыку, незримые потоки ци и ша-ци ускоряются, закручиваются в танце, переплетаются, сливаются и в то же время не перемешиваются, чистая ци остаётся чистой, а искажённая — искажённой.

Низ живота наливается жаром, я ощущаю, как ведомая мелодией энергия закручивается в миниатюрный смерч. Не зря я сравнивала раскалённую энергию с лавой — внутри будто жидкий огонь кипит.

Я знаю, что можно оборвать перелив струн, оборвать мелодию, и жар стихнет даже раньше, чем погаснут звуки, но я продолжаю игру. Если концентрироваться на движении пальцев, на гармонии пространства и мелодии, которую рождают мои касания, боль становится почти терпимой. «Почти». Это четвёртая попытка, трижды я не выдерживала, опрокидывала цитру. Шаоян ловил бесценный инструмент, ловил меня, поил успокаивающим эликсиром и уверял, что однажды у меня обязательно получится, что торопиться не имеет смысла, что у нас впереди вечность.

Боль нарастает, становится всеобъемлющей, но я не сдаюсь, позволяю этой боли захватить меня полностью. Кажется, что я то ли сгораю изнутри, то ли сама становлюсь живым пламенем. В теле вращаются уже шесть, нет, семь вихрей. Я перестаю слышать мелодию, перестаю видеть и ощущать что бы то ни было, а сознание напротив обретает кристальную ясность и тут же тонет в ярчайшей вспышке, подобной взрыву сверхновой. Я стала звездой?

Я будто исчезаю появляюсь вновь.

Мелодия стихает, ци и ша-ци завершают танец, потоки энергии успокаиваются, возвращаются к своему привычному ленивому течению.

Получилось?

— С прорывом меня, — хрипло выдыхаю я.

Я сделала — прорвалась на очередную ступень самосовершенствования.

Шаоян, ожидавший чуть в стороне, мигом оказывается рядом и протягивает хрустальную чашу, наполненную слёзами белых орхидей, помогает мне напиться живительной прохладой. Сразу же становится легче, и я даже отвечаю на заботу слабой улыбкой, только Шаояна мой оскал не впечатляет, он продолжает вглядываться мне в лицо с откровенной тревогой, забирает пустую чашу.

Отзвуки боли всё ещё гуляют по телу, и я устало пристраиваю голову ему на плечо. Шаоян целует меня в висок:

— С прорывом, моя драгоценная упрямая императрица.

— М-м-м, да, хвали меня, м-м-м…

Однако Шаоян не торопится осыпать меня комплиментами и только вздыхает с лёгкой укоризной:

— За что хвалить, Лин’эр? За то, как ты себя не бережёшь? Вот пожалуюсь твоему предку, раз мужа не слушаешься.

— Согласна, не хвали. Просто восхищайся. И… Кому-кому ты пожалуешься?

Не папе же?

— Напоминаю, глава секты «Белого Света» убеждён, что есть единственный правильный путь, это самосовершенствование через глубокую медитацию в тишине.

— Пфф! Мой предок редкостный зануда. Хочет сидеть в тишине пару тысяч лет? Пусть сидит, в прошлые свои посиделки он чуть не потерял мою мать… Не приводи его в пример, иначе я приглашу дорого дедушку погостить к нам во дворец… на пару столетий. Для такого небожителя как он, что век, что день, всё едино, не так ли?

Шаоян нарочито испуганно округляет глаза:

— Лин’эр, угрожать мужу совсем не обязательно. Разве я мешаю тебе делать то, что ты хочешь? Я всего лишь беспокоюсь.

Окончание фразы звучит слишком серьёзно.

Настрой на шутки улетучивается.

Чуть повернувшись в крепких поддерживающих объятиях, я ловлю взгляд Шаояна. Янтарное сияние его глаз завораживает. Я протягиваю руку и накручиваю на палец тёмный завиток, упавшей на лоб пряди.

Слова не нужны, но мне хочется сказать:

— Ян’эр, я люблю тебя. Ты ведь знаешь?

— Я тоже тебя люблю, Лин’эр. Моя драгоценная супруга…

Не дослушав, я целую своего демона в губы, одновременно зарываюсь в густые пряди, подаюсь навстречу не только телом, но и душой. Успокоившаяся, замедлившаяся ци тотчас откликается, поднимается жаркой волной вдоль позвоночника. С поцелуем я делюсь энергией.

Шаоян одной рукой придерживает меня за плечи, другой ведёт по спине. Я слышу его хриплое дыхание и шепчу:

— В твоей библиотеке хранятся очень интересные свитки. Я читала, что совместное культивирование сразу после прорыва благотворно для укрепления энергетических каналов и гармонизации ци. Совсем не та скукота, которую проповедует, как ты выразился, мой предок. И вообще, зачем подниматься по ступеням шаг за шагом, когда на Земле давно изобрели лифт?

— Бесподобная, но слишком торопливая госпожа, ты дошла до раздела с предупреждениями, где ясно говорится, что совместное культивирование в столь особые моменты почти неизбежно приводит к появлению у пары детей?

Да, естественно, дошла.

И знаю, что теперь, когда я прорвалась на следующую ступень, я достаточно сильна, чтобы выносить и родить ребёнка от демона.