Хозяин теней. 3 (СИ) - Демина Карина

Он зашипел.

— Меня… дважды задело. Один раз ничего ещё. Как в кипяток окунули. Эти тоже… машины были… три. И грузовик. Не подходили. Стали и ждали чего-то. А там свет. Засуетились, засранцы. На второй уже… снова отключился. Помню ещё, как земля содрогнулась. И я в неё мордой. Она ж горячая сделалась. Прям такой вот… следом свет. С небес сошёл… свет…

— Не совсем с небес.

— Знаю… он их в прах… я видел… всех в прах… грузовик… и людей… и всех. А я вот выжил. Почему-то.

Не потому ли что и его Мора внесла в число «своих»? Или просто повезло? Отключился, а свет поверху прошёл? В общем, можно выбрать любую версию, главное, что живой.

— Не знаю, сколько провалялся. На этот раз долго. Очнулся уже когда темно, — Еремей зажмурился.

А выглядел он погано.

Нет, мы там все не красавцы, но сейчас и покойники выглядели поживее наставника.

— Чувство такое, что изнутри прожарили… хорошо так прожарили… а в голове свет этот. Я не соображал ничего. Встал. Пошёл. Просто пошёл. Сам не знаю, куда. А тут эти… то есть сперва меня кто-то окликнул. Я и отозвался.

Зря это он, конечно, но с контуженного какой спрос.

— Думал, свои… а они вот… и сразу бить. Я в ответ. Хотя мало чего понял, но просто. Бьют — отвечаешь… в кольцо взяли. Двоих… а третьего только чуть порезал. И он меня полоснул, падлюка. Надо было молчать. Надо… погоди, до сих пор туго в башке. Выжили?

— Частично. Я. Тимоха, но с ним сложно… Таню ранило. Ещё Мишка у нас теперь появился. Брат. Потом… познакомлю. Ты вообще… как?

— Если сразу не сдох, то выживу. Руки, падлы, стянули.

— Чего им надо было?

— Не знаю. Я ж снова ушёл. И потом возвращался, но так-то не понимал… даже не помню, что было-то. Вроде, воду лили, но когда мозги прожаренные, то толку от того… только-только в себя приходить начал. А тут вон ты… надо их обыскать.

— Военные?

— Рядом. Где — не скажу. Говорю ж, я так… они не особо умные, что Фома, что… Жмых вовсе придурок конченный. Их Сургат отправил. Но на кой?

Не для того ли, чтоб приглядели за Сергеем Воротынцевым? Хотя… таких он бы и близко к себе не подпустил. Ладно. Сойдусь с Сургатом, у него и спрошу.

— С меня хотели ход тайный… есть ли… тут, как понял, оцепили всё и не одним заслоном. Они и не рискнули меня вытаскивать. Держали бы ещё пару дней, а там…

Или ишак сдохнет, или падишах.

— Ход есть, — говорю, возвращаясь к мертвецу. Голову его будто в дёготь окунули. И дёготь этот застывал, образуя чёрную глянцеватую плёнку. — Только узкий. Там… в общем, сложно всё. Но сам увидишь.

— Обыскать надо, — Еремей тоже подобрался. Двигался он осторожно, явно пытаясь беречь бок. — Бумаги… забрать. Сделанные, но…

Бумаги нам пригодятся, потому что документов нет ни у кого, а наша компания по итогу рискует быть весьма себе приметною. Так что это одна из проблем.

Тьма приподнялась над телом.

— Ешь, ешь… приятного аппетита, — буркнул я, успокаивая тварь, которой, кажется, было недостаточно одной лишь энергии. Но она сползла и растворилась во мне, оставив черномордого покойника.

А вот обыскивали его в четыре руки.

Пачка купюр.

Колода замусоленных карт, к которым и прикасаться неприятно. Напёрсток. Нитки. Горсть амулетиков, совершенно бесполезных судя по тусклому виду. И книжица, упрятанная в холщовый мешочек — паспортная.

Не густо.

А вот у того, который в пещерке, тоже деньги нашлись, а ещё — целая стопка таких вот книжиц.

— Шлюшьи паспорта, — хмыкнул Еремей, перелистнув пару. Пальцы слушались его плохо, и это Еремея злило. Одна из книжиц упала, и я поднял, раскрыл.

Книжица небольшая, в плотной обложке. Края бумаги потрёпаны, стало быть, не новая. И чернила выцвели. Прочитать написанное даже не пытаюсь. А вот фотографии нет[1].

— В смысле, шлюшьи?

— Да в прямом, — Еремей опустился на землю и бок потрогал. — Вот… погано. Прижечь надо. Тут мазнуло по краю, но кажись, зараза подсела. Подсобишь.

И это не просьба.

Ножик он тоже забрал у покойного и примостил в костерок, заботливо сгрёбши угли.

— Так что с паспортами?

— Когда девка начинает заниматься непотребным ремеслом, то паспорт она сдаёт в полицию.

— Сама?

— По правилам должна бы сама. Но обычно или мамка несёт, если не хочет проблем, или вон ловят и выписывают силком.

— Чего выписывают?

— Заменительный билет. Его ещё жёлтым прозывают. Ну и смотровую книжку[2]. А паспорт в участке остаётся. Если с девкой чего приключается…

А приключиться может всякое. Ленка о той своей жизни рассказывала неохотно. Да и не спрашивал я, как-то оно. Тошно становилось, что ли.

Бесился.

Дурак потому что. Ну да ладно.

— … то и документ надобно уничтожить. Но продать всяко выгодней.

— Они ж бабские.

— Дурак… бабам тоже бывает надо порой… но так-то главное, не что написано, это умелец выведет и выправит. Бланк. Он коронный, с печаткой. А печатка эта не просто так, но силой ставлена, — Еремей перевернул лезвие и дёрнул ворот рубашки. — Изгваздался весь…

— Есть во что переодеться.

— Переоденусь. Кстати, слыхал, что жидовки часто в проститутки идут. Вроде как… ну, чтоб выехать в столицу[3]. Но это не точно. Конечно, если имена оставить, то по спискам там, коль кто рискнёт проверить, выявят, но опять же ж… мало ли каких Матрён или Марий, или ещё кого… так что припрячь. Подумаем. Так… а теперь гляди, что надо сделать. Да помоги ты от тряпок этих избавиться, чтоб их… и деревяшку какую в зубы дай.

Деревяшек в лесу хватало.

А вот рана Еремея мне не понравилась. Нож прошёл по касательной, распоров кожу и слегка полоснув по мышцам. Крови, думаю, было прилично, а она, помнится, очень даже неплохая среда для всякой заразы. И теперь эта вот широкая чёрная царапина надулась. И края раны приподнялись, отекли.

Еремей чуть надавил и из-под сукровицы брызнуло беловатой жижей.

— Чтоб тебя… неудобное место, — он попытался изогнуться, но рана, начинавшаяся слева под рёбрами уходила за спину. — Придётся тебе. Вскрыть. Выскрести. И прижечь, пока лихорадка не началась.

Потом поглядел так и душевненько попросил:

— Только, если блевать станешь, лучше в стороночку.

А я кивнул.

[1] Привычные нам паспорта с фотографией появились только в 1938 г. Интересно, что после революции в 1918 г паспорта в принципе были отменены, как пережиток старого режима и символ закрепощения народа. Но и после 1938 г паспорта на руки получали далеко не все. К примеру, крестьянам их не давали, что делало невозможным переезд куда-либо без разрешения местных властей.

[2] Проституция в Российской империи была вполне легализована. Более того, публичные дома делились по классам, в каждом устанавливались нормы приёма, превышать которые не рекомендовалось. В документах девушек как раз уже были фотографии. Также в билете ставились отметки об обязательных медицинских осмотрах. В нём же печатались правила по надзору и правила поведения публичных женщин. В случае, когда женщина решала оставить ремесло, она приводила в участок человека, который брал её на поруки — выступал опекуном или мужем, и он уже сдавал заменительный билет и забирал паспорт.

[3] Речь идёт о черте оседлости, за пределом которой евреям нельзя было селиться. Как ни странно, проституция — одно из занятий, которые позволяли выйти за эту черту. Многие дамы, причём из хороших семей, покупали себе жёлтые билеты, чтобы жить в столице или иных крупных городах. Известен факт, когда в 1908 г на профилактическом осмотре, обязательном для проституток, было выявлено два десятка невинных девиц еврейской народности. На деле они оказались студентками Психоневрологического института, основанного профессором Владимиром Бехтеревым.

Глава 27

Глава 27

Воспрещается оставлять фабрику до истечения договорного срока без согласия на то хозяина или требовать от него до того срока какой-либо прибавки платы сверх установленной. За стачку между работниками с целью прекратить работу прежде истечения установленного с хозяином срока для того, чтобы принудить его к возвышению получаемой ими платы, виновные подвергаются наказаниям, определённым «Уложением о наказаниях»