Хозяин теней. 3 (СИ) - Демина Карина

— Газеты бы, — сказал Михаил. — Если… дед жив… ты не подумай, если он всё-таки жив, то разберется. Это дело чести.

Ага.

И покойного сыночка.

— Посмотрим.

Не хочу давать обещаний, которые не смогу исполнить. Воротынцев, может, и примется разбираться, да только сына его драгоценного я собственною рукой прирезал. И факт этот, как ни крути, не обойдёшь. А потому всё остальное теряет смысл.

Выхожу даже не ночью — перед рассветом.

Успеваю и задремать слегка, и с тёрном пообщаться. Отвечает тот не слишком охотно, но всё-таки корни шевелятся, открывая узкий проход, больше на нору похожий. В этакий Тимоха не протиснется, а значит, и с тёрном надо что-то думать.

Подкормить?

Чем?

Или, скорее, кем?

Эту проблему тоже как-нибудь да решим. Ползу на четвереньках, настолько бодро, насколько получается. А ход виляет, будто копал его очень нетрезвый крот. Порой из стены выстреливали тонкие корешки, но, коснувшись меня, стыдливо убирались. А вот близость к реке я ощутил задолго до выхода: земля переменилась, стала влажной, зыбкой. Вот уже и под руками что-то хлюпает, чавкает.

Запах опять же.

Заканчивается всё разом, этакой густой сетью из корней и стеблей, что прикрывает нору. Я останавливаюсь. Очень хочется выбраться, но…

Тени.

Призрак с Тьмой откликаются быстро. Они же и пробираются сквозь корни.

Что сказать… смотреть четырьмя парами глаз куда веселей. Только бы мозги выдержали. Но зажмуриваюсь, чтоб от разности картинок крышу в конец не повело, и сажусь, прислонившись к влажной стене. Грязный стану, что чёрт, ну да это наименьшая из проблем.

А тени кружат.

Они как-то не то, чтобы успели принять друг друга, но уже не испытывают вражды. И договорились. Призрак забирает вправо, Тьма — влево.

— Люди… — голос-шелест раздаётся в голове. — Рядом…

— Сколько?

Если пост или около того, то нам конец.

— Два. Три.

— Два или три?

— Два. И один другой. Ты. Знаешь.

Тьма говорила отрывисто.

Знаю?

Так, сердце пропустило удар. Знакомых у меня не так много.

— Откуда ты знаешь, что я знаю?

— Ты — я. Видеть.

Еремей?

— Где?

— Там.

Нет, видеть глазами Тени удобно, конечно, и общаться тоже, но вот то ли она не достигла того уровня, когда речь стала внятной, то ли я ещё не научился понимать. Вышло очень размыто.

— Подобраться сможешь? Так, чтобы тебя не заметили?

— Далеко… мало. Сил. Надо.

Значит, придётся выползать. Если там и вправду Еремей, к тому же живой… это многое меняет. И я осторожно раздвинул плети стеблей.

Или вернуться?

За Метелькой?

Михаила прихватить. Сдаётся, он не только шаманить способен. Или… нет, от такой толпы след точно останется, а оно нам пока не надо. Значит, посмотрим. Просто посмотрим.

Тихонечко.

Запах дыма я почуял издали. Кто бы там ни прятался в лощинке, леса они не знали. Костерок-то прикрыли, а вот про дым то ли не подумали, то ли понадеялись, что место глухое.

Лес.

И совсем не тот, реденький, который начинался за поместьем. Тут уж в небеса уходили настоящие столпы, растопыривали ветви над головой, заслоняя небо. Листва большею частью облетела, потому в прорехах и виднелась луна.

Куцая, что хвост дворняги.

Кусты тоже росли густо, если не щёткой, то почти. И это с одной стороны на руку, не заметят, а вот с другой — и я не подберусь незамеченным. Не настолько я хорош, чтобы рисковать.

А потому устраиваюсь у корней ближайшего дерева, отправляя обе тени вперед. И Призрак закладывает широкую дугу, показывая, что у него-то поводок подлиней. Он вообще, можно сказать, самостоятельный.

Самостоятельный, самостоятельный. Главное, чтоб не попался.

Его глазами я вижу те же дерева.

Кусты.

И узкий овражек, что протиснулся в разломе меж корней. Он выходил из огромной ямины, которая образовалась после падения сосны. Корни её уходили вверх и в сторону, образуя своего рода крышу. Под ней-то костерок и горел.

Махонький.

А вот и какая-то магия. Призрак прищурился, показывая мерцающую пелену, что повисла над яминой и овражком. Полог какой? Отвращающий артефакт?

Без разницы.

Главное, что люди, сидевшие у костра, были полностью уверены, что их никто не видит. Ладно, человеком я бы и не увидел, а вот тени — дело другое.

— Есть? — поинтересовалась Тьма, явно сглатывая слюну.

— Погоди. Успеешь сожрать. Может, они вообще хорошие.

Кажется, даже на расстоянии она уловила мои сомнения. Ну да, сомнительно, но вдруг большие друзья Громовых? И Еремей опять же. Двоих у костра я видел, а вот где Еремей?

— Там, — Тьма переместилась.

И главное, что я не уловил, как. Вот одна картинка. Вот другая. Это темнее. И не сразу соображаю, что она забралась под полог.

Стало быть, не охранный.

Или против теней охрана бесполезна?

— Холодно, мля… — голос сипловатый и мне не знаком. — Долго нам тут ещё жопы морозить?

— Сиди.

И этот незнаком.

Не гвардейцы точно. Вид у них очень уж специфически-бомжеватый. Стало быть, и не регулярные войска. И не родовые. Сомневаюсь, чтобы Воротынцев в своём окружении потерпел этаких оборванцев.

Нет, ну оборванцы и есть.

Теперь я вижу обоих.

Один сидит, согнувшись над огоньком, прикрывая его ладонями. На нем какое-то то ли тулуп, то ли полушубок, главное, что наброшен он поверх длинного пальто. Голова замотана пуховым платком. Второй, который устроился на пенечке, чуть опрятнее. На нём старая шинель и такая… до боли знакомая. Но накинута она поверх куртки. Из-под куртки же выглядывает длинный, едва ли не до колен, свитер.

— Так сколько сидеть-то? День? Два?

— Сколько надо, столько и будешь, — спокойно ответил тот, что на пне. И вытащил из-под шинели ножичек, которым принялся строгать палочку.

А над ним марево вздрагивает.

И огонёчки. Красненькие.

Дарник?

— Хорошо тебе, — проворчал второй, опуская руки ниже. — Ты не мёрзнешь, а я того и гляди околею. А это ещё морозов нормальных не было. Если ударят, то тогда чего?

— Тогда и думать будем.

— И этот того и гляди… вот на кой его держать? Только жрачку изводим. Её и так не осталось.

— Хватит нудеть.

— Я не… слушай, если тебе надо, то и сиди! А я…

Он вскочил.

— Успокойся, — теперь голос второго звучал жёстко.

— Я просто не понимаю…

— Тебе не за понимание платят.

И ножичек перехватил так, прехарактерно. Вон, сощурился. А вторая рука в карман нырнула.

— Только дёрнись… — второй выхватил револьвер. — Я…

— Спокойно, Жмых. Я ж знаю, с чего ты такой взволнованный. Лекарство закончилось? Так у меня есть. Ты, главное, не пальни. Вот… я ж понимал, что мы надолго застрять можем. И подумал, как же дружок мой дорогой Жмых да без своего лекарства-то будет? И озаботился.

Руку он вытаскивал медленно.

— Видишь?

Свёрточек из промасленной бумаги.

— Я сюда вот положу и отступлю. Ладно? Ты бери-бери… и не думай… мы тут вдвоём. Мы ж повязаны, деваться некуда… и не шуми, военным оно ни к чему знать. Просто сам подумай, зачем мне тебе вредить? Если что, Сургат с обоих шкуры спустит и не задумается.

Значит, без этой сволочи не обошлось.

— А потому дружить надобно… и сидеть тихо-тихо. Так, чтоб ни один там, — он дёрнул головой в сторону. — Не почуял…

Жмых не сводил со свертка глаз. И быстро жадно сглатывал. А ещё моя тень слышала, как громко, всполошенно колотится его сердце.

— Ты… — шаг, бочком и не убирая револьвера. — Мог бы… сразу… сказать… дать…

— Чтоб ты всё использовал и потом маялся? — хмыкнул дарник, не скрывая презрения. — Нет, Жмых, так не пойдёт. И револьвер убери. Пальнёшь и мигом военные сбегутся… понаехало их.

Жмых заторможенно револьвер и убрал. Правда, к заветному свёртку приближался он медленно, словно до конца не веря в этакое счастье. А потом, присев на корточки, потянулся. И второй отступил ещё на шаг, руки над головой поднимаю.