Зови меня перед смертью (СИ) - Комарова Марина

Я направился к повозке.

Лошади устало переминались с ноги на ногу, поводья, которыми их крепили, натянуты, но не слишком туго. Они нервничали. Чувствовали кровь.

Сначала я хотел оседлать одну из них. Но потом остановился.

Лошадь — это внимание. Шаги, пыль, силуэт на фоне горизонта. Одинокий путник может раствориться в тени. Всадник привлечёт внимание.

Я вытащил клинок. Перерезал поводья. Я сохранил жизнь Линь Яо. Дальше пусть беспокоиться о себе самостоятельно. А вот лошадей было… жалко.

Они понятливо фыркнули, замешкались, но через несколько мгновений, почуяв свободу, сорвались с места, будто только этого и ждали.

Я проводил их взглядом. А потом повернулся к горизонту.

Вдали, можно сказать, напротив песков, темнел силуэт деревни. Небольшая, тихая, такая же, как та, что была стёрта с лица земли ню-гуй.

Нужно добраться туда и уже сориентироваться на месте.

Казалось, деревня была недалеко, но расстояние обманчиво растягивалось. Песок был вязким, будто засасывал, сопротивлялся каждому шагу.

Первые дома возникли из темноты, как тени прошлого.

Я замедлил шаг. Не было ни дыма из труб, ни света в окнах. Запаха еды, привычного даже для ночи.

Я подошёл чуть ближе. Глиняные стены покрылись трещинами. Плетёные ставни висели криво, некоторые покосились, оторванные ветром. Двери распахнуты, внутри — тёмные провалы.

Никакого движения. Я обошёл первое строение, заглянул внутрь. Всё на месте. Посуда, перевёрнутые чашки, кувшин с водой, пересохший от времени. Но людей не было. Не было даже тел.

Я напряг слух. Только ветер.

Что здесь произошло?

Я пересёк улицу, прошёл к следующему дому. Порог был завален песком. Внутри — опрокинутая мебель, но следов борьбы не видно. Не было и следов крови. Просто пустота.

Я вышел обратно, вгляделся в темноту.

Деревня казалась огромным кладбищем.

Я провел ладонями по лицу, смазывая грим. Если меня увидит какой-нибудь дух, испугается до истерики.

В голове тем временем вспыхнул вопрос: почему я всё забыл?

Воспоминания о пустыне Цилань. Теперь я помнил её. Помнил, как бился с фуцзишоу. Помнил Шедонга.

Но что было после?

Где Кейсенг? Где Дамэнь?

Они сбились с пути? Попались в чью-то ловушку? Не смогли так долго идти?

В конце концов, я понятия не имел, чем они стали и что могли.

Я стиснул зубы.

Шедонг…

Он что-то со мной сделал. Я вдруг осознал, что стоит мне попытаться вспомнить, в голове тут же поднималась тяжесть, будто что-то давило изнутри, стирало, запечатывало мысли.

Шедонг забрал у меня память после того, как я увидел костёр лагеря фениксов. Но зачем?

Я шагнул дальше, но ноги внезапно ослабли. Яд. Сделал глубокий вдох.

Зрение будто подёрнулось тонкой дымкой. Кожа горела, но внутри царил холод. Я двинулся дальше, шаг за шагом, заставляя себя идти.

Деревня растворялась в темноте позади.

Только вот страх — не мой, а чужой, застывший в воздухе, — цеплялся за меня.

Мысли путались.

Я прислонился к стене покосившегося дома, пытаясь собрать мысли.

Голова пульсировала, словно кто-то сжал её в тисках. Холодный пот стекал по вискам. Дыхание сбивалось.

Яд.

Нужно было понять, сколько у меня времени.

Я закрыл глаза, сосредоточился, пытаясь уловить, как он действует. Вначале — слабость, затем помутнение сознания. Судя по всему, он размывал понимание, где находишься, заставляя терять ощущение пространства. Это объясняло, почему ноги сами сворачивали в сторону, почему каждый шаг казался лишним, а дорога растекалась, как ртуть.

Ядро? Почему-то глухо. Не могу даже воспользоваться его силой.

Кто это сделал? Четвёрка? Линь Яо, У Бо, молодой Лян… те, кого представил управляющий Ли как «надёжных»? Но тогда зачем всё это представление с перевозкой? Почему не убить сразу? Или всё-таки это… Ли? Он не выглядел предателем. Но разве я не совершал ошибки раньше?

Я снова двинулся вперёд. Но куда теперь?

Каждый шаг тянул меня не туда, куда я хотел идти. Пространство теряло очертания, уводило в темноту. Дома растворялись, превращались в размытые силуэты.

Где я?

Я остановился, стараясь восстановить направление. Звёзды… Их не было видно. Луна… Она не двигалась, будто висела в чёрной воде. Что за глупости, разве луна вообще двигается?

Я зажмурился, встряхнул головой. Надо не забывать, где я. Только вот становилось всё хуже и хуже…

Я был в заброшенной деревне. Я бежал, потому что… потому что…

Я медленно перевёл взгляд на свои руки. Или я просто стою на месте?

Пальцы дрожали. Ладонь пронзила резкая боль. Я сжал кулак. Нет. Я не мог сейчас поддаваться яду. Но что, если я уже поддался? Я не знал, насколько глубоко он проник в меня. Не знал, кто меня подставил.

Но деревня всё равно кружилась вокруг. Хотя нет, подождите… это совсем не деревня же…

Я шёл, не разбирая дороги.

Каждый шаг давался всё тяжелее, будто не земля под ногами, а зыбучий песок, готовый затянуть в свои бездны.

Сколько я уже шёл? Час? День? Вечность?

Я потерял счёт.

Всё, что оставалось — бесконечная дорога, петляющая во тьме, и глухой звон в ушах.

Голова кружилась, и мысли, как и мои шаги, метались из стороны в сторону.

В какой-то момент я поднял глаза — и остановился. Передо мной не было деревень, не было ни следа жизни.

Только пески.

Я повернул голову. Сердце сжалось. Я не помнил, как сюда попал. Сделал шаг назад — и вдруг мир вокруг меня рванулся, расползаясь в стороны, обретая новые очертания. Я замер. Песок превратился в каменные улицы.

Мёртвые храмы, покосившиеся дома, узкие переулки, затянутые в удушливый сумрак.

Шаонъэ. Проклятый город. Он не был мифом. Он был здесь. Ждал. Смеялся. Гулкий, скрежещущий смех заполнил воздух, вибрируя в костях. Я бросился назад, но улицы тут же изменились. Стены смыкались, становились выше, нависали над головой, как колоссальные каменные ладони, готовые схлопнуться и раздавить.

Я метнулся вбок. Но там было то же самое. Город сжимал меня в своих тисках. Из он старых зданий высовывались руки. Чёрные, скрюченные, иссохшие. Они тянулись ко мне, дрожащие и жадные. Касались плеч, скользили по коже, хватали за одежду. Я отшатывался, но их становилось всё больше.

Город дышал. Город смеялся. Город шептал.

— Янжан…

Я зажмурился, пытаясь избавиться от звука, но он не исчезал.

— Янжа-а-а-н…

Пальцы сжались на рукояти меча, отобранного у мертвого Ляна. Я резко выхватил клинок и ударил, но он прошёл сквозь воздух. Снова ударил.

Пустота. И смех стал громче.

Руки потянулись ближе, стиснули шею, губы, виски. Я задыхался. Безумный Шаонъэ душил меня. Он ждал. Ждал, когда я упаду.

Шаонъэ менялся.

Где были старые руины, теперь вздымались чудовищные силуэты. Их рваные крыши шевелились, словно живые, окна светились жадным голодом, а стены дышали, вздрагивая от нетерпения.

Из расселин в полу вытягивались бесформенные тени, колыхаясь, как чернильный дым, извиваясь и скользя по мостовой. Сливаясь друг с другом, образуя уродливые громоздкие фигуры.

Я осмотрелся и понял, что дорога исчезла, превратилась в зев чёрной пасти. Меня окружали не улицы, а чудовища. Их глаза, пустые и бездонные, следили за каждым моим движением. Они не кидались, не нападали сразу — они ждали. Знали, что мне некуда бежать.

Я стиснул зубы, размахнулся мечом и сделал выпад, целясь в ближайшую тень. Клинок рассёк воздух, но не встретил сопротивления.

Чудовище растворилось, а через мгновение выросло вновь — прямо у меня за спиной. Издало шелестящую насмешку.

Я развернулся, вновь ударил. Снова пустота.

Шаонъэ гремел смехом, и этот смех полз по моей коже ледяными иглами.

Кто-то схватил меня за плечо. Я рванулся в сторону, но эта рука цепко вцепилась в мой запястье, скользкая и холодная.

Я сделал ещё шаг, но ноги вдруг стали ватными. Воздух вокруг сгущался, становился вязким, будто я медленно погружался в смолу.