Мстислав Дерзкий часть 1 (СИ) - Машуков Тимур

Я рывком открыл заднюю дверь и забросил внутрь свой нехитрый скарб. Заплечный мешок с громким стуком приземлился на кожаное сиденье. Сам я грузно опустился рядом, хлопнув дверью. Салон наполнился запахом кожи, оружейной смазки и моего собственного напряжения.

— Поехали, — бросил я, не глядя на водителя.

Машина тронулась с места плавно, почти бесшумно, но с ощутимой сдерживаемой мощью, таящейся под капотом. Мы выехали за ворота поместья и нырнули в лабиринт узких, почти деревенских улочек Изборска. Водитель вел машину умело, избегая центральных проспектов, где уже начиналось утреннее движение. Мы петляли между покосившимися деревянными домами, мимо спящих складов и пустырей, заросших бурьяном. Он знал свою работу. Ехал быстро, незаметно, без лишних глаз.

Я смотрел в окно, не видя по-настоящему ничего. Мозг, отбросив все лишнее, работал с максимальной нагрузкой. Маршрут. Башня Молчания. Старое городское кладбище. Место, на которое городская управа, а по факту — все тот же Устинов, давно махнула рукой. Слишком сложно, слишком дорого, слишком опасно очищать его радикально. Проще было обнести высоким забором с колючкой, поставить вышки с вооруженной охраной и сделать вид, что проблемы не существует. Классическая имперская тактика — не решать, а изолировать.

Мертвяки, порожденные когда-то давно прорывом темной магии, гуляли там вольготно. Их убивали, расстреливали, уничтожали священными гранатами. Но почва была пропитана скверной насквозь, как промокший сахар кровью. Они восставали снова и снова. Вечный, бессмысленный карнавал смерти, на который было приказано не смотреть.

Охрана там, конечно, расслаблена. Десятилетия рутины, без единого намека на ЧП, сделали свое дело. Они несли службу, просиживая смены за картами и самогоном, лишь изредка лениво поглядывая на мониторы, чтобы отстрелять слишком уж близко подползшего к забору покойника. Они были сторожами при зоопарке, обитателей которого давно уже не боялись. Всякая мелочь не заслуживала внимания, а высшей нежити там отродясь не встречалось. Но если ее прежде не видели, то это не означало, что я с ней не столкнусь на своем пути.

Машина резко свернула на обочину какой-то глухой, забытой людьми дороги, заросшей по краям крапивой в человеческий рост, и мягко остановилась.

— Дальше придётся пешком. Триста метров прямо, потом направо. Увидите стену, — голос водителя был безжизненным, как у автомата.

Я кивнул, вылез из машины, закинул мешок на плечо. Дверца захлопнулась, и внедорожник, взвыв двигателем и взметая тучи пыли, развернулся и умчался прочь, не прощаясь.

Я остался в полной тишине, нарушаемой лишь шелестом сухой травы на ветру и далеким карканьем вороны. Ждать он меня не стал, что косвенно говорило о том, что и Наталья не ждет моего возвращения в поместье.

Одиночество накрыло меня с головой. Густое, физически ощутимое. Но оно не было страшным. Оно было… правильным. Таким, каким и должно было быть.

Я двинулся вперед, продираясь сквозь колючие заросли. Вскоре сквозь чащу проглянула серая, бетонная громада стены. Она была высоченной, метров пять, увенчанная витками поржавевшей колючей проволоки. Где-то вдалеке виднелись силуэты вышек.

Я прислонился спиной к шершавому, холодному бетону, затаив дыхание. Прислушался. Ничего. Ни шагов, ни окриков. Только ветер. Охрана и правда дремала.

План был прост и безумен. Перебраться через стену. Мой магический источник, мой внутренний резервуар все еще был слаб, он едва теплился, как угасающий уголек после большого пожара. Но на малое его пока хватало. На очень малое.

Я отбросил мрачные мысли. Все предчувствия, все сомнения остались по ту сторону стены, вместе с нерешительными союзниками. Здесь и сейчас существовал только прыжок.

Я сосредоточился. Внутри, в глубине сознания, я нашел тот самый тлеющий уголек. Вдохнул глубоко. И потянул из него тонкую, едва заметную нить силы. Не грубую энергию для удара, а нечто иное — упругую, пружинящую силу эфира. Я направил ее в ноги, в каждую мышцу, в каждое сухожилие.

И они наполнились странной, непривычной тяжестью, словно их налили ртутью. Мир вокруг замедлился. Я оттолкнулся от земли.

Разбег был коротким, всего три шага. Прыжок — мощным, неестественным. Эфир, сконцентрированный в мышцах, выбросил меня вверх, как катапульта.

Я взмыл вдоль мрачной бетонной поверхности, рука автоматически оттолкнулась от небольшой неровности, подкорректировав траекторию. Колючая проволока промелькнула в сантиметре от лица. И вот я уже наверху, на узком, не более ладони шириной, карнизе стены.

Я не задерживался ни на секунду. Не глядя вниз, кубарем свалился вниз, с внутренней стороны, сгруппировавшись в полете. Приземление было мягким, на подогнутые ноги, с перекатом через плечо, чтобы погасить инерцию. Потом я замер в густой, колючей траве, прислушиваясь.

Тишина. Меня не заметили.

Я поднял голову и окинул взглядом то, что стало моим новым миром.

Старое кладбище. Оно было огромным, бескрайним полем смерти, уходящим за горизонт. Воздух здесь был другим — тяжелым, спертым, сладковато-гнилостным. Он вязким одеялом ложился на легкие, противный на вкус.

Деревья, те немногие, что еще росли, были корявыми, чахлыми, с черными, обугленными ветвями, тянущимися к серому небу, как когти утопающего зверя. Надгробия, когда-то, наверное, богатые и красивые, теперь были повалены, расколоты, покрыты толстым слоем мха и лишайника. Склепы зияли черными, слепыми входами, из которых, казалось, вот-вот послышится шепот.

И они были здесь. Мертвяки.

Трупы не спеша бродили между могил, бесцельно, понуро, словно слепые старики в своем саду. Их было не так много, как я опасался, но достаточно. Одни — относительно свежие, еще сохранившие черты лиц и лохмотья одежды, с неестественно вывернутыми суставами и пустыми глазницами. Другие — давно разложившиеся, почти скелеты, обтянутые высохшей, почерневшей кожей, ковыляющие на костлявых ногах. Они издавали тихий, противный скрежет — скрип кости о кость, хлюпанье гниющей плоти.

Это был жуткий, сюрреалистический танец, лишенный смысла и ритма. Они не искали добычи. Они просто были. Часть пейзажа. Часть этого проклятого места.

Сердце заколотилось чаще, но не от страха, а от адреналина. Охота начиналась.

Пригнувшись почти к земле, я начал движение, используя каждое надгробие, каждый склеп, каждый холмик как укрытие. Я был тенью, скользящей между мирами. Дыхание я свел к минимуму, шаги делал бесшумными, отработанными до автоматизма. Мой взгляд выхватывал маршрут на несколько «укрытий» вперед, просчитывая перемещения бродящих мертвецов.

Вот один, почесывая обнаженными костяшками ребра, медленно побрел в сторону от моего пути. Вот другой застрял, уткнувшись лицом в ствол мертвого дерева, и бессмысленно тыкался в него лбом. Я ждал, замирая, пока он не отойдет.

Прогресс был медленным, мучительно медленным. Каждая кочка, каждый шорох под ногой казались оглушительными. Пальцы сами собой сжимали рукоять пистолета за поясом, но стрелять было нельзя. Не должно быть ни единого постороннего звука. Выстрел поднимет на ноги все кладбище и привлечет внимание стражников на вышках.

Я полз, перебегал, затаивался. Запах тления становился все гуще, пропитывая одежду, волосы, кожу. Казалось, я уже никогда не отмоюсь от него.

И вот, спустя, возможно, всего минуту, или час, или, возможно, целую вечность, я увидел ее. Ту, ради чего все это затевалось.

Башня Молчания выросла передо мной внезапно, когда я обогнул большой, полуразрушенный склеп в виде часовенки. Почему до этого я не видел ее? Ответа не было. Она стояла на небольшом возвышении, в стороне от основных могил, как бы отвернувшись от суеты смерти, погруженная в свое собственное, вечное молчание.

Древняя, сложенная из потемневшего от времени и влаги камня, она вонзалась в небо своей зубчатой короной. Высокая, худая, словно кость великана, торчащая из земли. Ни окон, ни дверей в ее нижней части — лишь гладкие, отполированные ветрами стены. И только на самом верху угадывались узкие бойницы. От нее веяло таким леденящим душу холодом и забвением, что даже мертвяки обходили ее стороной, формируя своеобразную пустующую зону вокруг.