Громов: Хозяин теней 4 (СИ) - Демина Карина

Так-то народу в госпитале хватает. Это в первые дни мы с Метелькой из палаты не выходили. Я и сейчас стараюсь не высовывать. А Метелька вот везде или почти везде успел заглянуть. Он и доложился, что второй этаж северного крыла, тот, где пребывает на излечении Алексей Михайлович, закрыт. И в палатах ныне размещена охрана, которая при высочайшей особе должна пребывать неотлучно.

А потому пациенты, какие были, перемещены. В южное крыло, значит, и на первые этажи.

Эвакуировать их никто не собирается. Может, просто в голову не приходит, тут с гуманностью и мыслями о благополучии ближнего вовсе напряжно. А может, опасаются спугнуть заговорщиков.

В общем, народу хватает.

Кто-то прибывает. Кого-то выписывают.

Кстати, лечатся в госпитале святого Варфоломея не только жандармы. Хватает тут и людей, что называется, посторонних. Вон, даже баб рожать привозят. Нет, я сам не видел, от Метельки слышал. Мол, целитель тут хороший, добрый, вот и тянутся люди.

Даже за деньги.

А где пациенты, там и родственники оных.

Добавим сестёр милосердия, что от медицинского ведомства, что от монастырей окрестных, которые приходят помогать бесплатно. Батюшку местечкового, который раз в несколько дней заглядывает, а с ним — свита из церковников поменьше.

Уборщиц и уборщиков.

Кухарок и кухонных рабочих. Дворников. Истопников и прочий люд, которого при любой организации всегда множество. Вот и получается, что вроде как охрана есть, но толку с неё немного. И сами жандармы это понимают, а потому стоят на воротах с грозным видом, очами сверкают да выглядывают кого подозрительного. А чем именно подозрительного, так в это не особо вдаются.

— В больничке тоже, — Метелька уставился на листок, протянутый чернявым.

Кстати, представился тот Вороном. Ну… птица своеобразная, но умная. Нам он верит ничуть не больше, чем мы ему. Но как и мы улыбается, держит лицо, в отличие от некоторых, что кривятся, будто лимону тайком сожрали.

— А это откуда? — уточнил Метелька, на листок кивнувши.

— Друзья передали. У нас везде друзья, — Ворон подмигнул.

Ага. И приятели тоже.

Планы больнички не сказать, чтобы тайна, но сам подход импонирует. Деловые ребята.

— Это хорошо, когда друзья есть, — я опираюсь на подлокотник. Сидеть тоскливо, но надо соответствовать. Пусть я и не умираю больше, но и выздоравливать рано.

Одного чудесно исцелившегося хватит.

— Конечно. И чем их больше, тем лучше. С друзьями и жить легче. Они всегда на помощь придут. И не важно, в чём ли…

— И в чём же?

— Говорю ж, не важно. Вот… с жильём подсобят, если нужда есть. Укроют, чтоб ни одна собака лягавая не отыскала. В учебе ли, в работе ли… в беде или горе… — Ворон улыбается широко-широко.

Дружелюбно, значит.

— Только и ты в свою очередь помогать не забывай. Так оно всё в мире и устроено. Ты помогаешь. Тебе помогают. Вы вот очень сейчас помогаете.

Метелька кивает и снова пальцем тычет.

— Первый пост на входе, но это так, для порядка больше. Туда самых молодых отряжают, да и они больше за сестричками смотрят, чем за посетителями. По низу в целом ходят патрульные, из числа солдат. Смотрят там, чтоб порядок и вообще. Николай Степанович ругался, что в операционные залезли и там все пакеты с инструментом раскрутили. Искали запрещённое. И это… наново пришлось всё… ну…

— Стерилизовать, — подсказываю Метельке.

— Ага. Теперь им туда неможно. Они и не лезут. Им на кухню интересней, чем в операционные. Но вообще видно, что надоело туточки торчать. Вчера один прям на посту заснул. Я слыхал, как десятник на него разорался. А на лестнице, которая наверх, уже казаки стоят. И где поворот на Северное крыло. Оно вот ещё слева.

Он влево указал, чтоб понятнее стало.

— Там так вроде коридор, и в этом коридоре столы выставили, разделяя. Поперёк прям, чтоб никто с Южного напрямки не впёрся. И на лестнице тоже. Причём с двух сторон. Пропускают не всех. Даже родне наверх нельзя, а если надобно кого, то солдатик позовёт нужного человека. И уж спускайся, гляди…

— Боится, сволочь, — сквозь стиснутые зубы проронил Симеон. — Но от народного гнева не скроешься!

— Скорее уж проявляет разумную предусмотрительность, — я, вот честное слово, просто не удержался. — На человека столько раз покушались. Поневоле начнёшь столами от людей загораживаться.

— Трус…

— А я, пожалуй, соглашусь с юным другом, — Ворон второй листок развернул. — А тут чего?

— Так… откуда мне знать? — удивился Метелька.

Искренне получилось.

— Согласишься⁈ — возмущение Симеона было настоящим, как и удивление. А Ворон глянул снисходительно и ответил:

— Слышнев не трус. Идейный враг, это верно. Но не трус. Более того, его упорство не может не вызывать уважение. Кто другой давно бы уже в отставку подал и уехал, а он вот наоборот.

А главное, фальши в словах Ворона не ощущается.

— Тогда, может, и убивать не станете? — поинтересовался я. — Раз уважение.

— Уважение — это одно. Народное благо — другое. А ты за него переживаешь?

— За него? Нет, за него не переживаю.

Кстати, правда не переживаю. Во-первых, Алексей Михайлович взрослый и сам знает, чего творит. Во-вторых, мнится мне, что избыток света никуда не делся. И поднесёт сюрпризы. В том числе Слышневу.

Главное, мне под эти сюрпризы не попасть ненароком.

— Просто понять не могу, зачем оно надо? Вот… ну полезете вы его убивать. И ладно б его, хотя так и не пойму, чем он вам не угодил, но им же ж одним не обойдётся. Народу точно поляжет.

Как в том поезде.

— Солдаты вон. Казаки…

— Душители свобод, — выдавил Симеон.

— Да нет. Плевать им на ваши свободы. У них есть задача. Приказ. Они его выполняют. За что их убивать?

— А если приказ преступен? — Ворон вот смотрит на меня и улыбается по-прежнему, и кажется, разговор этот его веселит. — Если он заведомо бесчеловечен?

— Сложная тема… бывают и такие.

Отрицать очевидное глупо.

— Но это другой ведь случай. У них как раз приказ защищать. И его исполнят. Так что они будут стрелять. Вы будете. И ладно бы друг по другу. У них, в конце концов, работа такая, рисковая. А вы — сами дураки.

Симеон аж вскинулся, багровея, но был остановлен рукой Ворона.

— Однако ж вдруг да поляжет кто посторонний? Не знаю… какой-нибудь мальчишка, который просто мимо проходит…

…и отношения к бандитским разборкам не имеет. Неудачное место. Неудачное время.

Всё неудачное.

— Кровью невинных руки испачкать не боитесь?

В чёрных глазах мне мерещится пламя. Не адское, нет. Скорее уж такое, душевное, яростное, которое живёт в человеке, но он за годы научился его прятать и худо-бедно контролировать. И потому улыбка Ворона становится шире.

— Хороший вопрос, — он откинул длинную чёлку. — Очень хороший… и да, кровь невинных прольётся. Увы, этого не избежать. Но она и без того льётся. Каждый день. Каждую минуту. Пусть и не в перестрелках, но вот на фабриках и заводах. На строительстве железных дорог, которые проложены на костях рабочих. Кровью крестьяне сдабривают землю, чтобы растить хлеб. А потом отдают его за гроши, потому что больше им никто не даст. Им врут, что больше этот хлеб не стоит. А они, верящие в царя, во власть, соглашаются. И что потом делают с этим хлебом? А продают. За золото. И уходит он за границу.

Голос у него тихий, но это обманчивая тишина. Та, что пробирает до костей.

— А кто получает выгоду? Купцы? Аристо? Им ведь плевать на то, что где-то там недород. И что хлеб нужен нам самим. Нет, его ж придётся раздавать. А как, когда продать выгоднее? И плевать, что люди будут умирать. Семьями. Деревнями. Да хоть целыми губерниями. Плевать, что от голода они станут сходить с ума. Что будут убивать и стариков, и младенцев… а даже если и не будут. Ты когда-нибудь думал, сколько детей доживает хотя бы до пяти лет? Хорошо, если один из трёх. Очень хорошо. Будет кому снова впрягаться в лямку и тянуть её…