Я приду за тобой! 3 (СИ) - Морале А.

— Хм… Ты не девственница! — констатировал епископ, подняв глаза и внимательно посмотрев в раскрасневшееся лицо юной графини, не спеша высовывать пальцы и ощущая ими торопливый пульс и периодичные сокращения стенок её влагалища. — Твоя дырочка обхватила мои пальцы как голодная тигрица, уже отведавшая настоящего мяса! У тебя уже был мужчина?

— Нет! — быстро замотала головой юная графиня, не отрывая взгляд от потолка и непроизвольно попытавшись сжать ноги.

— Когда ты врёшь, твоё сердце начинает биться быстрее. Ты знала это? И сейчас я явно ощущаю пальцами, как оно колотится, словно сердце загнанного гончими зайца. Ты мне врёшь, дочь моя.

— Простите, отче, — едва слышно пробормотала Селестина. — Я… Мужчина был… Но лишь однажды и не по моей воле!

— Хм… Кто?

— Герцог Квинси. Я его ненавижу! — зло выпалила Селестина.

— Ненависть — это очень страшный грех, дитя. Иногда страшнее прелюбодеяния… — произнёс епископ осторожно сунул два пальца глубже и подушечкой большого коснулся небольшого бугорка клитора. — Ты вся мокрая, дитя, — удивлённо заметил инквизитор. — Почему?

— Я… — Селестина сглотнула слюну. — Когда я рассказывала вам то, что со мной произошло, я заметила, что там стало мокро. Это произошло само, отче! Клянусь!

— Это всё очень плохо… — огорчённо покачал головой епископ Фелипе, вынув пальцы, вытерев их о подол платья Селестины и поднявшись на ноги. — Твоё грехопадение достигло просто неимоверных размеров — похоть, прелюбодейство, ложь, злоба, ненависть… В этом случае не поможет ни исповедь, ни покаяние. Боюсь, я могу рекомендовать твоему отцу лишь отдать тебя в монастырь…

— Отче! — испуганно воскликнула Селестина, поднявшись на локтях и умоляющим взглядом впившись в лицо епископа. — Пожалуйста! Не нужно монастырь! Я готова на что угодно, чтобы искупить свои грехи!

— Хм… — задумчиво нахмурил брови Фелипе. — Есть один вариант…

— Какой?

— Чтобы очиститься, нужен ещё один грех. Это как проверка, готова ли ты. Без греха нет покаяния. Без покаяния — нет пути к прощению. Через грех ты станешь ближе к Господу. Я… Я могу выступить инструментом, но мне это очень дорого обойдётся… Очень дорого!

— Какой грех нужно совершить, отче? — нахмурилась Селестина, начиная понимать, куда клонит епископ. — Вы говорите о прелюбодеянии?

— Это не прелюбодеяние! — строго произнёс инквизитор. — Это очищение через прелюбодеяние. Это твоя жертва, которую ты должна принести. Твоё искупление! Это не развлечение с молоденькими мужчинами, когда ты получаешь удовольствие, и не соитие с герцогом, когда ты источаешь ненависть. Это испытание, во время которого ты должна проявить стойкость и кроткость. Никакого удовольствия, никакой похоти, никакой ненависти — лишь смирение. Ты понимаешь?

— Понимаю, отче… — медленно кивнула юная графиня. — А если я всё же получу удовольствие… Иногда я не могу это контролировать, — торопливо произнесла она виноватым голосом.

— Тогда мне придётся повторить всё заново, дитя.

— Хорошо, — посомневавшись всего мгновение, произнесла Селестина. — Я готова! Что мне нужно сделать?

— Я сам всё сделаю, — тяжело вздохну епископ. — Ты просто лежи. Что бы ни происходило, что бы я ни делал — не прерывай меня. Поняла?

— Поняла.

— И чтобы ни звука! — грозно глянул он на девушку сверху вниз. — И платье сними.

— Платье? — удивилась Селестина. — Зачем?

— Мне нужно видеть тебя такой, какой ты пришла в этот мир в день твоего рождения.

— Хорошо, — согласилась юная графиня, торопливо привстала, стянула платье через голову и снова упала спиной на мягкую перину, выставив на обозрение не только лобок с золотыми кудрями, но и плоский животик, и маленькие грудки с дерзко вздёрнутыми светло-бежевыми, чуть темнее белоснежной кожи, сосками.

— Хорошо, — кивнул епископ, положил ладонь на обнажённый лобок девушки и провёл пальцами по жёстким волосинкам. — Закрой глаза… Хорошо… — повторил он и принялся бормотать молитву на латинском языке…

Жёсткие пальцы епископа помяли девичий лобок, погладили плоский живот и прошлись по бёдрам. Селестина почувствовала, как её грудь, а затем и соски беспощадно сжали, и ещё крепче зажмурила глаза…

Пальцы епископа опустились ниже, осторожно коснулись женской промежности и раздвинули губки в стороны…

Юная графиня ощутила, как между губ ткнулось что-то тяжёлое, твёрдое и горячее. Как нагло раздвинуло стенки её влагалища и вторглось внутрь неё. Как её тело непроизвольно ответило, и она помимо своей воли подалась вперёд, стараясь насадить себя сильнее.

Между ног Селестины раздались хлюпающие звуки, сопровождающие ритмичные поступательные движения, а в её правый сосок впились чьи-то острые зубы, делая чуточку больно и одновременно приятно.

Юная графиня не сдержалась и тяжело застонала, услышала тяжёлое сопение у себя над ухом, глухое, словно звериное урчание, почувствовала, как мужской орган в ней напрягся и раздался в ширину, собираясь извергнуть в неё порцию семени, и попыталась выскользнуть из-под него, чтобы, как учила её матушка, принять всё в свой ротик, но лишь ощутила, как тяжёлое мужское тело сильнее вдавило её в мягкое ложе.

Фелипе покрепче обхватил юное тельце графини за талию обеими руками, замедлился и зарычал. Почувствовал, как девушка беспомощно дёрнулась под ним несколько раз, и толчками принялся наполнять её своим семенем…

— Всё хорошо, — донёсся тихий шёпот до сознания Селестины. — Теперь ты снова непорочна, дитя. Я выдам нужную бумагу твоему отцу. Но нам нужно повторить это ещё дважды… Бог любит троицу… Ты готова?

— Готова, отче…

* * *

— И всё равно! — капризным тоном произнесла графиня Ариадна Воронцова, сидя за трюмо перед большим зеркалом в прозрачной ночной рубашке и заканчивая вечерний туалет. — Я категорически не могу понять, зачем ты пригласил на ужин Квинси?

— У меня есть кое-какие деловые интересы к этому выскочке, — поморщился граф Воронцов, скидывая костюм и влезая в удобную ночную пижаму. — Наши корабли застряли на таможне, хочу попросить его посодействовать. Ты же знаешь, дорогая, с деньгами у нас сейчас не густо.

— А твои прежние связи? — обернулась графиня. — Через них решить нельзя?

— Нельзя! — резко отрезал граф и тяжело вздохнул. — Всё сложно, дорогая… Они такую цену заломили за свои услуги, что мне легче пустить корабли ко дну, вместе со всем товаром и командой, чем платить им…

— И всё равно! — упрямо помотала графиня головой. — Он унизил тебя! Он… Он… Ты же знаешь, что он сделал со мной на премьере спектакля, в котором, к тому же, играла твоя дочь?

— Одним разом больше, одним меньше… — философски заметил граф, пожав плечами и застегнув последние пуговицы. — Ну право же, дорогая. У тебя был уже адюльтер с Квинси. Чего ерепенишься?

— Адюльтер⁈ Адюльтер⁈ — Ариадна не могла найти слов от возмущения, то открывая, то закрывая рот, словно рыба, выброшенная на берег. — Он лишил меня девственности в нашу с тобой первую брачную ночь!

— Ну и я об этом же… Так что, ничего страшного не произошло…

— То есть, — графиня повернулась на пуфике к супругу и гневно сдвинула брови, — если не мой муж лишил меня девственности, а какой-то бастард, то теперь ему позволено драть меня в хвост и в гриву в любой момент? Или как? Я чего-то не понимаю! Может ещё кому-то позволено драть меня безнаказанно⁈ Я бы хотела увидеть весь список, если можно!

— Дорогая! — преувеличенно возмущённо произнёс граф. — Ну хватит уже об этом!

— Как скажешь, дорогой! — язвительным тоном парировала графиня.

— Ну прости… — тут же поспешил исправиться супруг Ариадны, понимая, если сейчас не повинится, ночь любви может оказаться под угрозой срыва. — Нет, никому не позволено драть тебя и в хвост и в гриву, кроме меня. Как только я разберусь с делами, я с ним поквитаюсь. Он за всё мне ответит! И он больше и пальцем не посмеет прикоснуться к тебе!

— Обещаешь? — с надеждой в голосе произнесла графиня.