Костёр и Саламандра. Книга третья (СИ) - Далин Максим Андреевич

— Вы целы?! — проорал мне Ильк, перекрикивая гул и рёв.

Я погладила его по лицу — и мои пальцы наткнулись на трещину в скуле. Я бездумно провела пальцем вдоль трещины. Ильк осторожно отвёл мою руку. Мне было никак не сосредоточиться, в голове танцевали цветные сполохи, душу будто пинали сапогами — вместе с вспышками перед глазами я чувствовала вспышки острой боли. Я зажмурилась. В багровом свечении внутри моего разума конвульсивно задёргался чёрный, чернее самого мрака, спрут, не механический и не живой, но странным образом реальный.

Пытался тянуть к нам щупальца, вдруг чётко поняла я.

И не мог. Ему почему-то было нестерпимо больно. Что-то ему непреодолимо мешало.

Механические пальцы тронули моё лицо:

— Леди, всё в порядке? — снова спросил Ильк.

Я слышала словно сквозь вату.

И еле выговорила:

— Братец, милый… они закрыли портал. Не представляю, как. Закрыли.

Тут-то мир и померк окончательно.

21

Мне об зубы стукнули фляжкой — и я отпила. Холодная вода, вот удивительно.

Я протянула ладонь, клешню — и мне плеснули воды в пригоршни. Можно было провести по лицу мокрым, холодным. От этого мир обрёл более или менее чёткие контуры.

Я сидела на каком-то перевёрнутом ящике в закутке между стенами, освещённом лампами-глазами костяшки Гинли. Шкилет, с выключенными «глазами», склонив голову, смотрел на меня, как лошадь смотрит на всадника на земле. Тяпка меня обнимала лапами за шею, прижималась всем телом, сунув морду куда-то под волосы. Ильк, чёрный, будто дракон с Чёрного Юга, с белым сколом на чёрной щеке, стоял на коленях рядом со мной, держа флягу. Гинли в каске и обгоревших лохмотьях, с палашом, с винтовкой за спиной, стоял рядом, как страж. В его груди зияла рваная дыра, блестело ребро и что-то металлическое. И передо мной на корточках сидел незнакомый парень, фарфоровый боец с уцелевшими светлыми волосами, голубоглазый, со сломанной глазницей и без куска лба: пуля, видимо, прошла наискосок, выбив и фарфор, и кость.

— Леди очнулась, — сказал он радостно. — Ну и пекло же!

— Ты кто? — спросила я сипло.

— Я Солар, — сообщил он с готовностью. — Вы меня не знаете, я из команды Трикса.

— И где… Трикс? — спросила я и закашлялась.

Ильк протянул мне флягу. Хотелось пить, пить и пить, как дракону, но я сделала три глотка и заставила себя остановиться.

— В раю, — сказал Солар. — Простите.

Я взглянула на Илька, будто ждала, что Ильк возразит, но он промолчал. Шкилет ткнул его мордой в плечо — и Ильк потрепал его по шее, это было дико видеть. Костяшка Гинли переминалась с ноги на ногу, как конь, который заскучал. Я решила, что заснула и вижу странный сон, а во сне — всё равно.

— Леди, — сказал Ильк, — Солар пришёл за вами. Вас ждут же, вас ждёт мессир Валор.

— Где?! — ахнула я и тут же подумала, что, наверное, и это сон.

— А вон, — махнул рукой Солар. — Охрану выбили, сейчас тут можно спокойно пройти… ну, относительно. Если какая-нибудь пакость не выскочит.

Я сделала ещё один глоток и отдала флягу Ильку. Попыталась сосредоточиться.

Выскочит ли какая-нибудь пакость?

Имеет ли смысл прислушиваться к Дару во сне?

Дар горел ровно и чисто. Мне померещилась странная вещь, что-то вроде запертой в клетку бешеной твари: извивающийся кусок черноты шатал и грыз прутья этой клетки, но всего этого точно не было на самом деле — мой разум создавал картинки, которые у меня хватало ума понять. Что это в действительности такое — я даже представить себе не могла.

Я тряхнула головой и вспомнила об Индаре. Огляделась вокруг — и с предельным удивлением увидела двух духов. Очень уставших, почти незаметных — еле ощутимые бледные тени. Один был Индар, в горе и ужасе, которые окутывали его тёмным облаком. Второй был молодой солдат, кажется, Перелесья, вдобавок смутно мне знакомый непонятно откуда, — и он еле заметно светился, как душа, которую ждут на лоне Господнем.

На Индара мне было плевать, снится он мне или нет. А вот второй заинтересовал.

— Ты что тут делаешь? — спросила я. — И откуда я тебя знаю? И вообще — тебя за Межой ждут ведь!

— Ждут, — сказал он. — Я маленечко задержался спасибо сказать, леди Карла. Здорово мы с парнями зарубились с тварями адскими! Я — Аглир, Аглир из дома Папоротника, леди Карла. Это я придумал, чтоб гадина вам поклонилась, помните? Ну, из огнемётчиков ваших, леди Карла!

Его слова резанули меня по сердцу так, что слёзы выступили.

— И что ж, — сказала я, как смогла чётко, — все твои друзья уже ушли к Вседержителю, да?

— Да, — сказал он, пожалуй, даже весело. — Хорошо ушли, леди. Как домой. И ни одна гадина в мире не осталась, это уж я специально отследил. Я ж специально остался вам сказать: мы все со своими жизнями, со своей памятью, со своей волей ушли, леди. Целые ушли. Солдатами ушли. И парни мне наказали вас благодарить. Ну и вот.

— Я поняла, — сказала я, пытаясь вморгнуть слёзы назад. — Иди, Аглир. Иди, отдыхай. Ты молодец. Вы все молодцы. Вам многое простится за этот бой — если есть, что прощать. Иди.

И он так славно ушёл в свет, что меня слегка отпустило. Более того: я поняла, что никакой это не сон. Ни в каком сне…

И слёзы перелились всё-таки.

Я поставила Тяпку на землю и встала сама. Сообразила, что нож у меня в рукаве есть, а носового платка точно нет, и вытерла глаза рукавом. И плевать.

— Всё, парни, — сказала я. — Пойдёмте.

Они встали и пошли, прикрывая меня. Тяпка потрусила за мной, прижимая уши, а костяшки неторопливо побрели следом. Я не понимала, хоть убей, как они могут так — особенно когда коник Гинли встряхнул головой, будто его раздражали здешние звуки.

— Гинли, — спросила я, — а у твоей лошадки кличка есть?

— Конечно, — ответил Гинли с готовностью. — Горец.

— Почему Горец? — удивилась я.

— Так, милая леди! — ещё больше меня удивился Гинли. — Лобастый-то какой! Шея длинная, ноги длинные, сухопарый был, иноходец. Кем же ему быть, как не Горцем? Добрый жеребчик.

Они будто не знали, что у костяшек не может быть души.

И костяшки не знали?

Да ладно! Раньше точно не было! Я же своими глазами видела, как они стоят рядами, словно чучела лошадей.

Но тут мы вышли из прохода между двумя стенами — и мне стало не до костяшек. Прямо перед нами открылся широкий плац, освещённый последним уцелевшим прожектором на последней, похоже, уцелевшей вышке, чёрный от гари и крови. Шагах в тридцати от нас, не дальше, валялся, распластав широкие крылья, дохлый жрун. Из его груди, разнесённой пулемётной очередью, текло что-то чёрное — кровь или смола. Рядом с тушей твари лежали тела людей, кошмарно многих людей — и у ближайшего, в форме солдата Перелесья, череп был рассечён палашом до плеч.

— Повеселились же братцы-кавалеристы, — грустно усмехнулся Солар. — Тут всё они рубились. Наши ушли во-он, — и показал рукой.

Над чёрными руинами, исходящими густым смрадным дымом, ещё мерцал слабый красноватый отсвет. Там ещё горело, но до изумления слабо.

— Это там была дыра? — спросил Гинли.

— Да какой-то… храм не храм, — Солар неопределённо покрутил в воздухе рукой. — Портал, говорят. Там дальше у них железка была, одноколейка, и что-то навроде арсенала…

Он сказал что-то ещё, но я не расслышала или не поняла. Я увидела в тени вышки костяшку, стоящую над убитым кавалеристом. Безголовое искусственное тело с разорванной взрывом грудью лежало между тел перелесских солдат, а костяшка стояла, склонившись к трупу мордой, будто пыталась его обнюхать и убедиться, что всякие признаки жизни ушли совсем.

А ведь не должна же была!

Прости мне Господи, я не могла этого понять!

Я не понимала, почему некромеханические лошади так себя ведут. Меня это настораживало, даже пугало. Чудеса — дело такое… далеко не всегда хорошее.

— Прости, Солар, — сказала я. — Погодите, парни.

Я подошла к нашим костяшкам — и Шкилет немедленно потянулся мордой, за что был облаян Тяпкой. Я протянула ему клешню и потрогала его череп, а Шкилет — мотнул головой.