Проклятье Мира (СИ) - Черника Ника

Мне удается подняться на возвышенность, с которой видно поле боя. Он в самом разгаре. Я закусываю губу, потому что вижу много тел со стороны магов. Значит, я опоздала, и папа успел наколдовать. Однако живых тоже немало, они сражаются, используя оружие.

Только вот насколько хватит их сил? Ну почему, почему просто не сдаться? Разве стоит оно того? И тут же понимаю: для них стоит. Они сражаются за свою свободу и жизнь. Они не знают того, что знаю я. Их умы охвачены паникой и внушаемыми мыслями о том, что оборотни злые и беспощадные враги. И к сожалению, сейчас они именно такие. Мне нечем оправдать их.

Внезапно звуки вокруг как будто стихают. Я мотаю головой, пытаясь понять, что происходит. Воздух как будто сгущается, становится плотнее, наполняясь черной дымкой. И снова шепот, как в прошлый раз, в спальне общины.

Папа!

Я оглядываюсь, чувствуя, как тело облепляет страхом. Он хочет забрать мамину магию, чтобы закончить начатое! Часть магов пала при его заклинании, очевидно, что остальные погибнут в бою. Такой расклад его вполне устраивает.

Я бестолково мечусь в панике, а потом заставляю себя остановиться. Прикрыв глаза, делаю вдох и выдох. Я найду его. Найду до того, как он осуществит задуманное.

Иду вперед мимо пробегающих волков, мимо всеобщего ужаса и хаоса, словно внутри меня включился компас. Огибаю деревья, сворачивая на неприметную тропу, и вскоре выхожу на небольшую поляну, окруженную высоким разросшимся кустарником. За ним отец, а рядом лежат двое людей, перемазанных кровью. Один из них сжимает на животе рану и скулит от боли.

— Очередная жертва, пап? — зову я его, он открывает глаза и улыбается. Улыбается так страшно, что все внутри меня падает. Это не мой отец, не мой.

— Сама пришла, Аделина, — отпустив руки умирающих, он встает и делает шаг ко мне. Я остаюсь на месте, хотя и веду пальцами, призывая магию. — Умница. Так будет проще.

Резко развернувшись, он достает маленький клинок и наносит по удару в сердце каждого умирающего. Мажет их кровью свои запястья и, подняв голову к небу, произносит:

— Ачипе сакрифичум да донум. Ачипе сакрифичум да донум!

Резкая боль пронзает в районе солнечного сплетения. Крикнув, я опускаюсь на колени, зажимая это место рукой. Папа, встав напротив, снова жутко улыбается.

— Вот и все, дочка. Отдай мне магию.

— Не отдам, — цежу я сквозь зубы. — Она моя.

— Она не твоя, и никогда не была твоей.

— Она моя, и всегда была моей, — произношу с трудом.

Папа страшно смеется.

— Маленькая глупая девочка. Ты пуста. Скоро я получу магию и уничтожу оборотней. Не стоило тебе противостоять мне. Это не в твоих силах.

Я сгибаюсь, утыкаясь лбом в землю. Боль внутри сводит с ума. И сквозь нее я как будто слышу ласковый голос мамы:

“Триана оставила себе лазейку в сердцах людей”...

Заорав от боли, я падаю на бок.

— Не сопротивляйся, Ада, — слышу папин голос. — Все равно я заберу ее.

Он наклоняется надо мной, рассматривая с отстраненным любопытством. Его лицо овеяно черной дымкой, и глаза почти черные. Он потерял себя, отдавшись темной Силе.

— Триана… оставила… лазейку, — шепчу я пересохшими губами, сама не понимая, что это значит.

— Что? — он склоняется ближе. — Что ты бормочешь?

— Оставила… Триана оставила ла…зейку в сердцах лю…дей.

Он меняется в лице, отшатываясь, взгляд становится настороженным. А я вдруг понимаю, что хотела сказать мама. Или Триана через маму. Сейчас это уже неважно. Она выбрала ипостаси моих родителей, потому что знала, что я буду прислушиваться к подобным видениям. И была права. Как и всегда.

Я встаю обратно на колени, пошатываясь, поднимаюсь на ноги.

— Я же сказала, что не отдам магию, — смотрю ему в глаза, черный дым окутывает меня коконом, заставляя задыхаться. — Она моя!

Со всей силы сжав кулаки, я развожу руки в стороны и открываю ладони, разрезая дым фиолетовыми молниями, выбивающимися из них. Воздух наполняется шипением, черный дым начинает рассеиваться в стороны, и я опускаю руки, только когда он исчезает полностью.

Отец стоит в нескольких шагах от меня, пораженный и растерянный. В ужасе осматривается по сторонам, словно ища поддержки, но Силы сейчас нет рядом, я не могу ее чувствовать больше, но почему-то уверена в этом. Тяжело дышу, глядя на папу, он снова устремляет на меня взгляд.

— Ты сделала это… — в его голосе мешается страх и восхищение. — Сделала то, чего я пытался добиться от Каро несколько лет… Ты вышла за границы…

— Папа, — я делаю шаг к нему, и он дергается, отступая. Вытянув вперед дрожащую руку, я продолжаю: — Я не причиню тебе вреда, слышишь? Мы можем все это закончить. Ты снимешь заклинание с магов, и мы вместе придумаем, как остановить войну. — Я делаю еще шаг к нему, и он остается на месте, не отходит. — Вместе мы сможем, пап. У нас сила великих, мы сделаем это.

Моя рука все еще вытянута вперед, и, когда папа тянет в ответ свою, я выдыхаю. И в тот момент, когда мы касаемся друг друга, на поляну выскакивает большой черный волк. Я не успеваю никак среагировать, быстрым ловким прыжком он сбивает папу, и тот громко кричит, а следом кричу и я:

— Нет! Нет!

С помощью магии я отбрасываю волка в сторону. Папа лежит на траве, тяжело дыша, зажимая раны на груди и животе. Крови слишком много, слишком. На меня накатывает страх, а вместе с ним злость. Опять! Опять Мир отбирает у меня семью!

Развернувшись, я поднимаю руки, которые тут же вибрируют от магии, фиолетовые волны отскакивают в стороны. Мир оборачивается в человека, несколько мгновений я завороженно слежу, как переливаются звериные мышцы в людские, а потом натыкаюсь на взгляд Мира. Он мог послушать меня сразу. Мог отказаться от помощи папы. Мог сохранить ему жизнь. Но Мир сделал, как всегда, не считаясь ни с кем и никого не жалея.

— Ада… — шепчет Мир, когда я начинаю опускать руки, разворачивая их в его сторону. — Ты совершаешь ошибку…

Мое дыхание больше напоминает всхлипы, грудь разрывает от боли и нехватки воздуха.

— Ненавижу тебя! — кричу я. — Ненавижу! Ты несешь смерть всем, кто тебя окружает!

— Ада! Не делай этого! — сдавленный голос папы заставляет меня замереть.

Я резко сжимаю кулаки и словно только вижу, что происходит: обнаженный Мир, испуганный, злой, перепачканный землей, смотрит на меня. Я чуть не убила его. Чуть не убила, и даже не поняла этого!

Я снова падаю на колени, начиная плакать.

— Ада… — голос папы становится тише, развернувшись, я подползаю к нему, боясь коснуться. Крови слишком много, кожа такая бледная, что в свете луны кажется почти серебряной.

— Он хотел тебя спасти, — шепчет папа, я не могу сдержать слез, запоздало кричу:

— Лекаря! Позовите лекаря! — и снова плачу, понимая, что лекарь не поможет. — Зачем, зачем он это сделал, — раскачиваюсь в истерике.

— Он был прав, — папа медленно отставляет руку в сторону, из рукава опускается на его ладонь клинок. Он отбрасывает его в сторону. — Я бы убил тебя, Ада.

— Нет! — кричу я, мотая головой, — Нет, ты бы никогда не сделал этого!

— Я был во власти Темной Силы, дочка. Она говорила мне, что делать. А сейчас, когда я умираю, ясность вернулась, и я вижу все в истинном свете. Я чудовище, Ада, я недостоин быть твоим отцом.

— Не говори так, — дрожащей рукой глажу его щеку, шмыгая носом, чтобы не разрыдаться в голос. — Ты был лучшим папой. Помнишь, ты рассказывал мне сказки? И в них всегда все заканчивалось хорошо. А еще мы вместе собирали травы, и ты рисовал мне на лице рисунки цветочной пыльцой…

— Ты лучшая дочь, какая только может быть, — он едва заметно улыбается мне. — И ты сделала то, что не удавалось никому. Ты открыла в себе дар, спрятанный Трианой.

— Что? — я мотаю головой в непонимании. — О чем ты говоришь?

— Ты отразила удар Силы Земли, Ада. Это возможно, только если Триана живет в твоем сердце. Ты вышла за границы, которые люди поставили себе. Я горжусь тобой. Закончи начатое, останови эту войну. Я… — он закашливается, сплевывает кровью, я испуганно сжимаю его руку.