Хладная рать (СИ) - Командор Анастасия

Ратмир сидел рядом, в его глазах отражался темный силуэт Меры и искреннее сожаление. Злость на отца за то, что он сделал, и такая же горечь.

Ингвар и Кельда расположились напротив. Мера видела их мрачные лица поверх рыжего огня. А когда их взгляды встречались с ее, в них появлялось сочувствие, от которого делалось лишь хуже. Поэтому Мера не смотрела на них, и на Ратмира тоже. Смотрела на трепещущие языки пламени и собирала в мыслях всю историю по кусочкам с самого начала.

— Значит, когда Далибор потребовал повысить оброк, это была всего лишь уловка, чтобы посеять волнения, — пустым голосом произнесла она.

— Похоже на то, — тихо вздохнул гридин.

— И то, что Земовит беспрепятственно собрал войско и прошёлся по чужим княжествам, тоже наверняка с одобрения Далибора было.

— Наверняка.

Теперь многое прояснилось. Но Мера не знала, хорошо это или нет, ведь рассказ Ратмира принес лишь новую боль — и ничего больше.

— Значит, что бы я ни делала, какое решение не приняла, это ничего не изменило бы. Они все продолжали бы топить княжество неподъемными требованиями, разорять, сгонять людей на смерть, лишь бы добиться своего. До тех пор, пока я не сдамся или пока не поднимется восстание.

Горечь разливалась внутри, холодная и черная. В ней тонули все прежние решения, оказавшиеся в один момент бессмысленными, все жалкие попытки что-то исправить. Осознание, что у Меры с самого начала не было и шанса исполнить последнюю волю отца, исполнить клятву, данную на вече, всколыхнуло обиду в душе, но вместе с тем — принесло облегчение. Ведь это означало, что все беды, что пришлось пережить, не ее вина. Она могла больше не корить себя за то, что сделала недостаточно, ведь теперь знала, что поступала правильно.

Тяжкий груз, что все это время давил на плечи, вдруг исчез. Гораздо легче жить, когда знаешь, кого винить.

— Как ты поступишь, Мера? Если захочешь вернуть княжество, позволь тебе помочь.

Мера перевела взгляд на Ратмира. Можно ли ему верить, или это очередная уловка, план старшей дружины, чтобы заманить ее в ловушку и избавиться от колдуньи навсегда? Жаль, она не могла читать в человеческих душах. Могла только выбрать, поверить ему вновь или нет.

Проговорила, скрывая за безразличием вязкую горечь и колючую злость:

— Нельзя вернуть то, что никогда тебе не принадлежало.

— Если захочешь уйти, позволь пойти вместе с тобой.

— Возвращайся лучше к своим, Ратмир.

Гридин слегка нахмурился, будто бы ожидал иного ответа, а на раскрасневшихся то ли от мороза, то ли от стыда скулах заходили желваки. С болью человека, которой точно так же пережил предательство, он выпалил:

— Я не могу быть на одной стороне с человеком, который подлостью решил присвоить себе власть, оправдывая свои поступки верой во всеобщее благо! Тем горше, что это мой собственный отец. Он убил Светозара, моего друга и твоего брата! Того, кого должен был защищать! Он не помог Велимиру, не поддержал, когда тот нуждался в нем! Я никогда не смогу понять этого. Единственная цель, то, ради чего мы живём — защищать князя, быть ему опорой. Дружина должна быть готова положить жизнь за него, потому что нет ничего важнее. Отец забыл об этом, но я — нет! Я по-прежнему помню каждую из тех клятв, что давал тебе, Мера.

В его голосе была искренность, в которую так хотелось поверить. В его словах — отражение собственной боли, которую теперь было с кем разделить.

Несколько мгновений Мера молча разглядывала его, размышляя. И он отвечал ей твердым взглядом, хотя наверняка видел в ее глазах перевернутое отражение.

— Спасибо, Ратмир. За твою службу и за то, что рассказал правду. Лучше знать ее, какой бы горькой она ни была. Я могу понять твоего отца. Но это совсем не значит, что могу простить.

Мера вдруг потянулась к нему, выхватила кинжал из-за пояса и повертела перед собой, в задумчивости глядя, как сверкают блики костра на его серебристом лезвии. Вновь обратила взгляд к Ратмиру, заставив того вздрогнуть.

А потом провела холодным металлом по холодной ладони, по незажившим ещё розовым шрамам. Из пореза медленно потекла темная горячая кровь. Мера сжала кулак и отвела руку в сторону. Алые капли окропили снег. Сила, таящаяся в них, хлынула в землю и растеклась по ней, выискивая скрытое, разнося призыв. Кровь становилась путеводными нитями, за которыми выходили из тьмы и тянулись к хозяйке мертвецы, чтобы исполнить ее волю.

Поднималась ее хладная рать.

Глава 40. Город, который ее ненавидит

Крепостная стена светилась огнями, безуспешно борясь с темнотой безлунной ночи. Слабый теплый свет лился из окон дозорных башен, а цепочка огоньков поменьше тянулась по верху стены через каждый десяток шагов, словно сверкающее на черном бархате янтарное ожерелье. Пламя в жаровнях трепетало под порывами ветра, оно не могло никого согреть и ничего осветить. Густая ночь подбиралась к огням со всех сторон, будто живая.

Будто это не ночь вовсе, а ненависть, что вышла за пределы души колдуньи и разлилась по миру.

Там, за деревянными стенами, за свежими обережными символами, в избе с жарко натопленной печью скрывался тот, кто предал ее отца, убил брата и пытался убить ее.

Кровь текла из ран на ладони в окрашенный красным снег. Мера смотрела вверх, на огни в башнях, и гадала, спит ли сейчас предатель сладким сном или нервно глядит в окно, слушает каждый шорох под дверью, как она недавно, в ожидании, что вот-вот случится что-то плохое. Знает ли, что никакие обереги и никакие стены не защитят его от мести, на которую она имеет теперь полное право?

Мера сделала несколько глотков из бурдюка — и порезы на ладони тут же принялись затягиваться. Ещё теплая кровь какой-то ночной птицы оставляла на языке мерзкое послевкусие, как и сама необходимость эту кровь пить. Зато ликовала ночница, которой кровь казалась слаще меда. А сила, что вмиг наполнила измученное тело после первого же глотка, по-прежнему опьяняла, дарила восторг и ощущение свободы. Затмевала собой все угрызения совести и заставляла делать один тошнотворно желанный глоток за другим.

— Они готовы к твоему появлению и знают, как сражаться с нечистью, — предупредил Ратмир.

Он стоял рядом, за плечом, и Мера не видела его, но слышала в голосе беспокойство. По другую руку молчаливо и неподвижно возвышался Ингвар. Тяжёлая секира Акке лежала на его плече, он придерживал ее за рукоять и тоже глядел вперёд, на огни Калинова Яра. Кельда тоже стояла неподалеку, скрестив руки на груди, а на губах появилась такая привычная кривая усмешка.

Был здесь и Акке, по-прежнему раздетый по пояс. На руке не хватало пальца, который теперь покоился в мешочке на груди Кельды. Его место заняла тьма, что рвалась из бледно-синеватого, как кусок мрамора, тела Акке. Та же тьма рвалась тонкими струйками из приоткрытого рта, наполненного теперь острыми зубами, и проглядывала сквозь рану на шее. Его тусклые мертвые глаза слепо смотрели перед собой, как и глаза десятка других мертвецов.

— Вон, сколько жаровен расставили по стене, — снова заговорил Ратмир. — Наверняка в каждой греется железо. А ещё смола. Нужно быть осторожными, чтобы не начался пожар.

Мера убрала бурдюк и вновь полоснула кинжалом по ладони.

— Зачем?

— Если загорится стена, сгорит и весь город.

— Зачем мне беречь его? — Мера повернула голову к Ратмиру. В глазах ее не осталось ни капли жалости, а лицо было такое же холодное и мертвое, как лица ее упырей. — Город, ради защиты которого я отдала свою душу Нави, обрекая себя на вечную тьму. Город, который с лёгкостью отрекся от меня из-за слухов, сказанных одним и радостно подхваченных другими. Город, который прославляет тиранов и лжецов, но никогда не примет колдунью. Стоило послушать Чернобога с самого начала. Люди понимают только страх.

— Но они ни в чем не виноваты! Ты не можешь карать их за то, что поверили старшей дружине!

— Могу. Я теперь все могу.

— Мера…