Я на мгновение пугаюсь его гнева, но потом понимаю, что он злится на себя.
– Нет, ты поступил правильно, – хрипло отвечаю я, вставая и садясь на краю кровати. – Сейчас мне больно, но теперь я и правда понимаю себя лучше. Чувствую себя полноценной.
Мы молчим, изредка переглядываясь. Каждый в своих мыслях. Дракон больше не спрашивает о прошлом, хотя думаю, он просто даёт мне немного времени. А я перевариваю и утрамбовываю внутри себя всё, что узнала.
Меня волнует судьба сестёр. Если муж убил меня за день до развода, неужели всё досталось ему? Смог ли он скрыть своё участие в моей смерти?
Ладно… даже если Иван сумел уйти от ответственности и лишить сестёр денег, они всё равно не пропадут. Мы и не в таких условиях выживали. Главное, квартиры оформлены на них, учатся на бюджете, младшей, если что, старшие помогут. Я успокаиваю себя и лишь тогда прихожу в норму. Сейчас я изменить ничего не могу.
Стук в дверь вырывает меня из паутины мыслей.
– Войдите, – коротко бросает Рагнар.
Орм появляется в дверях и широко улыбается. Он сменил воинский дублет на нарядный камзол. Надел тёмно-зелёные штаны и коричневые сапоги из мягкой кожи. Сейчас он выглядит сыном зажиточного горожанина, лишь тонкий шрам на скуле и мозоли от меча на ладонях выдают истинную натуру.
– Я готов забрать лиру Анну! – сообщает он с широкой улыбкой.
– Забрать куда? – удивляюсь я.
– На ярмарку, – широко улыбается молодой мужчина.
Я перевожу вопросительный взгляд на Рагнара:
– Мы идём на ярмарку?
– Я планировал, что пока буду занят, Орм составит тебе компанию на прогулке. Но лучше отдыхай.
– Почему же, я с удовольствием отвлекусь и прогуляюсь, – улыбаюсь я, чувствуя начинающее зудеть нетерпение.
Военачальник бросает на меня испытывающий взгляд, а затем скупо кивает.
Спустя полчаса мы уже на соседней улице, где гудит жизнью ярмарка – шумная, многоголосая. Она раскинулась вдоль мощёной дороги, под высокими полотнищами навесов, между торговыми рядами, где пестреют шкуры, ткани, глиняные горшки и ярко разукрашенные деревянные игрушки.
Запахи здесь смешались в густую, тягучую волну: жареные пироги с капустой, дым от смоляных факелов, пряные травы и мёд, свежевыпеченный хлеб, овчина, пот и лошади. Где-то звонко поёт гусляр, перебирая ноты, а рядом детвора гогочет, крутясь возле бочки с мёдом, который разливают прямо в кружки.
Женщины в широких сарафанах и нарядных платьях торгуются с бородатыми торговцами, дети тянут за подолы матерей, прося сладостей. Здесь же то и дело мелькают красные платья и чепцы старых дев. Впервые за долгое время их выпустили в город на праздник. И даже позволили гулять.
На перекрёстке мужчины обступили странника с ручным соколом на плече – он показывает старинную карту, якобы ведущую к забытому кургану, где хранится клад. Кто-то смеётся, кто-то уже суёт ему монету, пытаясь выкупить карту.
И всё это под низким, зимним солнцем, что ложится сквозь снежную пыль и делает воздух серебристым. Ярмарка живёт своей жизнью, словно отдельный мир, в котором забываются беды. И, погружаясь в него, я чувствую лёгкость, и ужасы прошлого отступают.
– Милая лира, давайте вам погадаю!
Пока я высматриваю в толпе знакомые лица, пытаясь найти Есю, Зоряну или Раду, меня тянет за рукав какая-то женщина, увешанная амулетами. От неё пахнет чем-то терпким, как настой из лунного корня. На гадалке старый кафтан, вышитый незнакомыми символами, платок закрывает пол-лица, но глаза – чёрные, как угли – смотрят внимательно и пронизывающе.
– Милая лира, судьба стучит в твою дверь громче, чем колокольчики на ярмарке, – щурится она, глядя мне в глаза.
– Руки убрала, – Орм пытается вклиниться между нами, чтобы защитить меня. – Не дадим мы тебе монет, поняла?
– У меня и правда нет денег, – я мягко улыбаюсь женщине.
Женщина вдруг подаётся ближе:
– Ты беременная, так ведь? Вижу, что волнует это тебя. Необычный твой ребёнок, и даже родной отец его не признал.
Я замираю, будто в грудь вонзился ледяной нож. Откуда она знает?
А женщина будто мысли мои читает:
– Близость Нави размывает грань между этим миром и миром мёртвых. Если уметь читать знаки, видеть тени, слышать, как дышит земля – тогда всё становится ясным.
Она говорит тихо, но каждое её слово звенит в висках будто удар колокола.
Орм рычит, как рассерженный пёс, вставая между нами:
– Откуда знаешь? Кто тебе шепчет такие вещи? Ведьма что ль?
– Оставь её, – останавливаю я его.
– Я отвечаю за вашу безопасность, лира Анна! Военачальник мне голову оторвёт. Она ещё и лицо прячет, точно ведьма!
Гадалка убирает с лица платок и мрачно усмехается, глядя только на меня. Ей не больше сорока лет, на её шее жуткий ожог, он касается и подбородка. Поэтому она прятала лицо.
– Оставь нас на две минутки, – прошу я Орма. – Дай поговорить. Можешь стоять рядом, глаз с нас не спускать.
Орм зло глядит на женщину, но всё-таки отходит в сторону, но взгляда с нас не спускает.
Гадалка протягивает руку, предлагая мне вложить ладонь в её. Внутри звенит тревога, но я поступаю, как она просит. На удивление, ладони незнакомки мягкие, тёплые, её прикосновение успокаивает. Она сжимает мою руку и на миг прикрывает глаза.
– Соперница твоя, что нашла свою смерть в лесной могиле, навела на тебя и твоё дитя порчу, – задумчиво произносит она. – Но с её гибелью нить не оборвалась. Ты и твой ребёнок чисты.
Неужели она говорит о том, что этот треклятый камень показывал, якобы ребёнок не дракон? А я всё гадала, как так вышло…
– Разве моя соперница была чёрной ведьмой? – удивлённо спрашиваю я. – На неё это непохоже.
Образ Милы никак не вяжется с магией. Да и умерла она довольно глупо для колдуньи.
Острый взгляд женщины впивается в меня, а на её лице появляется тень страха:
– Не чёрной ведьмой, а служительницей, – понижает голос она. – А служила она той, чьё имя давно забыто. Той, кого Морена изгнала на заре времён. Леса хранят много тайн, милая лира, и не все из них добрые. Есть силы, что шепчутся в темноте, питаются завистью, злобой, болью. Служительницы таких сил не носят на лбу знаков, не кричат об этом на каждом углу. Они улыбаются и прячутся за шелковыми платьями, золотыми украшениями и прочей ничего не значащей ерундой.
