Сошествие в Аид (ЛП) - Райли Хейзел

— Хайдес? — возвращает меня.

Фокусируюсь на её лице. В глазах — блеск желания. Двумя шагами оказываюсь рядом, обхватываю её лицо и прижимаю губы к её губам. И она первой прорывается языком, она обхватывает мои предплечья и вонзает ногти в кожу.

Потом резко отстраняется. Я не хватаю её обратно, но растерян. Что у этой девчонки в голове?

— Нет, нельзя, — шепчет, задыхаясь. — Нет, Хайдес. Хватит.

На губах у меня её вкус. На среднем пальце правой руки — её мокрота. Чёрт.

— Ладно, — рычу. — Тогда пошли.

Она скользит мимо, пьяня меня запахом, который я узнаю где угодно — и не смогу описать. Смотрю ей вслед и считаю до трёх, прежде чем двинуться. Осталось чуть-чуть. Провожу, убеждаюсь, что вошла, и вернусь к братьям.

Дверь её комнаты всё ближе, видна уже чётко.

В паре метров от неё Хейвен тормозит, на миг мнётся и разворачивается ко мне. Я уже открываю рот — и в следующую секунду она буквально запрыгивает на меня. Обвивает ногами мои бёдра — я подхватываю её, ладони ложатся на её зад. Наши губы снова находят друг друга, и не проходит и секунды, как языки вновь сцепляются в погоне.

Она на вкус такая — сладкая, невозможная — что у меня срывается выдох, и я сильнее прижимаю её к себе. Вот он, нужный ритм: она трется об меня, мои ладони толкают её за ягодицы на мой стояк, а мозг ругается из-за одежды между нами.

Я отрываюсь только затем, чтобы насладиться победой:

— Ты проиграла, — шепчу.

Она слишком сильно прикусывает губу. Я освобождаю одну руку, чтобы остановить её, и провожу большим пальцем по мягкой коже:

— Тише, тише. Мне эти губы нужны целыми.

Хейвен вздёргивает бровь, и я понимаю: она уже просчитывает, как перевернуть партию.

— Последнее слово ещё не сказано, — шепчет так, что у меня холодеет затылок.

Я захватываю её палец губами и беру в рот, медленно посасывая. Её взгляд не отпускает мой. Я с трудом сглатываю.

— Ты просто маленькая несносная вредина, — одёргиваю её.

Вытаскиваю руку — только чтобы занять её чем-то полезнее: стаскиваю с неё куртку и швыряю на пол. Хейвен не возражает — наоборот, ждёт не дождётся, когда я сделаю то, ради чего она послала к чёрту гордость.

Прижимаю её спиной к стене и фиксирую своим корпусом. Играю с краем худи, запускаю руки под низ и, приподнимая ткань, срываю с неё приглушённый выдох. Расстёгиваю спортивный топ без церемоний и целую её живот. Хейвен подаётся ко мне, хватает за основание шеи и прижимает моё лицо к груди.

Хихикаю в её тёплую кожу:

— Ты лжёшь, вредина. Смотри, как сильно ты меня хочешь.

Она глухо стонет:

— Заткнись.

Я оскаливаюсь, отодвигаю бельё и на миг застываю, как полный идиот, просто глядя на её грудь. С ней ничего не даётся легко. Даже пара тёплых, полных грудей. Всё трудно. Всё — до боли.

— Чёрт, — выдыхаю. — Открой, к чёрту, дверь, пойдём в кровать, пока я не вошёл в тебя прямо посреди коридора.

— Может, мне лучше зайти потом?

Женский, чужой голос — и мы каменеем. У Хейвен глаза по блюдцу. Я тут же опускаю худи, прикрывая её, хотя, кажется, уже всё, что можно, было видно.

Её соседка — та, что всегда с апатичной, скучающей физиономией — стоит в паре шагов. Под мышкой у неё куртка Хейвен, подобранная с пола. Она смущена настолько что я еще никогда такого не видел. И ещё обеспокоена. Потому что, в конце концов, я здесь. А не какой-нибудь нормальный парень из Йеля.

— Джек! — сипит Хейвен.

Я сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза и не выругаться. Сначала брат, теперь соседка. Кого ещё не хватало? Ах да, того идиота Лиама. Неужели вся вселенная против нас?

Джек смотрит то на неё, то на меня, потом проходит к двери, вставляет ключ, поворачивает — щёлк. Кивает внутрь:

— Ну… ты входишь?

— Я бы с удовольствием вошёл, — бормочу, подразумевая совсем иное.

Хейвен пихает меня локтем в рёбра. У Джек глаза вылезают из орбит после моей реплики.

— Я сейчас. Не волнуйся. Пять минут.

Джек кивает, сверлит меня взглядом и исчезает в комнате.

Я тут же разворачиваюсь к Хейвен:

— Надеюсь, ты сказала это, чтобы её успокоить. Я не собираюсь тебя отпускать.

Хейвен отступает, мотая головой:

— Хайдес, может, сегодня не та ночь. Нас прервали дважды. И уж точно я не могу привести тебя в комнату при Джек.

Я секунду думаю:

— Дадим ей беруши и попросим повернуться лицом к стене. Проблема решена.

Она смеётся — чисто, прозрачно, красиво. У меня распирает грудь, и я боюсь, что клетка не выдержит и сердце вырвется наружу.

— Хайдес, нет.

Я пожимаю плечами:

— Ладно.

Хейвен мнётся у двери, перекатываясь с пятки на носок. Не хочет уходить. Хочет остаться со мной не меньше, чем я — с ней.

— Ну… спокойной ночи.

Я криво улыбаюсь и чешу затылок:

— Kalinýchta, Persefóni mou.

Она улыбается в ответ и исчезает, оставляя мне пустоту в груди — и слишком явную наполненность в штанах.

Не знаю, сколько я торчу в коридоре полным идиотом. Перед тем как уйти, приподнимаю коврик и проверяю, нет ли там новых бумажек с полу-угрожающими, мутными фразочками. Вздыхаю с облегчением. После первой я стал регулярно мониторить её дверь. Скажем так, слегка навязчиво. Я успел перехватить ещё две, прежде чем Хейвен уходила на тренировки за последние пару недель. Итого — три. Три клочка с загадочными предупреждениями, адресованными Хейвен непонятно кем и непонятно зачем.

Знаю, воровать их не стоило бы. Но не хочу её пугать. И то, что в каждом записка крутится вокруг игры, мне очень не нравится. Нужно обсудить это с умной частью семьи. В норме это был бы я один. Но попробую подключить хотя бы Аполлона — и Афродиту. Гермес сегодня пытался сыграть в крестики-нолики внутри кроссворда — просить от него лишнего бессмысленно.

В моей комнате — все. Кроме Афины, чему я рад. Афродита с Гермесом на диване: её ноги у него на коленях, он массирует. Аполлон у мини-кухни пьёт пиво. Поднимает бутылку в приветствие.

Стоит мне только попытаться поздороваться, как у Гермеса сужаются глаза:

— У тебя недавно был стояк, — объявляет он.

Все присутствующие уставились на меня. Я теряюсь:

— Что?

Он тычет в меня пальцем:

— Ты занимался чем-то сладострастным. От тебя пахнет сексом. — Начинает принюхиваться, как трюфельная собака.

Я только вошёл — и уже сытый по горло. Скидываю ботинки в угол:

— Ты не в себе, — бурчу.

— Он лыбится как идиот, — констатирует Гермес. — Правда, Афродита?

Она мычит:

— Похоже на то. Ухмылочка озорная.

— Значит, либо он трахнул Хейвен, либо подрочил, — продолжает Гермес.

— Надеюсь, первое.

— И я за это. Аполлон, как думаешь, кого он сделал? Хейвен или руку?

Аполлон молчит. Ему смешно — я вижу — но он не ведётся на Гермесовы приманки. Ждёт, пока тот устанет говорить в пустоту. Мне бы тоже научиться, да я рот закрыть не умею.

— Я трахался с Хейвен, — срываюсь. — То есть не совсем. Нас дважды прервали, и на этом всё.

У Аполлона по подбородку течёт струйка пива. И судя по тишине за спиной, Гермес с Афродитой тоже в ауте.

Я ухмыляюсь и падаю в кресло. Складываю руки на груди:

— Ну что, ещё будут ваши тупые комментарии?

Гермес сияет:

— Да это же прекрасно! Наконец-то! Вы же всегда выглядите, как двое, которые могут сцепиться даже на эскалаторе и пересе…

Афродита перекрывает его, устав от его словарного запаса. Обычно меня его грубость не бесит, но стоит ему так говорить о Хейвен — и хочется свернуть ему шею.

— Хайдес, — говорит она; красивое лицо перекашивает тревога.

Я задерживаю дыхание. Не стоило говорить.

— Знаю.

К делу подключается и Аполлон со своей дурацкой бутылкой пива. Подходит ко мне и замирает, когда замечает, что на лице у меня нет ничего похожего на умиротворение.

— Вам надо думать об Играх, о поединке, который состоится меньше, чем через месяц. Заводить какую-то мутную историю — последнее, что стоит делать.