Стерва. Обольщение (СИ) - Виннер Лера

Что он чувствовал, решаясь на это?

Пожалел ли потом?

Я знала, что нет.

Три дня после той страшной ночи я не решалась высунуться из комнаты, опасаясь встречи с герцогом.

На четвёртый всё же выскользнула в сад, когда все, включая барона, уже спали, и, разумеется, столкнулась с Удо нос к носу.

Он оказался так же бледен, как был Монтейн, а в уголках губ залегла горькая складка, но от моей благодарности отмахнулся, как от надоедливой мухи.

Ему было столь же неловко, сколько и мне.

Мира сказала, что Бруно решил пока его не посвящать. Не обнадёживать на случай, если план Монтейна провалится и его сила не вернётся.

Так или иначе, обоим предстояло учиться жить заново. Даже если на время.

В середине октября Мирабелла внезапно приехала в гости с детьми. Пока Эми и Удо носились по заросшему саду, она будто между прочим, с поразительной естественностью вручила мне маленького Рене, и только несколько минут спустя, сумев кое-как отдышаться, я поймала на себе тяжёлый и внимательный взгляд Вильгельма.

После всего, что с нами случилось, держать малыша оказалось… восхитительно.

В их замке я успела подумать и о том, что теперь, вероятно, никогда не захочу иметь детей, но будто бы случайная выходка герцогини заставила меня хотеть плакать.

Её младший сын возился у меня на руках, хватал за непривычные ему рыжие пряди, и я чувствовала себя счастливой в тот момент.

О чём думал барон, я не знала.

Он так ничего и не сказал ни мне, ни Мире, а я сама предпочла избежать этого разговора после короткой прогулки по лесу в её обществе.

— Бруно сказал, что это должно сработать в обе стороны, — она произнесла это быстро и тихо, глядя на дом через позолоченную листву и убеждаясь в том, что нас никто не может подслушать. — Когда Ханна родит, сила вернётся не только к Удо. По крайней мере, должна. Как ты понимаешь, барону точно так же ничего не гарантированно.

С того дня у меня появилась настоящая надежда.

Какова бы ни была причина, Монтейн привык быть Чёрным Бароном. Пусть, в отличие от Удо Керна, он и знал, что значит быть всего лишь обычным человеком, это знание не делало случившееся для него менее трагичным.

Вот только он точно так же, как и Удо, ни в чём меня не винил.

Они оба просто сделали вид, что ничего особенного не произошло. Как будто случилось только то, что должно было.

Дрожащий мёртвый туман больше не являлся в мои сны, леденящие кровь видения меня не беспокоили и, делая всё, чтобы украсить жизнь своего барона и сделать её приятной, я сама не заметила, как вспомнила о том, каково это — просто жить.

Возиться в саду, готовить обед. Обнимать его по вечерам.

Вот это было новым, странным, изумительным.

Я чувствовала, знала точно, что Уил наслаждался этим не меньше, чем я. Без лишних объяснений позволив мне стать хозяйкой в своём доме, он был сосредоточен только и исключительно на мне.

Мы объехали все окрестности, и он с каким-то пьянящим вдохновением показывал мне дикие сады и ухоженные пастбища. Те самые странные цветы, огромные, фиолетовые и белые.

Во время одной из таких прогулок мы встретили графа Лейна.

Я спешилась, отважившись, наконец, познакомиться с местными травами, и барон спрыгнул с Морока вслед за мной. Наши кони мирно паслись рядом, а он целовал меня глубоко и нежно, щурясь на солнце.

Увлечённые друг другом, мы слишком поздно услышали топот копыт.

Граф, разумеется, проезжал не один, а в сопровождении положенного правителю этих мест отряда. Он показался далеко не молодым, но ещё крепким мужчиной с густой бородой и прекрасно держался в седле.

Брошенный им на Вильгельма взгляд оказался задумчивым и не сулящим ничего хорошего.

Возвращением теперь уже далеко не бедного барона, да ещё и его появлением в моём обществе Его Светлость очевидно доволен не был.

Мог ли он выставить Монтейна за пределы своей территории, несмотря на то, что он родился в этих землях, а его семья поколениями верно служила правящей фамилии?

По всей видимости, мог.

Но почему-то не стал.

У Чёрного Барона всё ещё была неоднозначная слава.

Слухи о том, что он остался почти бессилен так и не поползли — Керны хорошо оберегали и собственные, и чужие тайны, а Монтейн умел производить должное впечатление.

Люди предпочитали обходить нас и ставший нашим общим дом стороной. Или же, напротив, здоровались до неприличия почтительно.

Уил отвечал им кивками или со сдержанной вежливостью, и его возвращение в эти места обрастало ещё большим количеством слухов.

Одни говорили, что он вернулся, чтобы мстить графу. Другие — о том, что он желает занять его место. Третьи считали его своим покровителем и посланником небес.

С приближением зимы к нашему порогу осторожно потянулись страждущие и нуждающиеся в помощи и лечении.

Вильгельм никому не отказал.

Я готовила отвары и мази, он заговаривал их, и люди начали возвращаться с благодарностью.

Тогда я почувствовала себя по-настоящему живой.

Я так и не испытала тоски по огромной и послушной мне силе, хотя и видела, что Бруно этого опасался. Напротив, я была счастлива от того, что сохранила всё, что имела и могла быть полезна своему барону.

В последний день осени он подарил мне собаку.

Шёл сильный холодный дождь. Он падал с неба плотной стеной, а Уила всё не было, и я просто грелась у камина, гадая, где он пропадает так долго.

А потом дверь хлопнула, и кто-то тоненько тявкнул в прихожей.

Он принёс рыжего щенка, точно такого, как я мечтала — толстого, лопоухого, ещё маленького и неловкого, грязного и мокрого.

— Нашёл на дороге.

Мокрые волосы падали ему на лицо, но он улыбался, потому что радовалась я.

Вечер мы потратили на то, чтобы отмыть и накормить нашу общую собаку, а после лежали вместе с ней на ковре и полушёпотом, чтобы не разбудить крепко спящего щенка, решали, как его назовём.

— Удо, — Монтейн предложил это с совершенно непроницаемым лицом.

От моего смеха щенок завозился, начал дёргать лапами, будто куда-то бежал в своём сладком сне и очень не хотел отрываться.

К утру, лёжа всё на том же ковре, но уже без одежды, усталые и довольные, мы дали ему имя Лаки.

Наступившая вслед за этим зима стала для меня настоящей сказкой.

Лаки жил с нами и следовал за нами неотступно. Мы проводили вечера вместе, лишь один раз выбрались по приглашению графа Лейна на ежегодный прием для знати в замок.

Когда Вильгельм вскрыл конверт, я была уверена, что он молча отправит его в огонь, но неожиданно он захотел поехать.

Догадываясь, чем может закончиться этот вечер, я обещала себе быть понимающей и сдержанной, делать вид, что ничего не замечаю вовсе, но ни одно из моих опасений не сбылось. Он бросил лишь один задумчивый взгляд на полукруглый балкон, а после несколько часов знакомил меня с самыми именитыми представителями этих земель и вёл с ними светскую беседу.

Сам граф в тот вечер к нам так и не приблизился, а Уил не стал искать возможности, чтобы засвидетельствовать почтение ему, но я сочла все свои тревоги исчерпанными.

Его Светлость желал делать вид, что барона Монтейна не существует, и того это вполне устраивало.

На Смену Лет я получила от него кольцо. Чистейшие изумруды, оправленные в старинное золото — семейная реликвия, много лет пролежавшая в шкатулке.

Это кольцо в роду Монтейнов передавалось от матери дочери, либо от старшей женщины невестке, но никогда не уходило из семьи.

Вильгельм ничего не сказал, но подарок был таким однозначным, что я так же молча бросилась ему на шею.

Не вопрос и не ответ. Просто данность.

Мы наслаждались друг другом и ставшей такой понятной и радостной жизнью и ничего не обсуждали вслух.

И всё же, с приходом весны я начала обмирать в ожидании.

Пушистый мягкий снег таял, солнце начинало становиться игривым.

Близился тот день, когда нам предстояло узнать, ошибся Бруно или оказался единственным из нас, кто был прав.