Аколит в крови по локоть (СИ) - Корнев Павел Николаевич

Порча вгрызлась в потроха Пламена, начала отравлять их и выжигать, выродок взвыл и забился в корчах. Дать бы ему помучиться, но сегодня он преподнёс слишком много неприятных сюрпризов, и я заставил возникнуть в пальцах рукоять ампутационного ножа.

— Точно не жалеешь? — спросил, наклоняясь с отведённой для удара рукой.

— Это всё из-за тебя… — выдавил в ответ Пламен и заскрипел зубами.

Я оскалился, и тут за спиной грохнул выстрел! Пуля угодила под левую лопатку и бросила меня на колени. Потрёпанный атакующими арканами магический доспех выдержал попадание, но по рёбрам ровно молотком саданули, что-то хрустнуло, стало тяжело дышать.

Даже не пытаясь подняться с четверенек, я оглянулся и обнаружил, что перевалившийся на бок Псарь одной рукой зажимает рану в животе, а другой наставил на меня револьвер и пытается взвести курок. Большой палец всё соскальзывал и соскальзывал со спицы, ствол ходил ходуном, но взгляд беглого охотника на воров оставался холодным и твёрдым. Вот за него я и ухватился, на него и надавил, врезав приказом «замри!».

Долгое ментальное общение с заточёнными в ищейках приблудными духами сделало Псаря чрезвычайно уязвимым такого рода воздействию, и мне не составило никакого труда его парализовать, но я всё же не рискнул отвлечься даже на самый краткий миг. Зажал ампутационный нож обратным хватом и дважды вслепую ткнул им Пламена — раз и после некоторой паузы другой. Метил чуть ниже паха и в сердце — должно быть, так и попал: сначала выродок зашёлся в диком крике, затем дёрнулся и затих.

За спиной что-то негромко брякнуло, и вновь я не обернулся. По виску скатилась крупная капля пота, я надавил своей волей, и рука Псаря задрожала, ствол револьвера пошёл вниз и уткнулся в колено. Большой палец взвёл курок, барабан провернулся и — грохнуло!

Псарь взвыл и скорчился, боль ошеломила его и едва не разметала хватку моей воли, да только нет, нет и нет. Второе колено! Всё как у Луки!

Я не стал тратить время на разговоры, не стал ничего объяснять и втолковывать, вместо этого заставил прострелить левый локоть. Пожалел о том, что барабан лишь на пять патронов, заставил беглого охотника на воров в очередной раз взвести курок и не позволил ему провалиться в забытьё, ткнув стволом в опалённую пороховыми газами рану.

Хотя, конечно же, это он сделал сам, я лишь сказал:

— Зря вы так с Рыжулей…

Ствол уткнулся под нижнюю челюсть, хлопнул выстрел, из выходного отверстия у темени плеснуло кровью. Готов!

Меня накрыло головокружение, и я завалился на спину, но сразу заставил себя собраться с силами, приподнялся на локте и посмотрел на Пламена. Только нет — оба тычка ампутационным ножом оказались точны, и оставалось этому лишь порадоваться, поскольку в безвольно вытянутой руке мёртвого ухаря был зажат карманный револьвер.

Осознание того, сколь близко был к смерти, навалилось одуряющей дурнотой, меня вырвало, но и после лучше отнюдь не стало. Отплевавшись, я обезоружил покойника и поднялся на колени, а затем и выпрямился. Когда качнуло, каким-то чудом устоял на ногах и подошёл к Яру, который так до сих пор и подрагивал в агонии. Прострелил ему голову, затем прикончил охранника с переломанным хребтом и доковылял до сверзившегося с балкончика арбалетчика. Тот оказался жив, пришлось добить ещё и его.

Не хватало только, чтобы кто-нибудь из оппонентов очухался и начал возводить на меня напраслину. И без того разбирательство ожидало выдаться жарким.

Глава 28

15−1

Так оно и вышло.

Первыми на постоялый двор прискакали стрельцы. Урядник тут же принялся драть глотку и грозить всеми карами небесными, угомонился лишь после того, как приметил серебряный нагрудный знак пластунов Мёртвой пехоты, заглянул в мои глаза и оценил размах побоища. Нельзя сказать, будто хвост поджал, но стал куда как осторожней в словах.

Как результат, по итогам проведённого на месте предварительного дознания меня оправдали по всем статьям. Во-первых, очевидцы подтвердили, что я стал жертвой нападения, а во-вторых, поселковый голова сразу сообразил, что куда проще наложить лапу на выморочное имущество погибших лиходеев, нежели иметь дело с наследниками добропорядочных предпринимателей.

Правда, у сего обстоятельства имелась и оборотная сторона: этот ушлый тип уже полагал здесь всё своим и даже слушать ничего не захотел о моём праве на компенсацию. Удалось стребовать лишь кошельки погибших, а в тех набралось всего-то около сорока целковых. И ещё половину этого пришлось сразу отвалить целителю, дабы тот привёл в порядок сломанное пулей ребро.

Не задержалась в моём кармане и оставшаяся часть — потратил её ещё до конца дня, но это в первую очередь из-за того, что и сам задерживаться в Южноморске не собирался.

Ничто тут меня больше не держало. Ничто и никто.

Забрал сюртучную пару и новые сапоги, столковался о проезде до Черноводска, прикупил ещё кое-чего в дорогу, а после ужина заперся с бутылкой рома в гостиничном номере. Было так паршиво, что и словами не передать. И моральные терзания лишь усугублялись болью под лопаткой и жжением в перегруженных силовых узлах. Ещё повезло, что прямо на месте спазм не случился, когда энергию сразу по нескольким меридианам из ядра пустил!

Как говорится, научи дурака Царю небесному молиться, он и лоб расшибёт!

— Точно ни о чём не жалеешь? — спросил я Пламена.

Тот не ответил, но раскаяния и сожаления в его пустых глазах не было ни на грош. Другое дело Псарь. Этот точно с превеликой охотой отыграл бы всё назад, да только поздно уже — поезд ушёл.

Я ещё немного поглядел на заполненные алхимическим раствором ёмкости с головами выродков, плеснул в стакан рома, но не выпил, завалился с ним на кровать.

Действительно ли это всё случилось из-за меня?

«Надо было прикончить Пламена в „Золотой рыбке“, когда он валялся без сознания!», — зло подумал я, аж перетряхнуло всего.

В остальном же моей вины не было. Ни на грош, черти драные, её не набиралось!

Наверное, я бы всё же распустил нюни и раскис, да только ничего ещё не кончилось. Покуда мне удалось разобраться лишь с малой толикой своих проблем, а ведь ещё оставались Лучезар, Грай и Сурьма, не говоря уже о всём драном роде Огненной длани.

Они обо мне точно не забудут. Они точно будут меня искать. А значит, пришла пора уносить ноги. И зачищать хвосты. И тогда, если хотя бы немного повезёт, я когда-нибудь…

Додумать мысль о Беляне помешал колокольный звон. Он разметал безмятежную тишину позднего вечера, и я обмер, сообразив, что грядёт небесный прилив. Вот-вот накатит!

Вспомнились слова Беляны о моём неполноценном очищении и проблемах, коими чревато изменение склонности с белого на пурпурный аспект, я влил в себя ром и перебрался на подоконник, заодно прихватил с собой бутылку. Начал следить за муравьиной суетой горожан и особо на крепчайшее пойло не налегал, но всё равно к тому моменту, когда окончательно стемнело, принял на грудь никак не меньше четверти штофа.

Вдалеке почудился призрачный отблеск, я соскочил с подоконника и обулся. Сюртук надевать не стал и спустился на первый этаж лишь в брюках и сорочке. Привратник попытался было остановить, но я решительным жестом отодвинул его от двери, вышел на улицу и зашагал к центру площади. Кругом никого, только я и мои призраки.

Ну же! Где вы там? Покажитесь!

Давайте поговорим!

Я развернулся лицом к одному из переулочков, и угадал верно: вал призрачного сияния накатил именно с той стороны. С северо-северо-запада. От Тенезвёзда.

Оставалось лишь раскинуть руки и принять свою долю.

Ну а если она вдруг меня не устроит — тоже не беда. Удвою ставки, сыграю ва-банк! Всё или ничего! Что-что, а резаться с судьбой в орлянку мне было не впервой.

Выгребу!