Он качает головой, недовольно поджимая губы.
— И вообще, это он виноват, что я тело задержал!
Я слушаю его, но слова доходят с запозданием, словно сквозь толщу воды.
Ривз.
Это был Ривз.
Я была уверена, что он не пришёл, что ему всё равно. Но он пришёл. Он попрощался. И почему-то от этого внутри стало чуть светлее… и чуть тяжелее одновременно.
— Вы правда останетесь здесь? — Фехос смотрит внимательно. Его голос звучит с лёгким сомнением. Одним движением он заставляет доктора Перенса отступить.
Я медленно киваю.
— Тогда я останусь и буду вас охранять, — отвечает он твёрдо.
Доктор и храмовник еще какое-то время топчатся у тела, но затем удаляются.
Я осторожно опускаюсь на колени рядом с возвышением, касаюсь прохладного камня. В груди сжимается.
— Я не знаю, слышишь ли ты меня, Эдриан, — шепчу, и звук моего голоса словно вязнет в полумраке. — Но я… прости меня. За всё. За то, что не поняла, за то, что не спасла, за то, что осталась, а ты — нет. За то, что убила твоего сына…
Мне кажется, будто в ответ раздаётся тихий вздох, но, может быть, это всего лишь эхо.
Я опускаю голову ещё ниже, закрываю глаза.
Сегодня ночью я останусь здесь, молиться так, как умею — словами, идущими от сердца. На рассвете Эдриана заберёт дорога, а мне слишком многое предстоит
— Эдриан… — выдыхаю я. Голос срывается, слёзы катятся из глаз, но я не двигаюсь. Только смотрю.
— Упрямица, — раздаётся вдруг, мягко, чуть насмешливо.
Я резко вскидываю голову. Сердце на миг замирает.
Он здесь.
Эдриан стоит у возвышения. Не совсем тело, не совсем призрак… Лишь переливающаяся голубым светом тень. Он смотрит на меня, голова чуть наклонена, улыбка призрачной тенью трогает губы.
— Эдриан… — Я не узнавая собственного голоса.
Он долго молчит, изучает меня, будто видит впервые.
— Я знал, что ты позовёшь. — Его голос мягкий, едва слышный, словно эхо далёкого прошлого.
Сжимаю губы, позволяя слезам течь свободно.
— Я… я не могла иначе.
120
Эдриан вздыхает.
— Конечно, не могла, — произносит он мягко, с какой-то вселенской усталостью.
Опускаю голову, пальцы дрожат, когда касаюсь камня.
— Я убила его… твоего сына…
Слова словно застревают в горле, но теперь они вырвались наружу, и тишина после них кажется пронзительной, тяжелой.
Эдриан не отвечает сразу.
Тишина затягивается, превращаясь в нечто почти осязаемое. Кажется, даже воздух вокруг замер.
Я не выдерживаю и смотрю на него.
Он подходит ближе, так, что я могу различить отблеск его призрачного лица.
— Да, — наконец говорит он. — Ты убила его.
Закрываю глаза, ожидая осуждения. Ожидая, что он исчезнет, отвернётся, скажет, что я больше не достойна ни прощения, ни памяти.
Но затем я чувствую тепло.
Не физическое — нет, это не живое тепло человеческого тела, а нечто иное, мягкое, как прикосновение далёкого солнца сквозь утренний туман.
Глаза сами собой открываются.
Эдриан опускается передо мной на одно колено, так близко, что я могла бы коснуться его, если бы он был живым.
— Ты сделала то, что должна была, — говорит он тихо. — То, что не смог бы сделать я.
— Но…
— Ты спасла их, — его голос наполняется печалью и гордостью одновременно. — Я бы никогда не смог его остановить. А ты — смогла.
Закрываю лицо руками, но слёзы всё равно находят путь. Они текут горячими дорожками по щекам, капают на рукава.
— Я не хотела… — хриплю.
— Я знаю.
Снова ощущаю его прикосновение — лёгкий, невесомый вихрь, словно ветер колышет мои волосы.
— Я горжусь тобой, — говорит Эдриан, и от этого мои плечи сотрясаются в рыданиях. — И я скучал, моя девочка, — тихо добавляет он.
Поднимаю голову, глядя на него сквозь слёзы.
— Я тоже.
— Я должен идти.
— Нет! — вырывается у меня, и я хватаю воздух ладонями, словно пытаясь удержать его здесь, с собой.
— Всё в порядке. Ты справишься. Я знаю.
Я рывком поднимаюсь на ноги.
— Эдриан…
Он задерживает взгляд на мне — долгий, наполненный чем-то, что я не могу понять до конца. Печаль? Прощание? Тепло? Всё сразу.
Я вдыхаю… но не могу вымолвить ни слова.
Эдриан улыбается — так, будто знает, что я скажу.
— Береги себя, упрямица, — голос его тает, словно догорающая свеча. — Теперь крепость твоя…
Я бросаюсь вперёд.
— Эдриан! — мой крик тонет в холодной тишине.
Мир вдруг теряет чёткость, ноги подкашиваются…
Чьи-то сильные руки подхватывают меня прежде, чем я рухну на колени.
— Тише, Ирис, — шепчет Фехос. — Тише.
Он не пытается меня успокоить, не требует объяснений. Просто держит, пока дрожь не уходит.
* * *
Утро ползёт по стенам крепости серыми тенями, разбавляя ночь блеклым светом. Холод цепляется за камни, забирается под одежду, оставляя ощущение, будто сама крепость скорбит вместе со мной.
Дозорные открывают ворота склепа, и церемония начинается.
Тело Эдриана, облачённое в погребальный саван, покоится на каменном постаменте. На груди мерцают серебряные пластины — печать, оберегающая его магию от рассеивания.
Храмовник склоняет голову и прикасается кончиками пальцев к сердцу покойного, затем к своему и, наконец, к полу — жест, означающий признание его пути в потоке Вечности.
— Светлая вода примет тебя, — произносит он, голос его глубок, ровен, будто течёт неспешной рекой. — Земля отпустит, ветер унесёт твоё имя, но огонь сохранит память. И если круг замкнётся, ты вернёшься.
Затем он берёт небольшой кристалл из прозрачного кварца, касаясь им лба Эдриана. Камень мерцает тусклым светом, будто впитывая последнее эхо его магии.
Я не слушаю слов, но чувствую, как воздух в склепе меняется, густеет. Время будто замедляется.
По драконьему обычаю, когда последний огонь гаснет, дух окончательно покидает этот мир.
Храмовник выдыхает на свечу, и пламя исчезает.
В этот миг внутри меня что-то сжимается. Всё кончено. Он ушёл. Навсегда.
Мы покидаем склеп молча.
Снаружи хмурое утро, промозглое и тяжёлое, словно само небо оплакивает потерю.
Но времени на скорбь нет.
121
Короткий сон и поздний завтрак не помогли — я всё ещё чувствую себя разбитой. Дел так много, что даже не знаю, с чего начать. В уме отмечаю: инспектора Лейза нужно навестить обязательно, но чуть позже.
Нехватка сна давит на виски, но я встряхиваю головой. Смотрю на платья и выбираю самое открытое. Не просто потому, что хочу выглядеть эффектно — мне нужно, чтобы меня видели. Чтобы запомнили. Чтобы не забывали, кто теперь хозяйка.
Фехос снова исчез неизвестно куда. А вот дозорные, стоит мне выйти из комнаты, следуют за мной по пятам.
В главном зале выстроились все слуги. Достаточно взглянуть на их лица — они явно не знают, чего ожидать.
— Сначала проверим состав и перераспределим обязанности, — негромко, но достаточно отчётливо говорю я.
Рядом со мной Элис, торопливо заносящая что-то в блокнот. И только сейчас замечаю, что её волосы острижены: тёмно-каштановые пряди вьются вокруг лица, придавая ему мягкость.
— Элис? — тихо зову я.
— Лиора? — она поднимает взгляд. Моего кивка достаточно, чтобы она поняла, о чём речь.
— Я решила, что так лучше, — негромко отвечает она, касаясь тёмного локона. — Воды здесь мало, и я не хочу выделяться. Не вижу смысла тратить дефицитные ресурсы на уход за служанкой.
— На хранительницу, — поправляю я. — Я не прошу тебя прислуживать.
Элис криво улыбается, чуть смущаясь.
— Я начинаю новую жизнь, лиора. А волосы… они отрастут.
Я вздыхаю. Элис понадобится время, чтобы научиться жить не только ради мести. Но я знаю — у неё получится.
Следующие полчаса я знакомлюсь со слугами. Сначала кажется, что разобраться в здешней иерархии — задача невыполнимая, но всё оказывается куда проще: здесь каждый знает своё место.
