Чудесный сад жены-попаданки (СИ) - Деева Лина

Я отдавала себе отчёт, что для благородной леди (если она не Флоренс Найтингейл) такое самопожертвование — перебор. Другая на моём месте оставила бы Райли под присмотром служанок, велев им, например, сменять друг друга каждые три часа, чтобы не сильно утомлялись. В конце концов, напоить раненого водой или положить ему на лоб свежий компресс мог кто угодно.

Но я также отчётливо понимала: с большой долей вероятности этой ночью случится кризис. После ухода Этельберта Райли практически всё время пребывал в забытье, лишь изредка разлепляя глаза и почти неслышно прося пить. Я не могла бросить его, понадеявшись на девиц, имевших весьма смутное представление о лечении кого бы то ни было от чего бы то ни было. И потому собиралась до утра сидеть у его постели, откровенно начхав на любое «ценное» мнение и любые слухи, которые наверняка поползли бы по замку.

Райли должен был поправиться. Остальное не имело значения.

***

Ночь и впрямь выдалась тяжёлой. Температура у раненого подскочила, по ощущениям, до сорока, и все мои компрессы и обтирания помогали чуть больше, чем никак. К счастью, он не бредил и не метался, но был так напряжён и так шумно и страшно дышал сквозь стиснутые зубы, что становилось понятно: там, в температурных галлюцинациях, он сражается с самыми жуткими из чудовищ.

Я тоже не сдавалась. Меняла Райли компрессы, обтирала тело слабым раствором уксуса, смачивала запёкшиеся губы чистой водой, а когда удавалось, старалась выпоить ему хотя бы несколько глотков специально приготовленного Роной отвара шиповника. А ночь всё тянулась и тянулась: бесконечная, болезненно жаркая, неприятно пахнувшая уксусом и потом. Оплавлялись свечи в высоких подсвечниках, к горлу то и дело подкатывало отчаяние. И не знаю, в какой момент, но я начала петь.

Точнее, мычать под нос что-то условно мелодичное и почему-то колыбельное: не то «Спи, моя радость, усни», не то «Баю-баюшки-баю». Просто фон, белый шум, отвлекающий от ощущения бессилия и страха потери.

Но неожиданно моё мычание начало действовать не только на меня. Райли как будто стал меньше сжимать кулаки и скрипеть зубами, дыхание его сделалось тише. Тогда я, суеверно вдохновлённая мнимыми или реальными переменами, запела уже по‑настоящему. По-русски, но с ужасным акцентом: Мэриан не умела правильно произносить все звуки чужого языка. Однако главное, что это помогало: из мышц раненого уходило напряжение, черты лица расслаблялись. Жаль, не было градусника, чтобы следить за температурой, и в том, что его лоб стал прохладнее, я почти наверняка сама себя убедила.

— Спи, моя радость, усни, — в бог весть какой по счёту раз напевала я, сидя на краю постели и влажной тряпочкой обтирая ему ключицы, — в доме погасли огни…

Прижала ткань к сгибу локтя, провела по внутренней стороне до запястья и глупым жестом поддержки погладила наконец-то расслабившиеся пальцы, совсем не ожидая, что они вдруг сожмут мои.

— Мэри.

Хрипло выдохнутое имя, подобие улыбки на сухих губах — словно после всех кошмаров Райли наконец увидел мирный сон.

— Месяц на небе блестит… — В носу защипало, голос предательски дрогнул, однако я продолжала: — Месяц в окошко глядит. Глазки скорее сомкни…

Конечно, я могла высвободиться — не так уж крепко меня и держали. Но отчего‑то казалось, что это как отнять спасательный круг у утопающего. И потому я продолжала сидеть, отложив тряпочку и мягко сжимая руку Райли в ответ. Время капало со свечей расплавленным воском, усталость — моральная и физическая — давила на плечи всё сильнее, глаза закрывались сами собой.

И в какой-то момент я просто не вынырнула из прятавшейся под веками ласковой темноты.

***

Я уже и забыла, когда в последний раз просыпалась в одной постели с кем-то: чувствуя рядом чужое дыхание, слыша размеренный стук сердца, ощущая под щекой твёрдость горячего плеча. И хотя тело ужасно затекло, во всём этом было столько уюта и покоя, что шевелиться совершенно не хотелось.

Однако пришлось. Память сухо напомнила о вчерашних событиях, и я торопливо разлепила глаза.

Райли — как он?

Я приподнялась на локте и в жемчужном свете раннего утра встретила тёмный взгляд мужчины, на чьём плече (к счастью, здоровом) беззастенчиво проспала остаток ночи. И столько глубины было в этом взгляде, столько невыразимой нежности, что меня бросило в жар дикого смущения.

— Доброе утро.

Пробормотав эту банальность, я поспешно села и лишь тогда поняла, что мы до сих пор держимся за руки.

— Доброе. — Райли хрипел, словно заядлый курильщик, но, по сравнению со вчерашним, прогресс был заметным. — Вы были здесь всю ночь?

Ох, как же мне стало неловко! И всё-таки я призналась:

— Да. — Правда почти сразу поспешила продолжить: — Но здесь нет ничего героиче…

И подавилась словом, потому что Райли вдруг взял и поднёс мою руку к губам. Кожу царапнули сухие корочки, а от короткого, но вместившего так много «Спасибо», от солнечного сплетения разлилось сладкое тепло.

Я отвернулась, стараясь скрыть пунцовые щёки за растрёпанными волосами. Кашлянула, как можно нейтральнее ответила:

— Не за что. — И неизящно перевела тему: — Хочешь пить? Или в уборную? Я помогу встать.

— Я сам… — начал было Райли, однако замолчал, а затем с хриплым смешком поправился: — Буду признателен.

— Редкое достоинство, — серьёзно заметила я, встав с кровати, — умение признавать, что сказал глупость.

И вдруг покачнулась: события последних суток не прошли даром.

— Всё, ничего не надо, — тут же отреагировал Райли. — Идите отдыхать.

«Похоже, и впрямь полегчало», — с усмешкой подумала я и легкомысленно ответила:

— Успею ещё. Ну-ка. — Склонилась над ним. — Обнимай меня за шею.

— Мэриан… — Райли осёкся, а под моим откровенно весёлым взглядом даже как будто смутился.

— Обнимай меня за шею, — повторила я, и на этот раз он послушался.

Очень медленно и осторожно я сначала помогла ему сесть, а затем — подняться на ноги. Конечно, Райли прилагал все усилия, чтобы не наваливаться на меня, однако получалось это плоховато.

«Будем надеяться, не упадём», — пронеслось у меня в голове, в то время как изо рта звучало оптимистичное:

— Готов? Тогда без суеты вперёд.

И мы черепашьим шагом поковыляли к двери в уборную.

Начинался новый и, хотелось бы верить, куда более добрый день.

Глава 97

Несмотря на то что Райли упорно выпроваживал меня отдыхать, в свои комнаты я попала поздним утром. Пока дождалась приличного времени для вызова слуг, пока Лили принесла больному завтрак (бульон с гренками), пока мы с ней проветрили комнату и сменили постельное бельё — солнце было уже высоко. И лишь тогда, в очередной раз перепроверив, что Райли ни в чём не нуждается, я оставила с ним горничную и ушла к себе. Умылась, переоделась, стараясь поменьше смотреть в зеркало (бессонные ночи никого не красят), сытно позавтракала и поняла, что или немедленно займусь чем-нибудь активным, или меня срубит сон. Выбрала, разумеется, первое и отправилась в сад.

— Доброго утра, госпожа.

Заметив меня, Оливер оставил возню с кустиками фиалок на клумбе и медлительно поднялся на ноги.

— Доброго, — приветливо отозвалась я. — Здесь всё хорошо?

— Да, госпожа. — Не скрывая довольства, старик обвёл окрестности взглядом. — Яблонька после вашей подкормки и впрямь оправилась, и виноград совсем хворать перестал, как вы и говорили. А розы-то цветут. — Он махнул рукой на благоуханный лазурный остров. — Просто на загляденье!

— Замечательно! — в свою очередь разулыбалась я. — Что у нас с большими вазами для цветов? Привезли вчера?

— Да, госпожа. В сарае стоят.

— Отлично. Розы я сама срежу завтра утром, а ты проследи, чтобы Том с вечера набрал в вазы свежей воды.

— Слушаюсь, госпожа.

Я тепло кивнула Оливеру и направилась в дальний угол сада, где стоял сарайчик с инструментами. Лично убедилась, что вазы на месте и что на них нет сколов и трещин, взяла моток белых ниток, садовый нож и вернулась к буйно цветущим кустам роз. Повязала нитки на те бутоны, которым завтра предстояло отправиться в неблизкий путь до столицы, а затем срезала три самых крупных цветка и не без торжественности понесла их в замок.