Костёр и Саламандра. Книга третья (СИ) - Далин Максим Андреевич

— Хотите попугать ваших соотечественников страшными прибережцами? — весело спросил Валор. — О, я не стану возражать, но в свою очередь попрошу отложить портрет до нашего прибытия в столицу. Мне представляется, я неважно выгляжу.

— Глаз? — спросила я. — Должен болеть, да? Фогель его непременно заменит.

Валор сделал тот жест, который делают все фарфоровые, когда хотят пожать плечами:

— Предположу, что это странно прозвучит, дорогая, но… Изрядно безобразно выглядит? Дело в том, что я не хочу его менять. Видимо, когда мне в глаз попал осколок, я должен был окриветь, но я вижу им… странно. Фантомная болезнь некроманта — кажется, это так правильно называется в медицине? Предположу, что у фарфоровых бойцов она встречается не так уж и часто. Мне хотелось бы как следует изучить этот феномен.

— Не безобразно, — сказала я. — Просто я думаю, вам больно…

— Уже не так остро, как сразу после ранения, — сказал Валор. — Не беспокойтесь обо мне, дорогая.

Ликстон жадно прислушивался. Я думаю, он страшно хотел записать наш разговор на ролик или хоть в блокнот — его останавливали только остатки совести.

И ящик он сам помогал Хельду тащить. А Хельд страстно ему рассказывал, как над лесными королевствами Великого Севера восходит новая заря, и про знамёна с папоротником. Как ни странно, нашёл в Ликстоне благодарного слушателя.

Более того: пока мы всё паковали и готовили отъезд, Хельд двинул речь перед перелесскими кавалеристами. И трое кавалеристов, к нашему удивлению, активно к нему присоединились! Возмущались, что их призвали силой, и успели сказать много предельно нелестного и о Рандольфе, и о Хаэле, и о вполне чернокнижной элите Перелесья. Совсем юный кавалерист, ещё с парой красочных прыщей на носу, даже высказался в том духе, что Божье правосудие занесло над нечестивым перелесским королём блистающий меч справедливости, — и этот пафос радостно приняли остальные. Перелесцы размечтались о грядущем золотом веке, заболотцы — о свободе, наши слушали слегка скептически, а Валор, чуть коснувшись, тронул меня за локоть:

— Запомните это, милая деточка. В ближайшие годы вино в Перелесье будет намного дороже крови, я полагаю.

— Почему? — удивилась я. — Всё ведь уже, дворцовый переворот закончен. Нет, наверное, ещё кого-то будут гонять, арестуют, может, и казнят, но в целом…

— Поглядим, дорогая, — грустно сказал Валор. — Поглядим.

— Уж устроят они в своём Заболотье, — хихикнул подошедший Ликстон. — Вот чтоб я сдох, на это уж точно интересно было бы поглядеть…

— Что-то мне подсказывает, милейший, — заметил Валор, — что вы ещё наглядитесь.

— Леди Карла, — окликнул от мотора Вэгс, — вы не желали бы поехать в моторе и побеседовать по пути?

— Нет, — сказала я. — Возьмите Валора, прекрасный мессир. Он вам всё расскажет. А я просто покажу всякое, что он не видел.

Вэгс поклонился и сделал Валору приглашающий жест — при том что даже мне, не особо искушённой во всех этих дипломатиях и этикетах, было заметно, что вся эта компания как-то стесняется или побаивается Валора, несмотря ни на что.

А Валор согласился с поклоном: «Несомненно, мы с пользой проведём время, прекрасные мессиры. Я закончу — и непременно к вам присоединюсь», — а потом тихонько сказал мне:

— Весьма сочувствую их дипломатам, дорогая деточка. Они ещё не опомнились… а времена для них наступают очень непростые… как и для всего Перелесья.

Подошли Клай и Ильк с костяшками в поводу. Ильков Шкилет вёл себя уж совсем как живая лошадь, до смешного: он даже наклонился к Тяпке, которая его радостно облаяла, будто обнюхать её хотел. Зато Клай привёл обычную костяшку, которая подошла и встала, как лошадиное чучело, — и именно на ней было второе седло. Они с Ильком, видимо, его переставили.

— Оно, конечно, жаль, — сказал Ильк, потрёпывая своего коника по шее, — но лучше уж вам на обычной костяшке ехать, милая леди. У Шкилета тут живые лошадиные закидончики прорезались — мне в радость, а вас не испугало бы.

— Забрал лошадку у убитого, — грустно сказал Клай. — И я не такой лихой кавалерист, как Ильк. Поедешь со мной, леди-рыцарь?

— Во-первых, да, — сказала я. — Я с тобой на чём угодно поеду, да хоть пешком пойду. Но вот что меня царапает всё это время: Шкилет, похоже, уже с Тяпкой сравнялся, только ржать не может, а эта костяшка осталась совершенно нормальной… Почему одухотворились не все? И почему они вообще одухотворились-то?

— У нас с мессиром Валором такое мнение, — сказал Клай. — Видимо, в храме находились выращенные туши полулошадей — и где-то рядом болтались неприкаянные лошадиные души… я не очень большой специалист, я душ зверей вообще не ощущаю, но похоже на то. Ад точно не интересовался этой несчастной скотиной, а местные, сказал бы я, сотрудники никогда не прибирались здесь и даже не пытались никого упокоить. Может, это добавляло ужаса и боли, не знаю…

— Чтобы зверей услышать — сосредоточиться надо, — сказала я. — Звери — другие.

— Тебе и карты в руки, — кивнул Клай. — Я понял. И, в общем, когда там рвануло, там ведь не только динамит… там схлопывался портал, происходил полнейший кошмар с силами живого мира, Межи, разных влияний… Лошадиные души, наверное, просто вышвырнуло из этого костра с огромной силой — и они попали, куда смогли.

— Ничего себе теория! — свистнула я.

— Мессир Валор тоже так думает, — сказал Клай. — Прикинь, сколько всяких закрепляющих знаков было в храме, а? Чтобы удерживать демонов в этих искусственных телах, чтобы дать демонам возможность удерживать души… Когда рвануло, вся эта писанина рывком сработала, я полагаю. И закрепила лошадиные души в костяшках не хуже, чем Узлы. Нет, в сущности, их можно отвязать и упокоить, конечно…

— Может, не надо? — неожиданно жалобно попросил Ильк. Удивительное было зрелище: Шкилет тыкался черепом в его шею, а Ильк почёсывал его там, где у живой лошади лоб и уши. — Это ведь всё равно что снова убить! А он ведь как живой!

— Ильк Шкилету нравится, — хихикнула я. — Не разлучай новых друзей, Клай! Видишь, они друг друга признали!

— Мы пятерых потеряли, — сказал Ильк. — Рэнда убили вот… И как же вышло удивительно и грустно: Рэнда убили, а костяшка его, Чика, одухотворилась… Он бы порадовался.

— Она, получается, теперь без хозяина? — спросила я.

— Нет, — сказал Клай. — Бесхозные — только пустые. Кто-то из ребят её забрал вместо своей. И правильно, по-моему: она же, получается, как Тяпка… как же ей теперь без человека…

— Дракон! — закричал кто-то из пленных, пришедших поглядеть на отъезд.

Перелесцы разом вскинули головы — нервно, ещё не привыкли. Дракон сделал круг — и опустился на недостроенную баррикаду.

— Наши подходят! — сообщил он, даже не скинув своё элементальское серебро. — Часа через два будут здесь. А вам придётся ехать по большой дороге: по тропе мотор не пройдёт. Там слишком узко, горелые трупы… местами ещё и лесной пожар прошёл. Держитесь за мной, я провожу!

И, подпрыгнув, нырнул в небо.

— По коням! — крикнул Майр.

И почти тут же за ним скомандовал перелесец:

— По коням!

Мы посадили Тяпку в торбу — в этот раз она уже сама запрыгнула и устроилась. Потом Клай подсадил меня в седло. И снизу вверх спросил:

— Выйдешь замуж за меня, леди Карла?

— Нет! — ответила я тут же. — С ума сошёл?! Я семейное счастье продала! Кто-нибудь из нас до похода в храм не доживёт, если рискнём. Не понимаешь, что ли?

— Дело только в этом? — спросил Клай, и я не поняла, серьёзно или нет.

— Нашёл же ты место и время! — фыркнула я. — Тебе ж сказали: по коням!

И обняла его, когда он сел верхом. А Клай взял мою клешню и прижал ладонью к губам: ещё более шершавый фарфор, с крохотным сколом, холодный… Я прижалась к его спине, щекой — между лопаток. Ну вот что нам с тобой делать? Я тебя люблю, люблю… но влюбляться совсем не умею. Видимо, у меня это забрали вместе с семейным счастьем.

Тёмная монахиня, Агриэл сказал.

Но Клай, кажется, многое понимал. Во всяком случае, спорить он не стал. У нас с ним была такая сильная связь, что он и чувствовал, наверное, все эти мои нелепые муки, нежность пополам со страхом и досадой… Да и вообще: не мог же он не знать, что я его люблю.