Сошествие в Аид (ЛП) - Райли Хейзел

Хайдес фыркает. Он явно не принимает всё в трагизм, в его злости много веселья.

— Постой. Дай поговорить. Позволь мне объяснить.

Мы стоим посреди коридора с дверями комнат братьев. Я сталкиваюсь с ним, резко загородив путь, затем расшнуровываю туфли и скидываю их, облегчая уставшие ступни.

— Объяснить что? Мы не вместе, это я знаю. Но повторять со мной то, что ты делал с ней? Боже, противно. Ты жалок. Ты — мерзкий ублюдок!

Я не выдерживаю и швыряю в него туфли. Он ловит их на лету и роняет на пол, всё ещё ухмыляясь, как будто смотрит самый смешной фильм на свете.

— Хейвен… — говорит он.

— Боже, — вырывается у меня. — Я бы с удовольствием влепила тебе пощёчину. Без шуток. Я сейчас так взбешена, что видеть тебя не могу. Убирайся. Иди и нашёптывай свои романтические фразы по-гречески первой встречной. Давай! — срываюсь на крик. Ревность жрёт меня изнутри, как паразит, выгрызающий органы.

— Ты очень милая, когда ревнуешь, — спокойно комментирует он.

Я уставляюсь на него, ошарашенная:

— Это всё, что ты можешь сказать? Серьёзно? — выговариваю по слогу. — И я не ревную. С чего бы? Из-за тебя? Идиота, который жрёт яблоки и играет в ролевые игры со своей семейкой?

Он опускает голову, пряча беззвучный смешок. Когда вновь встречает мой взгляд — опять серьёзен:

— Ты ревнуешь до костей. Как и я тебя. И тебе не надо стыдиться, тем более — прятать это от меня. Потому что я ещё никогда так не хотел прижать тебя к стене и показать, с кем именно мне действительно хочется трахаться, как сейчас. Так что ревнуй. Ревность — тоже лицо любви, и я от тебя хочу всё, что ты готова мне дать.

Я не могу сглотнуть. Не могу вспомнить, отчего я вообще на него так разозлилась. Не могу отвести взгляд. Могу только запомнить каждое его слово.

— Я ничего не «повторял», — Хайдес возвращает разговор к сути.

— А откуда она тогда знала, что мы делали?

Он пожимает плечами:

— Она работает здесь. Логичнее всего — узнав, что я вернулся, она за нами следила. А потом устроила тебе спектакль.

Я мну губы. Этот вариант я, правда, не учла:

— А рассвет? Она сказала, что ты позовёшь меня встречать рассвет. Значит, вы это делали.

Он качает головой, криво сжав губы:

— Нет. Она просто знает, что я почти всегда встаю на рассвет. Она как раз заканчивает смену к этому времени. Так что, бывало, особенно летом, когда мы тут отдыхаем, она натыкалась на меня на пляже. Но мы никогда не встречали рассвет вместе. И я её на это никогда не звал.

У меня, наверное, самое униженное выражение лица в истории униженных выражений. Хайдес делает шаг, и я не отступаю. Он всё равно настороже — справа от меня ваза, и он явно боится, что я метну её в него.

— Но в постель ты с ней лёг. А Аполлон? Как ты мог…

Он тут же перебивает:

— Это была игра, — бормочет почти с неловкостью. — Игра, в которой участвовал и Аполлон. Прошлым летом, да. Я не хотел. Я просто следовал правилам. И это был только секс. Я её даже не поцеловал. Больше — ни разу не прикоснулся. Но она стала ещё сильнее зацикливаться на мне. Так что…

— Я ошиблась во всём, — подытоживаю. Отхожу назад, пока не упираюсь в холодную стену.

Хайдес следует за мной — всё ещё немного тревожный.

— Ты не ошиблась. Не на этот раз, — улыбается. И явно вспоминает, сколько раз раньше говорил обратное. — Минта тебя обвела вокруг пальца. И когда ты спросила, спали ли мы, наверное, мне не стоило первым словом отвечать «да».

Глаза наполняются слезами. Он не сваливает на меня вину. А ведь часть вины — на мне. Ноги подкашиваются, я сползаю вниз, но он ловко подхватывает и ставит на место. Ладонями перекрывает мне пути к бегству, упираясь в стену по обе стороны от моего лица.

— Я дала себе слово не доверять, — шепчу. — Но когда ты позвал встречать рассвет… Это было слишком. Я не выдержала. Прости.

Он склоняет голову, глаза прикованы к моим губам:

— Для такой упрямой, строптивой Дивы, как я, приятно слышать, что ты умеешь извиняться.

Я закатываю глаза, но улыбаюсь:

— Перестань пытаться мне облегчить жизнь. Я не заслужила.

— Заслужила это и больше.

По инерции я касаюсь его руки, обтянутой чёрной тканью. Скольжу к вороту пиджака и прячусь под ним, прижимая ладонь к его коже. Его дыхание тяжелеет, когда кончики моих пальцев обводят рельеф пресса. На нём без ремня — я стягиваю брюки ровно настолько, чтобы открыть «V» у паха. Провожу по ней дрожащей ладонью — и эрекция Хайдеса упирается в ткань.

Он зажмуривается, морщась от сладкой муки:

— Не делай так, Хейвен. Убери руки, пока я не сорвался.

Я не раз говорила ему, что не хочу «просто секса». Что мне нужно, чтобы он хоть как-то озвучил, что чувствует. Хоть что-то, отдалённо похожее на любовь. Я не прошу «я тебя люблю». Не прошу речей про то, какая я дивная и как ему со мной хорошо.

Мне нужно… хоть что-то. Точка, с которой начинается картина. Пятно цвета, которое разрастётся в целое полотно.

И тут я вспоминаю слова, которые только что бережно спрятала в память.

— Только что… — я прочищаю горло. — Только что ты сказал: ты ревнуешь меня.

Хайдес распахивает глаза — его зацепил мой резкий вираж.

— Да. И?

— Ты ревнуешь меня, Хайдес?

— Да, — отвечает неуверенно.

Ревность не испытывают к человеку, которого хочешь лишь утащить в постель, а потом забыть. Ревность цепляется к костям и выгрызает изнутри. Это, в своём больном и странном виде, грань любви.

— И в кафетерии ты сказал моему брату, что не позволишь, чтобы со мной что-то случилось, — добавляю.

Он всё больше сбит с толку, но подыгрывает:

— Да.

— Ты хочешь меня защищать, Хайдес?

Его челюсть каменеет:

— Я раскрошу рожу любому, кто хоть раз доставал тебя раньше. Дай список — и я пойду, Хейвен.

Я прикусываю губу, чтобы не рассмеяться. Его это бесит — теперь он понимает, как бесился я минутой раньше, а он только развлекался.

Может, он и не сказал, что я ему нравлюсь. Не говорил обо мне словами любви. Не обозначил нас парой. Он бывает груб. И будет злить меня снова и снова. Мы будем спорить и устраивать войны. Но посреди всего этого — есть любовь.

Я её вижу. Я её слышу. Он обрушивает её на меня — не словами, а силой, от которой я удивляюсь, как раньше не замечала.

Я встаю на носки и касаюсь губами его уха. Целую мочку:

— Пойдём ко мне, — шепчу.

Хайдес напрягается:

— Что?

— Пойдём ко мне. Покажи, с кем ты на самом деле хочешь заняться сексом.

Его челюсть едва не падает на пол. Я вижу миг, когда он взвешивает — и решает.

— Ты уверена, Хейвен? Ты говорила, что не хочешь, чтобы это было просто секс.

Я поднимаю ногу и обвиваю им талию, притягивая ближе. Он не возражает. Не отступает. Но и не трогает меня — ждёт подтверждения.

— Хайдес, я снова тебя обыграла. Потому что первой поняла: между нами, никогда не будет «просто секса».

Я расстёгиваю ему брюки — они всё равно держатся на бёдрах. Я уже собираюсь повторить, что хочу его, но это, похоже, не требуется. Его руки подхватывают меня, он берёт меня на руки, несёт к своей комнате и захлопывает дверь, поворачивая ключ.

Мы остаёмся у порога, дыхание сорвано, вокруг темнота. Лунный свет просачивается из-за стекла балконной двери. Хайдес зарывается лицом в вырез моего платья и осыпает поцелуями каждый сантиметр обнажённой кожи.

— Надеюсь, ты не хочешь спать, Persefóni mou, — шепчет он. — Не думай, что после того, как окажусь в тебе один раз, я смогу остановиться.

Глава 30

Восхождение в рай

Рай в греческой мифологии — это Елисейские поля, место вечного покоя и счастья для душ героев и смертных, признанных богами достойными. На Елисейских полях нет страданий и лишений — только полная и светлая жизнь.

Хайдес прижимает меня к двери, в то время как его руки возятся с корсетом моего платья, нащупывая молнию. Его лицо всё ещё утонуло в моей груди, язык оставляет дорожку бесконечных поцелуев, клеймя кожу своей слюной. Он поднимается к шее, достигает уха и прикусывает мочку, дыхание урывистое, заставляющее его останавливаться.