Яромира. Украденная княжна (СИ) - Богачева Виктория

В какой-то миг Ярослав остановился. Он стоял посреди детинца, опираясь на меч, как на костыль. Его грудь тяжело вздымалась и опускалась, из груди вырывались свистящие хрипы.

Вокруг было так тихо. Невероятно, непривычно тихо.

— Все кончено… — глухо произнес кто-то из его воинов, и эти слова вихрем разнеслись по толпе.

Щиты падали под ноги с глухими звуками. Пропитанный потом, кровью и гарью воздух уж не казался таким тяжелым.

Ярослав сделал шаг вперед, его ноги, казалось, налились свинцом. Князь поднял глаза к небу, всматриваясь в последние лучи кровавого заката.

Они победили, но какой ценой?

Дурное предчувствие царапнулось изнутри. Он не видел конунга Харальда. По-прежнему не видел никого из ближников. Не видел Стемида. Не видел сына.

И Рюрика.

— Родич! — к нему на всем скаку несся муж его дочери, князь Желан Некрасович.

Соскочив на землю, тот бросился к князю, и они крепко обнялись.

— Отправь людей в боярский конец, пусть перекроют все пути из города. И чтоб не смели бушевать и трогать простой люд. Узнаю — всем головы снесу, — торопливо сказал ему Ярослав. — Ты видел Крутояра?

— С твоим воеводой он остался. Позади нас всех был, — уже в спину отозвался Желан Некрасович.

Первой, кого повстречал князь на пути к воротам, стала Чеслава. Воительница продиралась сквозь толпу, прижимая к груди руку, и отчаянно вертела головой по сторонам, выискивая знакомые лица.

— Господин! — она обрадовалась ему, заспешила навстречу.

Но Ярослав видел по ее лицу, что что-то неладно. Никогда прежде Чеслава не отводила взгляда и не боялась смотреть ему в глаза. Но нынче она старательно отворачивалась и прятала лицо.

— Что? — строго и хмуро спросил он. — Говори!

Не было тягостнее для него занятия после битвы, чем слушать горькие вести. Чем слышать имена тех, кто уже никогда не возьмет в руку меч и не поднимется с холодной земли.

Он ненавидел время после сражения — это тяжкое затишье, обманчивое, лживое. Взгляд метался, ища знакомые лица, но находил лишь пустые, застывшие глаза тех, кто еще недавно выкрикивал имя своего князя и держал знамена; тех, кто молча умирал, прикрывая ему спину.

Но прежде, чем Чеслава успела ответить, краем глаза Ярослав заметил конунга Харальда. В сопровождении лишь нескольких своих людей он спешил к воротам детинца. Он шел со стороны берега, на котором была выстроена пристань.

— Рёрик ушел, — выпалил конунг издалека.

Голова у него была разбита, кровь залила светлые волосы, превратив их в слипшиеся сосульки. Наметанный взгляд Ярослава уловил и множество других ран. Которые, казалось, конунга ничуть не волновали.

Все, о чем тот мог мыслить — сбежавший враг.

— Ушел на трех драккарах, — добавил он и надсадно, хрипло закашлялся, выплюнув сгусток крови.

Ярослав рванул от горла ворот.

Ничего еще не было кончено.

— Я настигну его, — сказал Харальд, откашлявшись. — И добью.

Ярослав ничего не успел ответить, когда северный конунг вытащил из-под рубахи шнурок, на котором болталась знакомая лунница. Он оттянул его так, что грубое волокно до красноты впилось в шею, и потряс оберегом. Кровь, стекавшая из рассеченной брови, придавала его облику еще больше дикости.

— Ее мне дала твоя дочь, — прохрипел Харальд. — Ярлфрид носит на шее мое кольцо. Я открыл тебе ворота, конунг. Забирай Хольмград — мне он не нужен. Я убью Рёрика и вернусь за своей невестой, и увезу Ярлфрид с собой.

Он дышал тяжело, со свистом. Опустив взгляд, Ярослав увидел, что у того под ребрами была разорвана рубаха с металлическими пластинами, и из раны сочилась кровь.

Харальд ступил вперед и схватил ладожского князя за плечо.

— Обещай мне. Обещай мне ее.

Он пошатывался, и на миг Ярославу показалось, что тот впился ладонью в его плечо, чтобы не свалиться на землю.

— Приезжай на Ладогу. Там будет видно, — нехотя проговорил князь.

Харальд растянул окровавленные губы в усмешке.

— Скоро свидимся, конунг, — он разжал хватку и повернулся к своим людям, которые дожидались его за спиной — Олаф! — позвал он, и Ярослав увидел, что вперед ступил изрядно поживший мужчина. Но, несмотря на седую голову, меч и щит он сжимал уверенно, а на ногах держался получше своего израненного вождя.

— Вернешься в Альдейгьюборге вместе с войском конунга Ярислейва. Передашь моей невесте вот это, — Харальд сунул ему что-то в руку. — Скажешь, что я вернусь по весне!

Воин по имени Олаф вскинулся, принялся о чем-то творить.

Ярослав отвернулся, не став слушать. Харальд был прав, и от этого сводило зубы. Он действительно открыл для них ворота. И, как мог судить князь, заплатил за это большую цену — коли смотреть на него самого да на людей за его спиной.

— Передохни, — сказал кто-то голосом ладожского князя. — Вы измотаны. Еще поспеешь угнаться за Рюриком.

Судя по взгляду, который бросил на него Харальд, то заговорил с ним сам Ярослав.

— Поговорим… о Яромире… — с трудом вытолкнул из себя он.

Поразмыслив немного и сверкнув глазами, северный конунг кивнул. И вновь повернулся к своим людям, начал раздавать указания: осмотреть драккары, которые уцелели; разобрать припасы; согнать всех пленных к берегу…

Подавив вздох, Ярослав теперь уже окончательно от них отвернулся и посмотрел на Чеславу.

— Говори, — велел он.

И она отвела его к месту, где встретил свою смерть воевода Будимир, сын его пестуна дядьки Крута. Подле отца на земле сидел Вячко. Рука его была неестественно вывернута в плече, но он до сих пор не позволил никому из лекарей к ней притронуться. Неподалеку от них вытаскивали из-под лошади черноводского воеводу Буривоя.

Ярослав оглядел поле битвы, над которым серой дымкой опускались ранние осенние сумерки. Закат давно отгорел, и всюду вспыхивало пламя первых костров. Слышались крики раненых; воздух дрожал от тяжких стонов. Звучали имена: люди пытались отыскать родных и друзей. Лекарям, как и всегда, не хватало рук.

— Князь!

Он круто развернулся на месте, когда услышал вдали голос Стемида. Воевода медленно правил верхом на лошади, перед ним в седле болтался из стороны в сторону лишившийся сознания Крутояр.

Казалось, разделявшее их расстояние Ярослав преодолел за несколько шагов. Он снял сына с седла и прижал к груди, и с облегчением услышал его протяжный стон. Половину лица Крутояра скрывала наложенная впопыхах, но умелая повязка.

Князь требовательно глянул на спрыгнувшего на землю Стемида, и тот поспешил ответить.

— Глаза целы. Рассекло щеку и нос.

Губы у Ярослава дрогнули, словно у плаксивой теремной девки. Он сделал глубокий вдох и усмехнулся. У него тоже на щеке был шрам. Сын не ушел далеко от отца.

— Нас затоптали, князь, — торопливо договорил Стемид, направившись следом за Ярославом, который не спускал Крутояра с рук. — Я потерял княжича в давке. Прости, не уследил…

Воевода и сам был весь посечен. Из плеча торчал обломок стрелы, который он, казалось, даже не замечал. И шел, прихрамывая не левую ногу. Он неудачно зацепился ею за стремя, и, когда испуганная лошадь встала на дыбы, не смог из-за этого соскочить из седла, и она протащила его по земле следом за собой…

Недалеко от места, где он оставил Чеславу, запалили особенно большой костер. К нему на щите принесли воеводу Буривоя, к нему подошел Вячко, укрывший отца остатками плаща. Возле него же Ярослав положил и Крутояра. Сын распахнул единственный глаз, который был виден из-под повязки, и шевельнул сухими, искусанными губами, увидев над собой склонившегося отца. Он попросил пить, и Ярослав поднес ему бурдюк с остатками воды.

По уму, ему бы отправиться в детинец да переговорить с боярами нынче, а не по утру. К рассвету они уже придумают, как вывернуть все себе на благо, в этом ладожский князь не сомневался. Обвинят во всем проклятого Рюрика. Мол, захватил, принудил, заставил, угрожал и убивал…