Наагатинские и Салейские хроники (СИ) - Гичко Екатерина

Самое главное, и в выпивке особо не усердствует, а то некоторые дурной наклонности поддаются быстрее, чем выучке достопочтенного Типиша.

– Сходи-ка ты до часовни, дровец в поленницу снеси, – прищурился Цыбай, раскуривая горько пахнущую трубку. – Только в саму часовню ходить не смей. Поленница там побоку, под навесом, железным листом крытом.

– Дед, ты чё? – испуганно встрепенулся один из таскавших брёвна младших братьев.

– Не чёкай мне! А ты иди, иди. Ежели что, скажешь дедушка Цыбай послал с поручением.

Зразый не мешкая нырнул в сарай и вышел с огромной охапкой дров, верхнее полено того гляди на голову сверзится. И зашагал по подтаявшему, хрустко ломающемуся под ногами снегу в сторону свечой взмывающей вверх краснокаменной часовне. Цыбай проводил парня взглядом, пока тот не скрылся за густо переплетёнными кустами, и беззлобно прикрикнул на замерших помощников:

– Чего замерли? За работу.

Поленница располагалась по правую руку от часовни, если стоять лицом к парадному входу, и была похожа на неряшливо прилепленный нарост. Как ракушка на стройном остове корабля, белая понизу и затиненая зеленью поверху. Зразый сразу направился к ней, но не слишком торопливо. Часовенка его очень интересовала, как и почти всех братьев в монастыре. Особенно младших и послушников, которых до часовни допускали в последнюю очередь. Собственно, после посещения часовни послушниками и младшими братьями они быть переставали и становились просто братьями.

Зразый намётанным глазом смерил башню часовни в высоту и ширину. До того как попасть в ученики к лекарю, он ходил помощником градостроителя почти три года! Не доучился, понял, что наука не по душе, но кое-чего из обучения всё же вынес. Башню построили не меньше двух веков назад, такая форма – в виде свечки – была очень распространена у храмов по берегам рек, издали видна. Постройка крепкая, ладная, стоит, словно в землю вросшая! В ширину не более трёх саженей, в высоту всего пять, не считая шпиля. Из-за узости строения места внутри было не так много, поэтому подвалы обычно строили обширные. И что-то подсказывало Зразыю, что ему нужно именно в подвал. Всё же в самой часовне бывают не только старшие братья, на службах в честь Типиша собирались почти все.

Перехватив дрова поудобнее, парень зашагал чуть бодрее. Сложность задания вызывала у него здоровый азарт и глубочайший интерес. Так и хотелось всунуть в дела типишцев нос поглубже, но те отличались завидной осторожностью, которая только подстёгивала любопытство. Обычные братья и тем более младшие ничего особенного не знали, не зря всё Зразый устраивал весёлые вечера, приправленные выпивкой и байками. Откровенные россказни и капелька крепкого побуждали к такому же откровению. Обычные братья украдкой признавали, что только старшие знают истинные секреты врачевания благословенного Типиша, а они же здесь только сиделки да помощники по хозяйству. Что их, впрочем, устраивало. Жизнь при монастыре была сытной.

Старшие братья до пространных бесед не снисходили. Порой перешёптывались между собой, но всегда бдительно прикрывали губы рукавами и умолкали, стоило кому-то подойти слишком близко. Часовню изнутри охранял привратник. Всего один, но любопытным проникнуть внутрь не удавалось. Мрачный могучий старикан и старших не всегда пускал, если на то дозволения настоятеля не было. Двери часовни почти всегда были заперты. Если хочешь помолиться, то в самом монастыре есть просторный и светлый молельный зал и статуи богов. Молись кому хочешь, а покой Типиша можно тревожить лишь по особым случаям.

Ходили слухи, что именно на земле их монастыря покоились останки величайшего из лекарей. Могилу, впрочем, показать не могли, но почему-то все считали, что она внутри часовни. Говорили, что дух Типиша иногда снисходит до урны со своим прахом и освящает присутствием маленькую часовню и лечебные палаты под ней. Вот на палаты бы Зразый взглянул с большим удовольствием. Всё же как любопытно, чем типишцы лечат, что у них за методы такие. Не прахом же основателя они раны посыпают?

Послышались шаркающие шаги, и Зразый, обернувшись, к своему изумлению увидел привратника. Раньше парень наблюдал его только издали и всегда поблизости от часовни. А сейчас тот шёл откуда-то со стороны монастыря, грузно и неуклюже переставляя ноги. Осоловелый взгляд был опущен книзу, сам старик покачивался, и Зразый не сразу понял, что тот крепко пьян. От удивления он даже замер. Привратник прошёл от него в четверти сажени, но не окликнул и даже не посмотрел.

Парень чуть ли не бегом поспешил к поленнице, кое-как сгрузил дрова и выглянул из-за угла. Привратник как раз подошёл к двери часовни и теперь перебирал в руках ключи. Те звенели, дрожали, выворачивались из толстых пальцев. Зразый лихорадочно думал, стоит ли считать это удачным шансом или лучше повременить и не лезть. Старик наконец узнал нужный ключ, впихнул его в скважину и ввалился внутрь. Парень подался вперёд, но…

– Ты что здесь делаешь?

Зразый обернулся и вперил взгляд в строго нахмурившегося настоятеля.

– Дедушка Цыбай отправил дров в поленницу донести, – парень кивнул, собственно, на поленницу.

– Донёс, – мрачно заметил брат Мастюня. – А теперь куда ноги несут?

Зразый быстро смекнул, что лучшим ответом будет правда. Всех его прежних учителей добровольное покаяние приводило в доброе расположение духа, и они прощали стервеца.

– Ну… так любопытно, – парень потупился и шкодливо стрельнул глазами на настоятеля. – Про часовню столько слухов ходит, одним глазом бы на её чудеса взглянуть.

Настоятель не то чтобы подобрел, но малость расслабился.

– Насмотришься ещё, – сухо отозвался он.

– Да и интересно, что там с братом-привратником, – Зразый понизил голос. – А то шёл, так шатался! А внутрь зашёл, и грохнуло что-то. Мож, худо стало?

Брат Мастюня разом потерял к нему интерес. В глазах мелькнула тревога, и он отмахнулся от послушника.

– Иди трудись, брат мой. Не вводи себя в искус любопытства.

Зразый, конечно, совету последовал, но не очень поспешно. А вот настоятель так торопился, что добрался до двери в считанные секунды. Распахнул створку, зашёл внутрь, и прежде, чем дверь закрылась, до слуха парня донёсся его обеспокоенный голос:

– Что ж ты творишь?

– Не могу я больше…

Звук голосов оборвался, но Зразыю хватило и этого. Э, что-то неладно в монастыре…

– Ты чего тут делаешь? – в очередной раз окликнули парня.

Тот обернулся на звонкий женский голосок и очаровательно улыбнулся рыжеголовой сестрице, смотрящей на него с мрачным неодобрением.

– Тебе разве сюда можно?

– Меня дедушка Цыбай с дровами отправил, гос… сестра Иша.

– И ты теперь без дела шатаешься? – прищурилась лисичка.

– Да я только закончил!

– Так я и поверила, – сестра Иша презрительно фыркнула. – Если хочешь, чтобы я молчала, помоги мне с дровами.

Зразый тут же расплылся в лукавой улыбке.

– Воровать будем?

Взгляд сестрицы смягчился. Ну вот этого брата она действительно могла назвать братом.

Поздним вечером, когда на улице стемнело, Ишенька тщательно заперла дверь и приставила кочергу к косяку. На случай, если брат Суза опять придёт стихи читать. Почему-то душой владело волнение. Иша переживала, радовалась, но не могла понять чему. Вроде ничего приятного не случилось, память продолжала молчать, а болезные братья и сёстры так и не порадовали её интересной беседой. Ещё и брат Мастюня заинтересовался, чего это она так разговорилась. Ругать и корить, правда, не стал, просто понимающе улыбнулся и сказал, что будет молиться богам за её прошлое.

Стекло балконной двери звякнуло, и женщина вскинулась. Ветер, наверное, подул. Вряд ли господин Харид прилетит в гости ещё раз. Но так хотелось его увидеть! Он мог рассказать о мире за монастырскими стенами, искренне улыбнуться, а не как братья – снисходительно.

Стекло звякнуло вновь, настойчивее, и Ишенька метнулась к двери. В распахнутую створку ворвался ветер, зашвырнул в спальню колкую снежную труху и ледяными зубами цапнул лисичку за голые коленки. Иша на всякий случай вышла на балкон, прошлась из конца в конец и, разочарованная, вернулась в спальню.