Наагатинские и Салейские хроники (СИ) - Гичко Екатерина

– Привык, – скромно улыбнулся Иер, замяв, что иначе Врей бы ему спать не дал.

– Теперь будем надеяться, что Риша действительно промолчит, – Узээриш красноречиво посмотрел на отца. – И надеяться, что ты больше ничего подобного не учудишь.

Иерхарид виновато улыбнулся.

Узээриш и Винеш попесочили его ещё с полчасика, потом Иер притворился страшно уставшим, и они, ворча, наконец ушли. А бывший хайнес быстренько оделся и, открыв светильник – чтобы его никто не остановил, – направился в подземелья, в лабораторию Ёрдела.

К удивлению Иера, тёмный оказался там и даже открыл дверь.

– Ёрдел, мальчик мой, – оборотень виновато улыбнулся, – прости меня. Надеюсь, тебе не сильно досталось?

Ёрдел не очень понял, что ему должно было достаться, и отрицательно мотнул головой.

– Ох, хорошо, а то я переживал. Я тут хотел у тебя кое-что спросить, – Иерхариду было неловко от собственной наглости. – Скажи, а у тебя случайно нет второго такого же светильника? – бывший хайнеса поднял вверх артефакт.

Тёмный проникновенно посмотрел на оборотня и бесстрастно ответил:

– Теперь есть.

И спокойно закрыл дверь перед носом мужчины.

– Есть? – Иер не поверил своим ушам и радостно воззрился на запертую дверь. – Ты отдаёшь этот светильник мне? Мальчик мой, огромное тебе спасибо! Ты меня так выручил!

И совершенно довольный оборотень радостно заспешил прочь.

Нужно собрать гостинец. Не лететь же с пустыми лапами!

Ишенька с мрачным видом сидела на скамье и хрупала морковью. В саженях десяти от неё на грязном снегу валялась сестра На̀ра, женщина уже очень взрослая, с серебристыми нитями в чёрных волосах и с морщинами на лице. Рядом с ней в одной хламиде кружил дородный и лысый брат О̀кся, плащ он набросил на голосящую женщину и теперь пытался её успокоить.

– Это Тёмный дух живёт во мне, – причитала сестра Нара, придерживая плащ и раскачиваясь из стороны в сторону.

Иша презрительно фыркнула и вгрызлась в морковь.

– Ну что ты, сестра, – успокоительно басил брат Окся, – то душа твоя вторая, половина от сути.

– Не моё, – всхлипнула женщина, – не моё…

И она живёт в монастыре третий год? Иша с неодобрением и в то же время с жалостью посмотрела на сестру Нару. Та устраивала истерики каждый раз, когда её зверь – тощая облезающая волчица – вылезал наружу. Сам зверь вёл себя тихо. С тоскливым видом нюхал воздух и бродил по парку, будто выискивая кого-то. А госпожа Нара приходила в ужас и была уверена, что у неё внутри живёт злой дух, который пьёт её жизнь. И не бросается на других лишь потому, что защитные заклинания монастыря сдерживают его злобную натуру. Мало того, она верила, что все в монастыре одержимы духами и держат их здесь, чтобы обезопасить мир.

Глупости, конечно, Иша в эти россказни не верила. Сама она первые две недели после того, как начала осознавать окружающий мир, даже не понимала, что внутри неё есть кто-то ещё. Она отмечала мысли-образы, появляющиеся в голове невесть с чего, но так у неё голова и ранена была. Да и откуда ей было знать, как голова работать должна? Принимала как должное. И что странного можно увидеть в желании обнюхать корявую березу, если ты не помнишь, что это странно?

В лису она первый раз перекинулась как раз на третью неделю. Спонтанный оборот, ошеломляющий и одуряющий. Иша тогда очень перепугалась, но настоятель ей объяснил, что ничего страшного не произошло. Так и должно быть. И он, и она родились с двумя ликами, в этом нет ничего ужасного, в мире бесчисленное множество таких, как они. Брат Мастюня даже перекинулся перед ней в медведя, показывая, что она не одна такая. И Иша успокоилась. В самом деле, чего переживать, есть так и должно быть?

Погодка выдалась ныне отменная, в воздухе витал знакомый-незнакомый запах влажной земли, с веток и крыш капало, громко и протяжно каркали вороны. Иша чувствовала, что что-то меняется. Больше душой чувствовала. В сердце поселилось ожидание чего-то волнующего, тёплого, сводящего с ума. Братья говорили, что скоро прилетят первые птички – предвестники весны. Для Ишы такой птичкой стал загадочный Харид, прибывший из неведомого мира за стеной. Он очень понравился Ишеньке. Так ей ещё никто не нравился. Вообще никто! И она очень хотела ему помочь.

С самого утра Иша ходила по братьям и сёстрам и заводила с ними разговоры, пытаясь понять, кого из них ищет Харид. Но все они были вялыми, беседовали неохотно, о прошлом, которое так и не вспомнили, и вовсе говорить отказывались. Ише они казались блеклыми тенями, слоняющимися по территории монастыря. Вот уж точно духи! Сложно было представить, что кого-то из них ищет Харид.

Ишенька попробовала аккуратненько вызнать, от кого ещё отказались близкие. Харид же не отказывался от… своего друга. Значит, надо искать среди тех, кто оказался здесь просто на лечении-попечении.

Но таких не нашлось. Все, с кем лисичка успела поговорить, с безразличием отвечали, что от них отказались или не осталось никого, кто бы смог взять заботу о них. Иша опросила ещё не всех, но всё же странно… Закрадывались сомнения, которые заставляли лисичку ёрзать и беспокоиться. А может… может, врёт брат Мастюня? Вдруг там, за стеной, её тоже ждут? Как Харид своего друга. Только зачем брату врать, ради чего?

В своих мыслях Иша совсем распереживалась и так расстроилась, что голова заболела. Страшно было представить, что братья врут, ведь, кроме их слов, она ничего не знала о мире. А если они врут, то значит, она вообще ничего не знает.

– Внутри меня Тёмный дух… дух… – продолжала выть на одной ноте и раскачиваться сестра Нара.

Иша сердито на неё посмотрела. Эта ещё душу травит!

– Тпр-р-р-ру-у-у-у-у! – седобородый брат Цыбай натянул вожжи и устало сгорбился на передке телеги.

Молоденький крепкий брат Зразый тут же соскочил с брёвен и начал торопливо развязывать стягивающие дерево верёвки, одновременно с этим истово стуча ногой в дверь дровяного сарайчика.

– Эй, братья! – заголосил он. – Тепло приехало, разбирай, пока не отсырело!

– Что ж вы так быстро… – из сарая с самым недовольным видом вышли двое парней.

Седобородый прикрикнул на них:

– Вам бы только портки студить, сидя на поленьях! Брат Зразый и так заместо вас уже третий раз в лес мотается, самую тяжёлую работу делает, а вы, свиньи неблагодарные, ещё и ворчать смеете. Настоятелю как пожалуюсь на вас, так на всю весну и лето на поле отрядит.

Парни испуганно подобрались и поспешили подступить к телеге.

– А ты стой, – цыкнул на Цыбай на Зразыя. – Не умаялся ишо в лесу? Пусть они теперя попотеют.

– Так я ещё полон сил, – ослепительно улыбнулся молодой оборотень, но послушно прислонился к борту телеги.

– С парнями бы поболтал.

– Да мы и вечером уболтаемся. А днём и разговор не тот, – парень подмигнул, намекая, подо что будет идти разговор.

Цыбай беззлобно хмыкнул и вытащил из складок длинной хламиды почерневшую трубку. Молодой брат Зразый ему нравился. Бойкий парень с хорошо подвешенным языком. В лесу и не заметишь, как управишься, так ловко уши забалтывает. Прыткий, рукастый, смекалистый. Чуял Цыбай, что уготован младому путь не чета его собственному. Такой и в старшие, гляди, выбьется. И чуял, видать, не только он. Послушники-то обычно долго за монастырской стеной отираются. Вон, этим пыхтящим оболтусам два года понадобилось, чтобы их к дровяному сараю допустили. А удальцу Зразыю и полугода ждать не пришлось. И допускают не только до сарая, порой позволяют носить дрова в комнаты болезным братьям и сёстрам. Сперва в сопровождении другого брата ходил, а сейчас и одного отправить нестрашно. К воровству парень был чужд, даже на оброненный кисет табаку не посмотрит. С бабами перемигивался, улыбался, шутил, но расстояние держал, руки в сторону женского тела даже невольно не тянул. И взгляд хоть и хитрющий, но ничего сального. А то иной как взглянет, что огреть поленом по башке хочется!