— Вот и не забывай, — враз посмурнел Военег. — А теперь пошёл вон отсюда! И ты девица, иди.
Стоило им только выйти от Военега, как Ждана окружили отроки из его десятка. «Бывшего моего десятка», — поправился Ждан.
— Господин десятник, говорят, что вы из сотни уходите, — вышел вперёд Бокша.
— Правду говорят, будет теперь у вас новый командир.
— Как же так? — подал голос толстяк Мороз. — Чем же это вы господину сотнику насолили?
— Это наше с ним дело, — отрезал Ждан. — А вы, отроки, одно должны помнить, что служить надо на совесть, от боя не бегать и крепость отстаивать до последней капли крови. Поняли?
— Поняли, господин десятник! — ответил нестройный хор голосов.
— Ну и молодцы. А чего на месте топчетесь? Пробежку уже закончили?
Бокша опомнившись, рявкнул на остальных по-командирски и десяток запылил к родной гриднице.
— Хорошие ребята, — сказала Цветава, провожая десяток взглядом.
— Будут хорошие, — откликнулся Ждан. — Будут, да без меня.
— Нос не вешай.
— Я весь будто повешенный.
— Рано нам… Про колдунов забыл?
Ждан только отмахнулся и побрёл прочь. Цветава нагнала его уже на пустынной по утреннему времени улочке между амбарами.
— Ты чего это сдаться решил?
— Так и есть, — ответил Ждан. — Руки опущу и в сторону отойду. За одно добро меня службы лишили, дальше продолжу и верный путь себе на плаху протопчу.
— А как же твои убитые товарищи? А мой десяток? А Уйка сбежавший?
— Тайный приказ без меня разберётся.
— А ты куда?
— Пойду обозы охранять или лучше бурлаком на реку. Всё больше проку. А ты возвращайся в Вежу, погуляли и будет нам.
Цветава замерла, будто Ждан залепил ей оплеуху со всей мочи, потом вспыхнула и ни слова не говоря, кинулась прочь. Бывший теперь уже десятник даже вслед ей смотреть не стал, побрёл к окольному городу, где кабак принимал посетителей с самого утра.
Пить он решил в кабаке, который стоял в самом дальнем конце окольного города, подальше от детинца там, где меньше всего вероятность встретить кого-то знакомого. Идти пришлось узкими улочками, сворачивая в переулки между домами. Сначала дома шли вполне приличные — крепкие пятистенки с тынами и устроенными подворьями, но чем дальше он шёл, тем беднее и дряхлее становились постройки. Эту часть окольного города строили ещё когда сама крепость только-только была поставлена. Нечисть тогда шла сплошной волной и не всегда стена могла орду дивов или волкодлаков остановить, а уж о крылатых бесах и говорить нечего. Посад, коим тогда был окольный город, горел по нескольку раз в год и избушки тут ставили всё больше слепленные из чего попало. Когда появился самосветный камень и прекратились бесконечные вурдалачьи набеги, посад разросся, обзавёлся палисадом и окреп, но эта часть, с ветхими покосившимися хатками, серыми плетнями, слепленными из хлама избёнками сохранилась, став пристанищем самой бедной части крепости, а также воров, менял, мошенников, без которых не может обойтись ни одно поселение, даже на границе Тьмы.
Кабак, неожиданно добротный и просторный для этой части крепости притулился почти к самому палисаду и был открыт дни и ночи напролёт. Ждан почти дошёл до него, когда перед ним будто из-под земли вырос потрёпанного вида рыжий парень, весь какой-то пыльный, помятый и провонявший потом так, будто не мылся с самого рождения и, обнажив в улыбке неожиданно хорошие зубы, произнёс:
— Добрый человек, вижу я, что ты сегодня богат. Помоги страннику. Хлебной крошки во рту не было уже два дня.
— Пошёл прочь, — Ждан был совершенно не в настроении раздавать деньги проходимцам.
— Зря ты так, — покачал головой парень. — Я по всему Великосветью хожу-брожу. Может, и тебе рассказал бы что интересное. Хоть кружкой мёда угости.
— Я тебя сейчас угощу! — разозлился Ждан, сжав кулаки, надвинулся на рыжего, но заметил, что бродяга стрельнул взглядом за спину.
— Ах ты…
Ждан попытался отскочить в сторону, закрывшись от возможного удара, но затылок взорвался болью, мир заволокло багровыми сполохами, и бывший десятник рухнул в черноту.
Глава 24
— А это точно он?
— Точно-точно. Я за ним от самого посада шёл. Здоровенный, как лось.
— Лось поменьше будет.
— А ты его, часом, не убил?
— Ещё чего. Он даже уже очнулся, вон, лежит, прислушивается.
Второй раз за день у него было ощущение, что по голове ударили кузнечным молотом. Но теперь это ощущение дополнялось жуткой болью в голове, спутанными мыслями и омерзительным привкусом во рту. Он попытался пошевелиться, но обнаружил, что руки и ноги крепко стянуты верёвками, а во рту торчит кляп, похоже, из его же собственных портянок, потому как сапоги с него стянули, оставив босым.
Он кое-как повернул голову и уставился на две пары ног в запылённых стоптанных сапогах. Заметил, что у одного стоящего на сапоге уже совсем истёрлась дратва и скоро отвалится подошва, а другой, похоже, таскал в голенище нож, отчего голенище самую малость топорщилось. Выше сапог начинались одинаковые подшитые кожей грубые штаны, а больше ничего разглядеть не удалось.
— О! — подал голос обладатель худого сапога. — Я же говорил, что очнулся!
— «Говорил-говорил», — передразнил его человек с ножом. — Надо было слабее бить, тогда бы и ждать так долго не пришлось.
— Ну, перестарался немного, — смущённо протянул первый. — Кто ж знал, что он такой нежный?
— Давай-ка перевернём его на спину.
— Лучше тогда посадить, чтобы не нагибаться над ним.
— И то дело.
Его ухватили две пары рук и пыхтя усадили, оперев спиной на дощатую стену какого-то сарая, примыкавшего к грязной глухой улочке. Приняв мало-мальски удобное положение, Ждан наконец-то, смог разглядеть тех, кто его схватил.
Их было двое совершенно бандитского вида мужиков. Один старый знакомец Ждана — рыжий, жилистый с лисьим прищуром парень, это он таскал в голенище нож. Второй был значительно старше возрастом крепкий, хоть и сильно исхудавший, с глубоко посаженными глазами и чёрными волосами, тронутыми сединой. Оба татя смотрели на пленника с настороженностью и интересом, как смотрят на ядовитую, но уже здорово придавленную сапогом змею.
— Ты, что ли, Ждан? — спросил черноволосый и, дождавшись кивка, продолжил: — Сейчас я выну кляп, а ты если попробуешь заорать, получишь ногой под вздох. Понял?
