Предатель (ЛП) - Райан Энтони

— Возможно, — сказал мужчина, подходя, чтобы обнять меня за плечи, — тебе стоит полежать…

Вырвавшись из его рук, я попытался ещё раз: пристально и требовательно посмотрел на озадаченного теперь мужчину и прохрипел:

— Как тебя зовут?

Его губы весело и озадаченно поджались.

— Отец?

— Как она тебя назвала? — Мои старые руки хлопнули по кирасе, слабо и жалко выражая бешеное отчаяние. — Почему она меня не убила?

— Ох. — Он крепко схватил мои руки, скривившись от понимания. — Тебе опять приснился один из этих снов, да? Я-то надеялся, они закончились навсегда.

— Как она тебя назвала? — Мой голос превратился в жалобный вопль, мир вокруг меня изменился, а лицо человека, который однажды назовёт меня отцом, превратилось в пыль, которая вихрем унеслась в бездонную пустоту…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Эйтлишь бессловесно воскликнул от боли и отвращения и отдёрнул руку от моей головы. В тот же миг, как он перестал касаться моей кожи, я рухнул на четвереньки, тяжело дыша. Дезориентация от пустоты соперничала с затяжными последствиями разрушительного воздействия возраста. Не в силах встать, я поднял дрожащую голову и сердито посмотрел на Эйтлиша, обнаружив, что он сгибает руку и шипит от боли, оскалив зубы.

— Зачем? — проскрежетал я. — Зачем ты это сделал?

Он подозрительно и в то же время оборонительно нахмурился.

— Я сделал лишь то, что обещал. Иногда ваэрит находит свой путь и следует своей цели. — Он замолчал и прищурился. — Что она тебе показала?

Я проигнорировал вопрос, втянув ещё воздуха в лёгкие, и снова сел на корточки. После нескольких вдохов я восстановил достаточно сил, чтобы встать, и оглянулся в поисках Джалайны. Она сидела возле воды с безмятежным выражением, по контрасту с моим несчастьем.

— Она не испытывала боли, — проворчал Эйтлишь, заметив мою обеспокоенность. — И я не почувствовал в ней лжи.

— А во мне?

Он ещё немного пошевелил пальцами и нахмурил лоб, беспокойно размышляя.

— И в тебе, насколько мне удалось понять.

Я подошёл к Джалайне, присел на корточки и увидел, как по её щекам текут слёзы, хотя на лице не читалось никакой печали.

— С тобой всё в порядке? — спросил я её.

Она кивнула, ничего не сказав и не отрывая глаз от воды.

— Что ты видела? — поинтересовался я.

На её губах появилась слабая улыбка, и она опустила руку, проводя пальцами по ряби на воде.

— Я видела маленькую счастливую девочку, которая знала, что её любят, — ответила Джалайна. — И это была правда, которую я прятала от себя, Элвин. Лиссот скверно умерла, но её жизнь была прекрасной, потому что я так её любила.

Разговоры о любимых детях вызвали из памяти образ человека в чёрных доспехах и мощных осадных машин, занятых разрушением. Как ни странно, хуже всего было то, что я до сих пор не знал его имени. Было ли это пророчеством? Виде́ние определённого будущего или проблеск того, что может быть, если я потерплю неудачу?

— Надо идти дальше, — сказал Эйтлишь, накидывая плащ на своё мускулистое тело, а потом направился к уступу. — В темноте по этому пути идти нелегко.

Уступ становился всё выше и опаснее, и уходил в тень за огромной завесой падающей воды. Я внимательно следил за тем, куда Эйтлишь ставит свои руки и ноги, стараясь повторять каждое его движение. В этом пещеристом и мрачном уголке рёв водопада превратился в бессвязное эхо, заглушал все остальные звуки и сделал невозможной речь, но мне разговаривать и не хотелось, поскольку разум занимало то виде́ние.

«Вот бы мама была здесь и посмотрела на это», — сказал он. Мой сын сказал. Очевидно, в этом будущем Эвадины больше нет, и мысль о том, что мне суждено её убить, тревожила гораздо сильнее, чем я ожидал. «Ты уже пытался», напомнил я себе. Я ничуть не сомневался в необходимости этого. И всё же от возможности того, что мне суждено совершить этот поступок, у меня начинало крутить в животе. И тем не менее, даже если я там убил её, этот поступок, кажется, не обеспечил спасения нашего ребёнка.

«Он не выглядел жестоким, — думал я. — И он меня любил, это ясно». Но ещё он стоял и с радостью смотрел, как разрушают город. А потом в голову пришла ещё одна мысль, из-за которой моя нога запнулась на уступе, заставив меня крепче схватиться за поручень в грубом граните. «Эвадина тоже никогда не казалась жестокой. Он станет сыном своей матери. И, хуже того, я ему буду помогать».

После часа, если не больше, опасного подъёма уступ расширился и упёрся в трещину во влажной скале. Это было узкое отверстие, в которое Эйтлишь мог бы пройти только боком. Заглянув туда, я увидел наверху слабый отблеск света.

— Мы должны добраться до темноты, — сказал Эйтлишь. — У этого прохода есть много ответвлений. В темноте легко заблудиться.

Отойдя в сторону, он жестом пригласил меня пройти за ним. Я, в свою очередь, отступил назад, чтобы вперёд прошла Джалайна.

— Если ночь наступит прежде, чем мы достигнем вершины, кричи, — сказал я. — Или зажги огонь, если сможешь.

Ограничения прохода с его неровной поверхностью и предательской сыростью отогнали, по крайней мере, мои размышления об этом виде́нии. Потеря концентрации здесь вполне могла оказаться фатальной, и у меня не было желания потеряться в подземном лабиринте. Джалайна поднималась с завидной быстротой, её покачивающийся силуэт время от времени заслонял свет над головой, который, казалось, оставался неестественно тусклым и не увеличивался, как бы высоко мы ни взбирались. Когда мы подобрались ближе, я понял почему — небо темнело. Увидев, как Джалайна исчезла, выбравшись из тоннеля, я подавил растущее чувство паники, поскольку теперь совсем наступила ночь. К счастью, небо было безоблачным, и я видел звёзды и серебристый лунный свет, окаймляющий портал.

Выбравшись из туннеля, я увидел самую странную местность из всех, что мне до сих пор встречались в каэритских землях. Нас окружали деревья, но на них не росли листья. И это не было результатом поцелуя осени, поскольку эти странные деревья казались в лунном свете бледно-серыми. Посмотрев вниз, я увидел, что под нашими ногами совсем нет травы.

— Мёртвое, — сказала Джалайна, проводя рукой по стволу ближайшего дерева. — Окаменевшее, на самом деле, — добавила она, отодрав кусочек того, что когда-то было корой.

Оглянувшись вокруг, я не увидел ничего, кроме древних мёртвых деревьев, поднимающихся из бесплодной почвы. И Эйтлишь, когда вышел из туннеля, естественно, не сообщил ничего, что могло бы пролить свет на этот своеобразный пейзаж.

— По крайней мере, у него должно быть название, — настаивал я, и нам с Джалайной снова пришлось не отставать, когда он пошёл своим быстрым шагом.

— Нет, — пробормотал он. — Никаких названий. Большинство каэритов сюда не ходят. Только старейшины, и то редко.

Он оставался глух к новым вопросам и продолжал марш ещё час, пока не объявил привал. Окаменелое дерево не горит, поэтому топлива для костра не нашлось. Ночной холод вынудил нас с Джалайной прижаться друг к другу, в то время как Эйтлишь отказался от своего обычного ночного исчезновения и сидел рядом, а его взгляд постоянно блуждал по окружающим деревьям. В том, как он держался, я заметил новую настороженность — он поворачивал голову на малейший звук, хотя мне удавалось расслышать только далёкий рёв водопада и случайный скрип и треск высохших ветвей деревьев. В этом лесу не пели птицы. Совы не ухали, и по земле не бегали и не скреблись мелкие животные. Это место было поистине мёртвым, и потому настороженность Эйтлиша тревожила.

— Здесь не может быть хищников, — сказал я. — И всё же ты боишься. Почему?

Он бросил на меня краткий взгляд и продолжил своё нервное бдение.

— Твой народ любит торговаться, Элвин Писарь. Так давай обменяемся знанием. Скажи мне, что тебе показала ваэрит, а я расскажу, что скрывается в этом лесу.